Забудь меня такой

– Нельзя! – захлебываясь, шептала Майя, но она уже открывала глаза.

Она была настолько потрясена увиденным и пережитым, что, придя в себя, не смогла сразу осознать, что происходит. Ночь. Мерное покачивание. Шум мотора. Она полулежит в объятиях какого-то мужчины. Майя не узнала во всем этом ни единой реалии своей привычной жизни, а потому сочла происходящее новой частью сна.

– Куда мы едем? – едва разлепляя губы, пробормотала она.

– В край прекрасных лошадей, – отозвался державший ее мужчина.

Майя была не в состоянии осмыслить этот ответ; он камнем провалился куда-то в подсознание. Вскоре тепло отгородивших ее от ночного ужаса рук стало делать свое дело – женщина вновь задремала. В новом сне она чувствовала, что покачивается так, как если бы сидела на скачущей галопом лошади, однако не прикладывает при этом ни капли сил. Свобода. Счастье. Полет. Перед ней расстилалось немыслимое разнотравье; яркость синевы, зелени и солнечного света сливались в какую-то фантастическую симфонию, а она продолжала качаться и качаться в седле. И губы потихоньку складывались в умиротворенную улыбку.

Карим осторожно опустил женщину на сиденье. Она не проснулась, и он облегченно вздохнул, вновь закрывая глаза. Конечным пунктом их маршрута был Гёреме – городок в самом сердце Каппадокии, сказочной страны розовых гор.

XXII

Карим сосредоточенно изучал выданную им на рецепции рекламную брошюру на английском, пытаясь по немногим знакомым ему словам установить, есть ли в Гёреме прокат машин. А Майя блаженно раскинулась на кровати, отдыхая после ночных неудобств. Двенадцать часов в автобусе! Сон в сидячем положении оставил в теле столько ломоты, что сейчас хотелось лежать и лежать. Впрочем, почему бы не расслабиться после такой дороги? Торопиться в кои веки некуда, четкого плана действий у них нет, как нет и приблизительного плана. Впервые в жизни Майя ощущала себя в роли перекати-поле, которое не знает, куда его погонит по земле очередной порыв ветра. Было в этом что-то одновременно безумное и пленительное – утратить контроль над происходящим.

– Кажется, нашел, – довольно сообщил Карим, протягивая ей брошюру, чтобы поделиться своей находкой. – Вот здесь. «Rent a car» – это ведь прокат, да?

Майя кивнула, но не проявила к прокату машин ни малейшего интереса. Она как раз рассматривала свою босую ступню, приподняв ее в воздух. У женщины с детства было плоскостопие, а потому обувь на каблуках искривила ей пальцы ног: на том, что был ближе всего к большому, стала выпячиваться косточка; соседний же с мизинцем, наоборот, выгнулся горбом. Но сейчас на фоне обоев гостиничного номера Майя наблюдала то, что напомнило ей выводок молодых маслят – ровных, гладких, трогательных на вид. Она подняла другую ногу – та же картина. «Очаровашки!» – вспыхнуло в уме.

Майя уже почти перестала удивляться происходящим с ней переменам и задумывалась лишь о том, насколько далеко они зайдут. Неужели и зубы, над которыми некогда в поте лица потрудились дантисты, вдруг вернутся к исходному здоровому состоянию? Рассосется ли бесследно рубец от ушивания паховой грыжи? Покинут ли шею начавшие выпячиваться несколько лет назад родинки? А если пойти еще дальше – какие открываются перспективы! У нее перестанет разламываться голова перед грядущими скачками погоды, а боли в пояснице – последствие беременности – прекратят одолевать ее в конце сидячего рабочего дня. Она наконец-то позволит себе всерьез задуматься о гардеробе, косметике, украшениях – обо всем, что раньше считала несовместимым со своим лицом и фигурой.

Майя улыбнулась этим мыслям и поймала взгляд Карима. Он смотрел на нее так же, как иногда Никита, с надеждой выжидающий, что вечно усталая мама возьмет да и сводит его в зоопарк.

– Ну, теперь-то ты веришь? – с видимым волнением спросил он.

– Чему? – попыталась прикинуться Майя.

– Тому, что видишь.

Майя вдруг ощутила, что не может сказать ему «да». «Да» означало бы, что она наконец-то признает себя женщиной. Юной женщиной, привлекательной женщиной, женщиной, которая хочет видеть рядом с собой мужчину, а не нечто среднее между товарищем, учителем и врачом, – именно это место в ее системе координат до сих пор занимал Карим.

– Что ты хочешь от меня услышать? – Майя повернулась к нему. – Да, я выгляжу лучше, чем когда мы с тобой встретились, но этому есть вполне логичное объяснение: в отпуске все хорошеют. А вернусь в Москву…

– Почему ты не хочешь признаться? – с неожиданной яростью спросил Карим, вставая с места. – Почему держишь меня за идиота? Я сделал все, чтобы ты стала такой, какой ты становишься, а послушать тебя – я тут ни при чем!

– Я тебе очень признательна, – опешив, пробормотала Майя, – ты действительно очень много для меня сделал и делаешь.

– Да оставь ты свои казенные словечки! – (Майя всерьез испугалась, потому что до сих пор видела Карима исключительно в уравновешенном состоянии.) – Ну скажи ты мне что-нибудь… по-человечески!

Майя лихорадочно прокручивала в голове варианты ответа. Требовалось озвучить тот, что будет достаточно теплым, но тем не менее не подаст никаких ложных надежд. Она решилась на классический:

– Карим, ты очень хороший человек.

Он горько усмехнулся:

– Хороший человек?

– Ну да! – поспешила добавить Майя, сочтя, что взяла верный тон в этом нелегком разговоре. – Другому было бы все равно, что со мной происходит, а тебе… а ты меня поддержал.

Поскольку Карим молчал, Майя нервно добавила:

– И вообще, проявил небезразличие.

Она боялась поднимать на него взгляд и потому сидела с опущенными глазами, когда услышала:

– И на том спасибо!

А затем – звук хлопнувшей двери.

XXIII

Какое-то время после этого Майя продолжала в прострации сидеть на кровати, думая о том, что именно она сделала не так. Нет, вроде бы ничего, все слова были выверены и взвешенны. Она не допустила ни единой фразы, которую можно было бы счесть обидной, она вообще не высказала ему ничего, кроме благодарности. И вот результат.

Майя была далека от того, чтобы бежать вслед за Каримом, хватать его за руки и с рыданиями объясняться, устраивая шоу для персонала гостиницы, однако с его уходом ей стало очень неуютно. Словно она лишилась какой-то чрезвычайно значительной части себя самой, той части, без которой все дальнейшее существование ставится под вопрос. Карима нет – и что она, спрашивается, делает в этой гостинице? Что она делает в Каппадокии? В Турции? Что ей теперь вообще прикажете делать?

Майя нервно поднялась на ноги, вышла из номера, стала спускаться по лестнице. Карима нет – и куда ей, скажите на милость, идти? Чего искать? К чему стремиться? Край прекрасных лошадей простирался вокруг нее до самого горизонта, но в отсутствие Карима женщина не знала, где именно ее горизонт.

Выйдя из гостиницы, Майя направилась вдоль дороги, на которую выходили окна ее номера. Она не ошиблась в направлении – этот путь уводил ее вон из города. За первым же поворотом Майя увидела зеленую, еще не сожженную летним солнцем степь. А вдалеке – в нескольких километрах, если она правильно оценила расстояние, – розовые горы. Женщина двинулась к ним навстречу.

Тяжесть в ее душе словно напрямую передавалась телу – Майя едва шевелила ногами. С неба невидимо, но немилосердно давил полуденный зной. При взгляде вдаль, на дорогу, воздух плавился от жары, и казалось, на ней могли возникнуть какие угодно миражи. Но перед женщиной не появлялись ни пальмы, ни верблюды, ни бедуины, даже мысли и те как будто покинули голову, и Майя чувствовала себя бесконечно одинокой и потерянной.