Забудь меня такой

Майя вдруг вспомнила, что, гуляя утром по Севастополю на следующий день после приезда (Карим занимался подготовкой к походу), на одном из ярусов Центральной горки – тихого центра города – она обнаружила оживленную торговлю. Продавали как раз предметы древности – монеты, наконечники стрел, пули времен Крымской войны. Майя спросила, не там ли Карим и компания сбывали свои находки, но он пренебрежительно махнул рукой.

– Там – ширпотреб, а значит, процентов на восемьдесят – фальшивка. Ну подумай сама: может железо столько лет пролежать в земле и не проржаветь? Вот видишь, а на толкучке-то все гладенькое, ровненькое, чтобы приятно было положить на полку. Бывают и там, конечно, настоящие вещи – стрелы ведь и в огородах люди находят, – но их надо уметь распознать. И стоить они будут не двадцать гривен. А мы продавали находки по другим каналам. По тем, где люди разбираются и дают настоящую цену.

Майя не могла не улыбнуться:

– Не сильно ты на этом разбогател!

– Не сильно, – согласился Карим. – Но именно тогда я понял, что деньги меня не очень-то любят. И липнуть ко мне никогда не будут. А значит, нечего за ними и гоняться.

– А здесь ты что тогда делаешь? – лукаво осведомилась Майя.

Карим промолчал. Взяв топор, который составлял часть их снаряжения, он принялся вырубать в мягком камне углубления для ног. Майя следила за обстановкой вокруг. Покамест все было тихо, но небо затягивало все сильнее и сильнее.

– Сейчас будет ливень, – прокомментировала она вскоре события на небе, – вон и ветер поднимается. Может, попробуем забраться?

Карим оторвался от своего дела, чтобы напиться.

– Еще одна ступень, – хрипло сказал он, вытирая губы. – Иначе мне не подтянуться.

Он работал топором уже на высоте собственного роста, и дело продвигалось медленнее: руки требовалось постоянно опускать, чтобы дать им роздых. Наконец, когда Майя уже нервно гадала, скоро ли набухающее темнотой небо разразится молнией, Карим остановился. По его мнению, углубления были уже достаточно большими, чтобы забраться по ним в пещеру.

Он снял кроссовки и перекинул сумку с фонарями и веревку через плечо. Ловко ставя пальцы ног в углубления, Карим принялся взбираться наверх. Он преодолел дистанцию довольно быстро, затем подтянулся на руках и исчез в пещере.

Майя взволнованно пританцовывала внизу. Она едва дождалась, пока Карим сбросил ей веревку, но, взявшись за нее, вдруг спохватилась:

– А там не страшно?

В ответ она услышала смех.

– Но там был череп…

– А у тебя самой разве нет черепа? – спросил Карим, показываясь наружу. – Может быть, ты и его боишься?

Женщина рассмеялась и приготовилась карабкаться наверх. Но почему-то ей все равно было не по себе. Тот азарт, с которым она пыталась исследовать пещеру вчера, то возбуждение, с которым они этим утром готовили свою авантюру, бесследно исчезли из души. Теперь ею владел даже не страх неизвестности, а предчувствие чего-то рокового, что неизбежно ждет их внутри.

– Что-то случилось? – крикнул сверху Карим.

Майя покачала головой и, покрепче ухватившись за веревку, сделала первый шаг вверх по горе.

XXVI

Потолок пещеры был настолько низким, что даже сидеть приходилось, слегка пригибая голову, а уж перемещаться только на четвереньках. Едва женщина вползла в пещеру, раздался первый удар грома, но Майя не обратила на это внимания. Она напряженно уставилась на два скелета, лежащие головой к стене пещеры слева от нее. Поначалу выделялись лишь черепа, затем, когда привыкли глаза, Майя разглядела и весь остальной костяк. Желтовато-бурые кости сливались с каменным полом и, казалось, вросли в него за те века, что им пришлось здесь провести.

– Это мужчина и женщина? – тихо спросила Майя.

Карим кивнул и направил на скелеты луч фонаря. В его свете кости побелели, а у Майи замерло сердце: те, кто здесь покоился, словно помолодели на много веков. Она не смогла преодолеть внутренний барьер и не стала обыскивать могилу сама – лишь подсвечивала Кариму, пока он тщательно обшаривал скелеты, сметая с них пыль заранее припасенной щеточкой и заставляя двоих усопших все больше и больше проступать из камня. Однако никаких сокровищ не появлялось на свет; Карим тщательно обследовал у покойных область шеи, запястья, щиколотки, фаланги пальцев, но фонарь ни разу не выхватил из вековой пыли золотое сияние.

– Кажется, бесполезно, – констатировал он наконец. – Здесь наверняка побывали до нас.

Майя облегченно вздохнула: одно дело – искать сокровища, а другое – нарушать покой мертвецов. Впрочем, последним их украшения, кажется, уже ни к чему… Хотя как знать… Майя задумалась: завещают же люди и сейчас положить к ним в гроб ту или иную вещь – значит, хотят ощущать ее рядом с собой в последующем пути. А что испытают их души, когда столетия спустя эту вещь заберет археолог с лопатой, лучше и не пытаться себе представить.

– Карим… – прошептала она.

– Что?

– Давай уйдем отсюда.

– Подожди, надо поискать еще в глубине. Иногда дары оставляли там.

– Давай уйдем! – с надрывом в голосе воскликнула она, неожиданно испытав такую боль в душе, на которую давно не считала себя способной. – Так нельзя! Нельзя делать то, что мы делаем! Они же люди, они любили друг друга и хотели лежать вместе даже после смерти; а тут приходим мы и как будто… Не по-человечески это! Представь себе, если бы мы с тобой…

Ее последние слова накрыло ударом грома.

Карим оставил свою щеточку там, где его настигли эти слова, и придвинулся вплотную к Майе.

– Если бы мы с тобой – что?

– Пойдем отсюда! – крикнула Майя, пытаясь выбраться наружу. Однако едва она высунула голову, как тут же шарахнулась обратно – небо грохотало и разрывалось на части.

Карим схватил ее за плечи, предотвращая дальнейшие поползновения покинуть пещеру.

– Да не бойся ты! Они же мертвые, что они могут нам сделать?!

– Вот именно! – кричала Майя, чувствуя, как слезы струятся по лицу. – Они мертвые, они любят друг друга, а мы… что мы делаем?! Они же не могут себя защитить! Тот, кто любит, никогда не может себя защитить, поэтому нельзя его обижать, понимаешь, нельзя! Никогда!

Она рыдала, отказываясь понимать, что именно вызывает в ней такое отчаяние. Но подсознательно чувствовала: он наконец-то треснул, тот ледяной корсет, в который она себя заключила столько лет назад, не позволяя ни единому ростку чувства пробиться наружу.