Забудь о прошлом

— Дату написания. Например.

— Двадцать девятый год? — усомнился Дан.

— А что такого? Может, у них принято писать только последние две цифры? А может, после некоего эпохального или расцененного, как эпохальное, события, они начали новое летоисчисление…

— Скорее, расцененного, — пробормотал Дан неодобрительно. — Если новое летоисчисление ознаменовало переход к подобной мазне… Хотел бы я знать, почему доктринальное искусство всегда отвратительно. Почему бы хоть при одном режиме ему для разнообразия не быть ярким и талантливым…

— Что ты называешь доктринальным искусством? Официальное искусство периода Лиги?

— Как успокоительно это у тебя прозвучало, — заметил Дан. — Словно бы Лиги уже нет.

— Когда-нибудь ее и не станет.

— Не скажи. Сами они считают, что пришли навсегда. Во всяком случае, они вполне способны, уходя, унести с собой, так сказать, в вечность, всю Бакнию, а то и, — он оглянулся на прошедшего дальше Марана, — всю Торену.

Патрик проследил за его взглядом, нахмурился и перешел на другую тему.

— Так вы считаете, — он обвел широким жестом зал, — что это доктринальная живопись?

— А что еще?

— Может, у них просто такой уровень художественного мышления.

— Может, — неуверенно согласился Дан. — Надо проверить все картины, если они одинаковы, то…

— То что? А если все, что не вписывалось в установленные рамки, просто уничтожалось?

— Посмотрим даты.

Дан медленно, внимательно разглядывая картины, обошел все помещение, потом перешел во второй зал, в третий… Анфилада их казалась бесконечной. И не содержала в себе ничего нового. Пейзажи, в основном городские, все написанные в одной манере, аккуратные и неправдоподобно яркие, какие-то многолюдные картины — скопление слащаво-смазливых лиц… А даты? Самая ранняя — шестой год, поздняя — двести четырнадцатый… Хотя почему год, кто сказал, что год? Может, это, как у земных музыкантов, номер опуса? Бесспорно одно, начиная с шестого и кончая двести четырнадцатым годом или чем угодно, стиль не менялся. Если б один человек был способен написать тысячи картин, можно было бы даже предположить, что не менялась рука… только слабела с годами. Чем позже, тем примитивней. Тем «конфетней». Вырождение. Ну понятно, вырождение общества должно проявляться и в вырождении искусства. Ну а дальше? Что после двести четырнадцатого года, если считать это годом? И что было до первого? Где искусство прежних времен? Неужели действительно уничтожено?

— Интересно, где искусство предыдущих периодов, — ни к кому не обращаясь, сказал Дан вслух.

— В другом музее, — предположил Дэвид.

— На складе, — буркнул Патрик.

— А где склад? — спросил Дан.

Патрик развел руками.

— Слушай, Дан, — неожиданно сказал Маран… сегодня они были, как встарь, вдвоем… — а ведь у этого здания должен быть чердак.

— Почему ты так думаешь?

— А ты посмотри внимательно на торец. Тут квадрат, а вспомни разрез зала…

Дан обернулся. Длиннющий правильный параллелепипед грязно-желтого цвета, лишенный окон и, видимо, крыши, занимал целую улицу, его глухой торец выходил на маленькую, вымощенную плитами площадь. Торец был квадратный. Естественно, если не обращать внимания на закругленные, как везде, углы. А зал? Дан напряг память, примерился к выплывшей «картинке».

— По-моему, и там квадрат.

— Нет.

Дан поднатужился. Черт его знает! Впрочем…

— Но мы же искали.

— Не там, где надо.

— Вернемся?

Что значит, искать не в том месте. Боковые помещения, подвал — об этом подумали, а о чердаке… Задрав головы, они двинулись по анфиладе и уже в третьем зале заметили на потолке четкие очертания люка, в стене под которым торчали из пластиковой облицовки остатки сломанной скобы… скоб, вон еще одна, в полуметре от первой, видимо, некогда они придерживали лестницу. Люки повторялись в каждом третьем зале, в девятом были целы скобы — круто уходившие в стену металлические петли. Да, чердак налицо. Только как туда попасть? Дан вспомнил восхождения Перицены.

— Надо вбить в стену какие-нибудь костыли, — предложил он.

Маран покачал головой.

— Ты в чужом доме. Нет, надо просто пропустить веревку через верхнее кольцо, только и всего.

— А как ты доберешься до кольца?

— А почему я? Зонд.

Дан смутился. Действительно, минизонд, чего проще…

— А веревка?

— Веревка? — Маран запустил руку в один из бесчисленных карманов надетой по случаю непогоды легкой куртки… на Палевой они ходили в серебристо-серой форме Разведки, что на других обитаемых планетах исключалось, а жаль, это была одежда чрезвычайно удобная и одновременно весьма привлекательная, почти элегантная… и извлек оттуда крохотный моточек сверхпрочной веревки с вакуумными присосками на концах. Заметив удивление Дана, он улыбнулся. — После Перицены я стал таскать с собой веревку. Весить она ничего не весит, а пригодиться, как видишь, может.

Пока Дан искал в эфире ближайший из находившихся в полете зондов, Маран, подумав, стал вязать на веревке узлы. Он делал это с изящной небрежностью… вроде бы!.. пропустив провязанную часть между пальцами, Дан понял, что узлы распределены по веревке буквально с математической точностью. Довязав, Маран пришлепнул присоску к металлическому шарику зонда, неподвижно висевшему в воздухе. Выслушав команду, зонд устремился вверх, легко прошел сквозь кольцо верхней скобы, под самым потолком, и опустился на ладонь Марана, как ручной воробей. Отсоединив присоску, Маран выровнял оба конца, натянул веревку и подал концы Дану.

— Подержи.

— И ты вскарабкаешься по этой ниточке? — спросил Дан, с сомнением глядя на тонкую прозрачную струну.

— Запросто, — сказал Маран, сбрасывая куртку.

Через минуту, ухватившись за скобу левой рукой, он толкнул правой люк — сначала мягко, потом с силой, кусок потолка подался, сдвинулся, еще один толчок, и крышка люка откинулась, открыв темное пространство. Маран посветил фонариком, потом ухватился за край люка, подтянулся и исчез в отверстии.

— Осторожней, — запоздало крикнул Дан, не получив ответа.

Он уже забеспокоился, когда Маран высунулся в люк и сказал:

— Лезь сюда. Или лучше я тебя вытащу на веревке, а то она будет болтаться…

— Я сам.

Карабкаться по незакрепленной веревке было трудно, слишком тонкая, она выскальзывала из рук, последний метр Дан еле одолел, и если бы не помощь Марана, неизвестно, смог ли бы влезть в люк. Однако, попав наверх, он тут же забыл обо всем. Неосвещенное пространство на первый взгляд казалось замкнутым, но проведя лучом фонарика вокруг себя, Дан понял, что чердак почти столь же велик, сколь залы внизу, только низок — потолок не давал даже возможности выпрямиться. Но зато… Зато на всем видимом протяжении пол был завален полотнами, вынутыми из рам. Правда, хранили их весьма небрежно… Хотя вряд ли это можно назвать хранением, они были просто кучей свалены сюда, по ним, кажется, даже ходили, попадались и продавленные. И все покрыто толстым слоем пыли. Дан поднял небольшой холст, встряхнул — бесполезно, пыль, наверно, въелась в краску, полотно выглядело грязно-серой рогожей. Маран извлек какую-то картину из-под груды других, осторожно подул… Дан заглянул ему через плечо — на картине было изображено что-то непонятное, там, где пыль сошла, проступило сложное переплетение разноцветных линий. Маран отложил полотно, вытащил другое. Они переглянулись. На картине, изрядно поврежденной — кое-где слой краски, покрытый кракелюрами, слетел, и обнажился холст… нет, не холст, нечто вроде картона с тиснением, наверняка тоже какая-то синтетика… и все же на картине просматривалось удивительно знакомое сооружение: ряд яйцевидных колонн, пол, выстланный каменными плитами… Не более и не менее, как… Подземелье храма Засана? Нет, не подземелье, смутно проглядывало небо, зеленоватое небо Перицены. Может, и надземная часть была с такой колоннадой? Или аналогичные сооружения существовали и здесь, на Палевой? А небо? Фантазия художника?

Маран неохотно положил картину.

— С этими полотнами надо разбираться всерьез, Дан, — сказал он, окидывая взором груды картин. — Чистить, приводить в порядок. Это не нашего ума дело, тут нужны специалисты.

— Тут прежде всего пригодился бы хороший арт-историк, — вздохнул Дан. — Не знаю, разберется ли Натали, она ведь занимается обычной историей. Конечно, тоже лучше, чем ничего…

Оставшаяся в астролете Натали наконец получила работу и наверняка сидела перед экраном сутками… Естественно, это не совсем то, картины лучше видеть вблизи, но, к несчастью… то есть, наоборот, к счастью, Дэвид держал Натали наверху, несмотря на все ее слезные просьбы, и в этом Дан одобрял его всецело, как, надо думать, и Маран…