Забыть адмирала!
Шрифт:
Прошу отметить, что мы говорили о современном оружии - относительно надёжном, с развитыми системами предохранения и со строжайшим контролем (увы, порой дающим сбои). А если говорить о том, какое оно было полтора века назад...
Итак - какие пистолеты были у контр-адмирала Дэвида Прайса?
На этот вопрос уже не сможет, наверно, ответить никто. Хорошо. Чуть изменим формулировку. Какие пистолеты могли у него быть?
Середина XIX века - переломный момент в эпохе стрелкового оружия, равно как и артиллерии. Прежде всего, оружие постепенно становится нарезным. Во-вторых, происходит переход от заряжания с дула к казнозарядным системам; появляется металлическая гильза, вытесняющая бумажную 119 . Ещё до этого был изобретен капсюль-пистон, и кремнёвый замок потихоньку начал уходить в прошлое. Наконец, наступает эра револьвера.
119
Раньше патрон представлял бумажный пакетик с пулей и
Посмотрим на группу пистолетов XIX века - на русские дуэльные капсюльные (и кремнёвый), заряжающиеся с дула, и нарезной русский офицерский капсюльный пистолет образца 1854 года; на английский гладкоствольный капсюльный пистолет образца 1842 года, мало отличающийся от предыдущих. Их всех объединяет одна немаловажная для нас деталь, а именно - спусковая скоба, предохраняющая от случайного спуска курка с боевого взвода. В большинстве случаев она действительно является мощным предохранительным устройством, хотя и не гарантирует полной безопасности. Такие пистолеты могут быть опасны, если у них взведён курок, ибо детали спускового механизма истираются, изнашиваются, становясь менее надёжными: курок может просто сорваться с боевого взвода в самый неподходящий момент. Зарядил пистолет, взвёл курок - а он тут же сорвался. Выстрел.
Таких выстрелов было много, слишком много, и потому мастера-оружейники бились над созданием прочных, простых и надёжных систем спусковых механизмов. Может показаться, что такой элемент предохранения, как спусковая скоба, являлся непременным и само собой разумеющимся атрибутом пистолета. А вот и нет.
Перед нами пара капсюльных поясных пистолетов из коллекции английского короля Георга IV. Свою коллекцию он начал собирать, ещё будучи Принцем Уэльсским, и в ней есть всё, что угодно, в том числе и вот эти инкрустированные серебром пистолеты со складными спусковыми крючками. Несомненно, оружейный мастер был уверен, что складной спусковой крючок упраздняет спусковую скобу за ненадобностью, однако жизнь показала, что это не так: он норовил разложиться в самый неподходящий момент; предохранив хозяина он случайного выстрела сто раз, в сто первый он подкладывал ему свинью. К XX веку от таких спусковых крючков практически отказались, оставив их только на револьверах типа "велодог" 120 и ещё на некоторых, довольно редких системах. А кроме того, у этих пистолетов тоже был механизм спуска курка, на надёжности которого мы уже останавливались.
120
Велодог - специализированный револьвер, с помощью которого его хозяин-велосипедист отбивался от собак.
Револьверы появились в первой половине XIX века и быстро завоевали популярность по нескольким причинам. Во-первых, они были многозарядными, в то время как попытки сделать многозарядный пистолет пока что приводили лишь к появлению уродливых монстров, в том числе и многоствольных. Во-вторых, револьверы быстро стали самовзводными: их курок взводился при нажатии на спуск, а затем срывался с боевого взвода, производя выстрел, но при обычном ношении оружие было вполне безопасно, хотя и готово к действию в любой момент 121 . В-третьих, револьверы использовали (не сразу, конечно) металлическую гильзу бокового или центрального воспламенения, куда более удобную, чем предыдущие виды боеприпасов, и, наконец, в-четвёртых, револьверу не так страшна была осечка. Достаточно было нажать на спуск ещё раз, и барабан подводил на линию выстрела новый патрон. Таковы револьверы Уитни, Ремингтона, Адамса и, конечно же, знаменитого Кольта, который, как не вполне справедливо считается, всех людей уравнял в правах 122 .
121
Можно было бы еще уточнить, что бывают револьверы одинарного и двойного действия, но здесь это не суть важно.
122
На самом деле полковник Кольт револьвер не изобретал. Он просто оказался прозорливым предпринимателем и наладил их выпуск, а также финансировал разработку новых моделей.
Тем, кто сомневается, что уже тогда револьверы состояли на вооружении регулярных армий, предлагается глянуть на модель Кольта 1851 года, которая так и называется - Navy (военно-морские силы - англ.), а до него появился армейский. Рядом ещё две военно-морские модели - Whitney и Adams. Возразят: но ведь Кольт - это Америка, а мы говорим про Европу! Пожалуйста: Webley Longspair и Westley Richards, две (и далеко не единственные) английские модели середины XIX века. Что же до Франции, то она имела револьверы знаменитого бельгийца Лефоше, и не только. Из представленных моделей всего одна не имеет спусковой скобы (и у неё складной спусковой крючок), но для самовзводного револьвера это не критично в смысле безопасности.
Если мы говорим о вероятности несчастного случая, то револьверы, пожалуй, придётся отмести в сторону. Тем более что нигде в источниках
слово "револьвер" не употребляется, а для военного человека револьвер и пистолет разнятся так же, как истребитель и бомбардировщик. Если все они пишут "пистолет", значит, у Прайса были пистолеты, и всё тут, а это совсем другое дело.Какие бы пистолеты ни были у Прайса, они в любой момент могли преподнести ему неприятный сюрприз. Самые новейшие модели или стильный гладкоствольный кремнёвый ретро-образец - вроде русского дуэльного первой половины XIX века - ни один из них не был безопаснее, скажем, современного пистолета Макарова, который (уж поверьте!) совершенно не терпит даже мало-мальски безалаберного к себе отношения. Может быть, это был изящный дорогой современный пистолет работы знаменитого мастера, а может - старинный, который чем-либо был очень дорог адмиралу. Это практически не меняет дела. Главное - что все они весьма громоздки, ненадёжны и очень неудобны для самоубийства путём стрельбы себе в сердце.
Итак (по данной версии), адмирал вынул из ящичка бюро свои пистолеты, взял один из них, зарядил (по-видимому, со стороны дула), взвел курок и повернул к груди. Генерал-губернатор Муравьёв задает вопрос, для какой надобности Прайсу приспичило брать в руки пистолет за милю до русских батарей. Сложно сказать. Точно так же сложно сказать, для чего адмиралу Де Пуанту понадобилось возглавлять десант 5 сентября. Правда, возглавлял он его, сидя в самой последней шлюпке, но - на банке стоял, саблей размахивал и подчинённых на битву воодушевлял. Неужто место командующего было не на мостике своего флагманского фрегата? Как видим, нет (с точки зрения самого командующего). Как знать, может быть и Прайсу хотелось тряхнуть стариной, вот и начал засовывать пистолет за пояс (а курок взвёл автоматически - не забываем, что он жутко устал и пять суток почти не спал), курок сорвался или палец соскочил... А может, он действовал, как сомнамбула (опять же, по причине усталости), сработали старые рефлексы откуда-то из подкорки: раз в бой - значит, нужно нацепить кортик и засунуть за пояс пистолет. Поясные кобуры тогда только начали появляться во флоте, и то только для револьверов.
Проведём ещё один эксперимент. Попытаемся не спать в течение пяти дней, а на шестой проделаем какую-нибудь нехитрую и ставшую обыденной процедуру - например, заменим перегоревший предохранитель. Это куда безопасней, чем заряжать пистолет. Общеизвестно, что на седьмой день бессонницы у человека появляются галлюцинации и помешательство, а на десятый наступает смерть. Правда, это при условии полного отсутствия сна, но те краткие десятиминутные возможности поспать в течение последних пяти дней вряд ли добавили Прайсу душевных и физических сил.
Имеем ли мы право сбросить со счетов вероятность несчастного случая при обращении с оружием? Нет.
Но что, в таком случае, означает фраза "я совершил страшное преступление"? Что он имел в виду? Неужели - "я нарушил меры безопасности при обращении со стрелковым оружием, нечаянно застрелил себя и оставил всех вас без командующего, подорвав ваш боевой дух"? А что же тогда?
Профессор Майкл Льюис первым обратил внимание на то, что опытный адмирал Прайс в 1854 году был уже не тот отчаянный лейтенант из-под Копенгагена и Барфлёра, и даже не смелый коммандер из Балтимора, и уж конечно, не храбрый кэптен фрегата "Portland". Льюис предложил взглянуть на послужной список Прайса несколько другими глазами. И получилось: 14 лет службы - 19 лет отставки, 4 года службы - 8 лет отставки, 4 года службы (на берегу) - 3 года отставки. И только потом назначение на Тихоокеанскую эскадру. Итого выходит - на 22 года службы приходится 30 лет отставки! И далее Льюис фактически делает вывод о недееспособности Прайса как командующего: волнительность, неспособность принять решение, склонность к колебаниям и самобичеванию, нерешительность и опять же - в который уже раз!
– боязнь ответственности. С мэтром истории радостно согласились все остальные исследователи Крымской войны - как английские, так и наши, включая уважаемого Алексея Игоревича Цюрупу, сумевшего первым из русских исследователей взглянуть на адмирала Прайса как на человека, а не как на трусливого полководца-агрессора, которому поделом.
Чтобы покуситься на самоубийство, нужны причины. Были они у Прайса? Нет, их не было. Он мог просто уйти из Петропавловска, оставив в нём "Аврору" и "Двину", и напасть на другое поселение. На Аян, например. Или пройтись к югу, найти остатки русской эскадры и разбить их - без "Авроры" русским на море пришлось бы ох как туго. Это в том случае, если причиной рокового выстрела считать боязнь позора поражения. Да какая же боязнь? Прайс и так никогда и никого не боялся, а тут имел превосходящие силы... Если это не причина, то что же?
В своей статье Льюис пытается дать ответ. Он отмечает, что блистательная служба в море чередовалась у Прайса с годами безрадостного топтания под стенами Адмиралтейства в попытках получить новое назначение. Это не могло не сказаться на психике адмирала, говорит Льюис, и, очень вероятно, он прав. Почему-то боевого офицера не брали на службу, и между строк у Льюиса (а за ним и у Джона Стефана, и у остальных) просматривается скрытое подозрение наличия у Прайса некоего изъяна, из-за которого ему постоянно отказывали. И, якобы, только после удачной (читай - выгодной) женитьбы на племяннице адмирала Тэйлора выживающему из ума Прайсу удалось добиться для себя последнего назначения, этакого "дембельского аккорда", который он так бесславно завалил. И всё сразу возвращается на круги своя - то есть к строчкам из "Словаря Национальной Биографии", похожим на презрительную пощёчину.