Забыть Миссанрею
Шрифт:
— Но почему? Тебе же всегда нравилось, когда я выступал и…
— В школе, потому что этого требовала система образования. Но ты получил аттестат, со школой покончено. И это значит, что пора прощаться с детством и начинать взрослую жизнь. Я нашла для тебя отличную работу. Ты красивый парень, тебе не пришлось даже делать пластику, как многим другим мальчишкам, — мать дотянулась, крепко схватила Ренна за подбородок, повернула туда-сюда, любуясь сначала одним профилем, а потом другим. — Я даже не думала, что у меня вырастет такой красивый мальчишка… Посмотреть на твоего отца… Да, можно
— Но мам, а как же…
— Забудь. Я сказала — забудь. И все.
И он забыл. Заставил себя забыть. И с тех пор, по сути, только и делал, что забывал. Родителей. Дом. Родину.
Глава 2
Да, вот так они и начались — будни в Военно-полицейской Академии.
Каждое утро начиналось с одного и того же — пронзительного свистка будильника. Не проходило и пяти секунд — тело только-только успевало среагировать на резкий звук — как раздавался вопль одного из дежурных стартов:
— Па-а-адъем.
Команда звучала чисто формально — как правило, большинство курсантов к тому времени уже были на ногах и шарили на стуле в поисках личных вещей. Дежурный строевым шагом проходил из конца в конец казармы, и надо было успеть одеться до того, как он, дойдя до конца, развернется и проследует в обратном направлении. В тот самый миг, когда он останавливался у дверей, на пороге возникал подтянутый, одетый с иголочки кептен Антрацит, и раздавалась новая команда:
— Смирно.
По этому слову все были обязаны замереть — одет или не одет, уже не важно. Ты должен был застыть по стойке «смирно», ноги на ширине плеч, руки за спиной. Антрацит проходил вдоль строя курсантов, замечая все.
— Носки, — коротко бросал он. — Ремень… Прическа… Ремень… рубашка…Руки…Как стоишь? Опять?
— Так точно, — Ренн смотрел мимо капитана в противоположную стену.
— Тебе что, учиться надоело? — кептен остановился — как останавливался почти каждый день. — Домой захотел? На гражданку?
— Никак нет, — Ренн по-прежнему буравил взглядом стену.
— Как стоишь? Где руки?
Руки у Ренна всегда были по швам. Заставить себя спрятать их за спину он не мог.
— Встать по форме. Живо.
Кисти медленно поползли вдоль тела за спину. Там пальцы правой руки обхватили запястье левой. Строго по уставу.
— Вот то-то. Учишь вас, болванов, учишь… — кептен Антрацит продолжал утренний обход, и Ренн почти всегда практически сразу, как только наставник отходил от него, незаметно расцеплял руки.
После утренней поверки была зарядка. Как всегда — сперва короткий марш-бросик к одному из спортивных комплексов, где курсанты выполняли простой набор упражнений, после чего тоже бегом торопились в душ и столовую. Затем начинались занятия. До полудня шла сплошь теория — история, для приезжих вангейский язык, для местных — диалектные наречия, потом тактика, стратегия, математика, кибернетика, юриспруденция, медицина. Знаниями курсантов пичкали с таким упорством, словно хотели за три года заставить их
пройти пятилетний курс наук.В полдень — короткий отдых и второй завтрак, после чего наступало время спортивных занятий. Многочисленные тренировки, рукопашный бой, плавание, стрельба, бесконечные полосы препятствий, силовые упражнения, и так — до обеда, который подавали в четыре часа. После ужина — еще два часа занятий, теперь уже самоподготовка и дополнительные курсы. В семь часов — ужин и свободное время, большую часть которого курсанты тратили на выполнение домашних заданий. Весьма немногие отводили это время на отдых и общение и не только потому, что таких счастливчиков не было. Просто курсанты выматывались так, что больше всего на свете хотелось спать.
Такой темп выдерживали не все. За первый месяц группу покинули шесть человек. Один получил травму на тренировке, у двоих случился нервный срыв, еще двое подали рапорт о переводе в другие группы и на другие факультеты, и один вообще забрал документы, сообщив, что такая учеба слишком тяжела, чтобы ее выносить. Итого в начале второго месяца из тридцати осталось лишь двадцать четыре человека, не считая тех, кого выгнали-таки после памятного всем ночного марш-броска.
Лейа была в числе тех, кто остался. Девушка упрямо цеплялась за шанс стать «звездной кошкой», хотя чуть ли не каждый вечер выдерживала словесные баталии с родителями, которые спали и видели вернуть блудную дочь в лоно семьи.
— Милая моя, — лицо матери на крохотном экранчике видеофона слегка дрожало — специальные глушилки блокировали дальнюю связь, — может быть, хватит? Ты уже доказала нам, что девушка волевая, целеустремленная, сильная и умеешь держать слово. Мы прониклись, дорогая. Мы тебе верим…
— А раз верите, то почему не оставите в покое? — огрызнулась Лейа. — Мы живем в свободной стране. У меня, между прочим, те же права, что и у мужчин. Разве не так?
— Так, но у тебя есть обязанности, которых у мужчин не может быть по определению. Ты женщина. Будущая мать.
— Мам, не начинай. Я хочу быть «звездной кошкой», и я ею буду. Как тетя Гнейса. Она дослужилась до кептена и…
— Она дослужилась до кептена и всю жизнь была одинокой. — в голосе матери зазвенели истеричные нотки. — Я не желаю для своей дочери такой судьбы.
— Мам, для двух своих сыновей ты такую судьбу почему-то желаешь…
— Они — мужчины. Это их долг. А ты…
— А я сделала свой выбор. Мам, — Лейа вздохнула, — я тебя люблю, но если и ты меня любишь, то поймешь меня и наконец оставишь меня в покое. Смоны — военная династия. Ты знала, на что шла, когда выходила замуж за папу. И ты сама дочь военного…
— Да, но у меня вполне мирная профессия. Я — экономист. И это не мешает мне во всем поддерживать твоего отца. И ты могла бы…
— Нет, мам. Не могла бы. И закончим этот разговор, ладно? У нас отбой через полчаса, а мне еще в душ бежать и…И у меня еще реферат не дописан. По сравнительным тактическим характеристикам новых бронемашин разных классов.
— Великие звезды. И это моя дочь, — вздохнула мать. — Ладно. В выходной навестишь нас? Я приобрету домашние печенья. Тебе какие взять? С ягодами или шоколадом?