Забытая ария бельканто

Максим подозревал, что Жаба выбрала это место специально, чтобы надзирать за ним. В тихий час не разрешалось ни читать, ни рисовать. Дверь в его комнату держали приоткрытой. Иногда удавалось заснуть, особенно, если уставал на тренировке по брейку. Но чаще всего мучился, ворочаясь с боку на бок.

В тот день за завтраком Жанна Яковлевна проворно налила бабке кофе:

– Алиса Витальевна, мне бы отлучиться после обеда.

– Надолго?

– Всего на часок.

Бабка посмотрела на мать:

– Софья, у меня репетиция к прослушиванию. Ты никак свою встречу отменить не можешь, Максимушку чтоб одного не оставлять?

– Нет, я заранее предупреждала, что уеду, – мама сделала глоток, поставила чашку, встала. Отмерила Максиму дежурный поцелуй в макушку и упорхнула.

Бабка тяжело вздохнула, отложила на блюдце кусок тоста и молча вышла из-за стола.

«Опять из-за меня ссорятся», – от досады Максим пролил какао. Жанна Яковлевна тут же затерла пятно на скатерти и посыпала солью:

– Аккуратнее!

– Я не специально, – настроение скатилось, как ледянка с горки. Максим поблагодарил за завтрак и побрел в свою комнату.

В холле одевалась бабка:

– Максимушка, поднимись ко мне. На столе оставила либретто. Перечитай «Аиду» – в выходные в Большом дают, – а вечером перескажешь мне.

«Ненавижу оперы!» – Максим сжал кулаки.

– Можно я на Ютуб зайду? – спросил он с вызовом.

– Интернет когда-нибудь погубит человечество, – назидательно произнесла бабка, – там много полезного, но только безумец оставит ребенка в его сетях без присмотра.

– А глаголы учить за шестой класс вместо четвертого я значит не ребенок?!

Бабка часто заморгала:

– Но тебе же легко дается английский, репетитор отзывается очень лестно.

– Ага, ему деньги платят, вот и льстит, – пробурчал Максим себе под нос.

– Что?

– Ничего.

После обеда Жанна Яковлевна вперевалочку протопала к калитке. Максим спрыгнул с окна и бухнулся в одежде на кровать. С полчаса разглядывал лепнину на потолке и соединял в узоры мелкие трещинки в побелке.

«На печку что ли забраться? Ага! Сразу Жаба появится по закону подлости, – он промаялся еще какое-то время и вдруг услышал, как открылась входная дверь. – Вернулась?! – второпях скинул покрывало и залез с головой под одеяло. Замер и плотно зажмурился.

Знакомые шаги осторожно проследовали к его комнате. По спине пробежал неприятный холодок. Скрип. Тишина. И снова вкрадчивая поступь домработницы. Теперь уже по лестнице на второй этаж.

«Пронесло, – Максим встал. Любопытство побороло страх. – Надо посмотреть, что она делает, – бесшумно прокрался к двери и выглянул из комнаты.

Никого. Пол неприятно холодил босые ноги. Максим на цыпочках поднялся по лестнице. Вжимаясь в стену, двигался по коридору, проверяя двери. В гостиной пусто. В туалете с ванной темно. Гостевые комнаты заперты.

«К бабушке? Зачем? – его вдруг осенило. – А вдруг это воры? Жаба им сказала, что я один остался, вот и залезли. – От страха затряслись руки. Зря не взял лук или кочергу! Он вернулся в гостиную и выхватил из чехла бильярдный кий. – Отбиваться буду».

Перед дверью бабкиной комнаты остановился и прислушался. Ни звука. Не мог же он ошибиться? Точно кто-то проник в дом! Максим заглянул в замочную скважину.

Домработница рассматривала в большую лупу какую-то вещицу. Максим поднял кий, напряг шею и пинком открыл дверь:

– Что вы здесь делаете?!

– А-а-а! – она вскочила, уронив деревянную резную шкатулку. Драгоценности рассыпались по полу.

– Это бабушкино!

Жанна Яковлевна кинулась подбирать бусы, кольца, сережки, браслеты, большие красивые ленты с камнями – Максим не знал, как они называются – и складывать все в шкатулку.

– Конечно, конечно, – красная, она пыхтела, ползая на коленях, – Алиса Витальевна просила свезти к ювелиру сережки: замочек заедает.

– А почему вы крадетесь, как шпионка? – наседал Максим. Страх исчез. Осталось злорадство.

– Чтоб тебя не разбудить, Максимушка.

– Я не спал. Все слышал. И ви-дел! – он взял со стола «Сто балетных либретто», засунул книгу подмышку и чинно проследовал вон.

«Пусть теперь только попробует бабушке на меня пожаловаться!» – вернул кий на место, уселся поудобнее и принялся за «Аиду».

Максим перестал таскать конфеты. Всякий раз, как находил лакомства, перед глазами вставала Жаба, копающаяся без спроса в бабкиных вещах. А уж на нее он точно не хотел походить.

Как-то раз он включил телевизор. Домработница тут как тут. Достала свой блокнот, но Максим вытащил из кармана припрятанную бумажку и громко зачитал:

– Десятое апреля двухтысячного года. Шкатулка, – он насмешливо наблюдал, как лицо Жабы покрылось красными пятнами. Она шумно задышала и поджала тонкие губы. С того дня домработница присмирела.

Максим покончил с утренним туалетом, вернулся в комнату, облачился в джинсы и водолазку и заспешил на кухню. В дверях приостановился. Жанна Яковлевна стояла у окна вполоборота к садовнику, раздувая ноздри. Презрительно сжатый рот напоминал куриную гузку. Иван Семенович в длинном белом фартуке поверх пиджака хлопотал у плиты.

Домработница скрестила руки и насмешливо наблюдала за ним.

– Может, вы у нас в кухарки заделаетесь?

– Может, – ответил садовник спокойно и налил в глубокую тарелку три половника супа. Поставил на плоское блюдо и посыпал рубленой зеленью. – Не велика премудрость.

– Ну-ну, – домработница поправила воротничок и переместила кружевную наколку на затылок.

«Раньше на жабу походила, а сейчас матерый такой бульдог. Цапнет, если бдительность потеряешь. Манжеты на запястье не сходятся. Ноги расставила, как на ринге», – Максим представил, как Жанна Яковлевна боксирует и рассмеялся.