Забытая история
Шрифт:
Нет, они были того же цвета, что и темнота. Лишь контуры людей, как будто нарисованные светом. Словно художник обвел их тонким солнечным грифелем, а после отпустил. Но их контуры, сотни маленьких лучиков, из которых они состояли, не освещали путь.
Я взглянула на свои руки. Тот же контур, и больше ничего. Пустота вокруг, пустота в нем…
Становилось все холоднее. Холод, подобный страху… или же страх, подобный холоду? Я шла вперед, неизвестно зачем. Теперь силуэты вокруг не были равнодушными. Казалось, они мечтают причинить мне боль…
Я ненавидела их. И они относились ко мне так же. Но что я могла
Секунда – и все поменялось. Все вокруг залило теплым светом. Мне вдруг показалось, что я вернулась в детство, что любящая мама обняла меня. Но со мной была не мама…
Как я могла не догадаться сразу?
– Гели… - еле слышно прошептала я.
– Не бойся, пока я рядом, тебя не тронут, - я не могла видеть ее, но чувств было достаточно. В тот момент мы словно были одним целым. – Ты не должна быть здесь…
– Я больше не могу…
– Это не твой путь, Ева. Не сейчас. Ты ведь не хочешь остаться здесь?
– Мне больше незачем жить…
– Тебе кажется, - я вдруг поняла, что она улыбается. – Ты сильная. Не приходи сюда пока. Тебе еще рано…
– Что мне делать? – прошептала я.
– То, что не смогла сделать я. Мы больше не соперницы…
– Прости. Я люблю его…
– Я тоже. Не сдавайся. Я всегда буду рядом…
Меня привели в сознание.
Врачи суетились вокруг меня, как будто я была очень важным человеком. Они спасали мне жизнь, но жить я не хотела…
Я хотела счастья. Простого женского счастья: любить и быть любимой. Но он никогда не сможет полюбить меня. Я заняла чужое место. Но теперь я не имею права уйти. Выбор был сделан, и назад пути нет…
Порой я думала, что придумала все. Но одно чувство не покидало меня: я знала, она простила меня. И не стала бы возражать…
========== Это конец. ==========
Хоть жить порою не хотелось,
Но все ж за жизнь цеплялись вы.
Все было в ней, и страх, и смелость,
И близок уж конец. Увы.
1944 год.
Я рассматривал странный подарок, переданный мне одним из заключенных лагеря. Заключенный этот был знаменитым доктором, но оказался весьма ненадежным. Я приказал запереть его в лагерь, а он надеялся на свободу.
Подарком этим была кукла. На вид очень милая игрушка, превосходной работы. У куклы были даже ноготки.
Но я знал кое-что об этой кукле, и поэтому ненавидел игрушку.
Кукла была сделана из детей, убитых в том лагере. Все, вплоть до крошечных зубок, было взято от маленьких деток. Ее каштановые волосы когда-то принадлежали маленькой девочке, ее ноготки росли на маленькой ручке ребенка. Даже тело куклы было сшито из кожи! Сшито, и прикрыто дорогой одеждой: только она и была кукольной.
– Ну что ты смотришь на меня, чудовище? – обратился я к кукле.
Только что я приказал расстрелять того врача. Да, я позволял уничтожать детей, не прошедших экспертизу. Но использовать так их тела – нет. Но это было еще не самое худшее. Проблема была во мне.
Мастер назвал куклу Гретой.
Я уже почти не думал о том времени. В моей памяти
осталась только Гели, и та иногда казалась мне хорошим сном, придуманным идеалом. А эта кукла разбудила воспоминания, старые чувства ожили. Я как будто снова пережил смерть Греты.«Что ж ты делаешь? Ведь никто не будет возиться с этими детьми!» - вдруг подумал я. Им проще расстрелять или запихнуть всех в газовую камеру. Не проводят они экспертиз!
Одно останавливало меня: мы терпели поражение за поражением. Сейчас было не время заботиться о чужих детях, пусть и арийцах. Своих бы спасти…
А ведь человек – удивительное создание. Ребенок, еще находясь в утробе матери, похож на человека.
Я не знал об этом, пока Гели не потеряла ребенка.
Она рассказывала мне, что она увидела. Рассказывала, и не могла прекратить плакать. Но и не говорить она не могла:
– У нее были крошечные пальчики. И волосики, только очень короткие. Наверное, нежные, как пух, - Гели смахнула слезы. – Она лежала в луже крови, закрыв свои крошечные глазки. У нее уже были реснички, - я обнял Ангелику. Гели уткнулась мне в плече, и продолжила говорить:
– Она была совсем как настоящий младенец. Она могла жить. Такая крошечная, нежная. Я так ждала момента, когда смогу взять ее на руки. А вместо этого увидела ее, в этой посудине. В луже крови, с необрезанной пуповиной: она умерла раньше. Альф, я никогда этого не забуду, - она посмотрела мне в глаза: - Альф, что было с ней потом? Скажи, что? Ее похоронили?
Я на секунду задумался: а ведь стоило тогда позаботиться об этом! И когда я уже научусь думать обо всем, жить без подсказок?
– Ее кремировали, малыш. Там так принято. А прах развеяли во дворе больницы. Там, где гуляют с детьми, - зачем-то сказал я. Похоже, это немного успокоило Гели…
«А ведь эта кукла чем-то похожа на того младенца» - подумал я, представив, что почувствовала бы мать того ребенка, с которого сняли кожу, чтобы натянуть на эту куклу. Я хотел сейчас же выбросить куклу, но что-то задержало меня…
В дверь постучали:
– Войдите, - сказал я.
– Хаель Гитлер! – приветствовал меня вошедший Геббельс. Он только мельком взглянул на куклу у меня в руках. – У вас такое же чудовище?
– Я тоже назвал ее так, - я бросил куклу на диван. – Интересно, зачем они?
– Не знаю, но своим детям я не позволю с этим играть.
– Я бы тоже не позволил. Кому еще такой подарок преподнесли?
– Вроде Герингу.
– А Гиммлеру? – поинтересовался я.
– Судя по тому, что нам еще не сообщили о том, что у него инфаркт, он остался без подарка.
Гиммлер боялся человеческой крови, и терпеть не мог пыток. Такой подарок явно был не для него.
– Повезло, - прокомментировал я. – Ты по какому вопросу? Кстати присаживайся, – я указал на стул.
Мы обсудили дела на фронте. Все было хуже некуда: наши войска терпели поражение за поражением. Мы обсуждали возможные ходы, но шансов было мало.
Вскоре мы попрощались. Я снова остался один.
– Так что мне с тобой делать? – я снова взял куклу в руки. – Пожалуй я знаю…
Вечером я подарил куклу Еве. Попросил только, чтобы она держала ее подальше от меня.