Забытые в Раю

— Идём, поможешь мне уложить ветки, — сказал Росс, — если ты, конечно, не слишком занята.

— Я в полном твоём распоряжении, — улыбнулась она.

***

С каждым новым днём Росс всё больше убеждался в том, что его случайная подруга по несчастью не похожа ни на одну из его знакомых дам. Шарлотта почти не капризничала, охотно соглашалась помочь, не устраивала истерик и ни разу не упала в обморок, как сделала бы любая уважающая себя светская леди. Она даже не плакала — во всяком случае, Росс не заставал её за этим. Шарлотта теперь почти всегда ходила с распущенными волосами, собирая на затылке боковые пряди, чтобы те не лезли в лицо; укоротила почти все свои нижние платья, сделав их на три-четыре дюйма ниже колен; а иногда и вовсе обвязывала бёдра одним из шёлковых платков, а сверху надевала сшитую из сорочки блузку.

В такие моменты Росс исподтишка разглядывал её — длинные изящные ноги, которые теперь покрывал бронзовый загар, что привёло бы в ужас любую модницу; полоску обнажённого живота, то и дело выглядывающую из-под края самодельной блузки; тонкие плечи и острые ключицы, которые он приметил ещё на корабле, в первый день их знакомства.

Росс прекрасно отдавал себе отчёт в том, что подобные мысли совершенно естественны. В конце концов, Шарлотта — женщина, и, кроме того, очень привлекательная, да и тот факт, что они были одни на острове, добавлял остроты всему происходящему. Но он знал, что не позволил бы себе ничего из того, что так часто прокручивал у себя в голове.

Будь на её месте опытная женщина вроде виконтессы Блаунт, хорошенькой вдовы из Корнуолла, что временами скрашивала его одинокие ночи, он бы и думать не стал, но Шарлотта… Она казалась слишком юной и неопытной, да и потом, он всё же надеялся вернуться в Англию, где ему пришлось бы нести за неё ответственность. За нее и за все, что могло бы приключиться.

Шарлотта полностью доверяла ему и не ждала никакого подвоха — здесь, на этом острове, Росс был её опорой и защитой. По вечерам, сидя у костра, она часто клала голову ему на плечо, рассказывала какие-то истории из своей жизни; стирала и штопала его одежду, беззлобно ругая за очередную порванную рубашку, и терпеливо обрабатывала ссадины и порезы. Наверное, именно так она относилась к своему кузену Джиму, о котором так много рассказывала.

А когда однажды ночью её испугал какой-то шорох в пальмовых зарослях, Шарлотта, не раздумывая, прижалась к Россу, крепко обхватив тонкими руками. Он тогда нарочито беспечно рассмеялся и похлопал её по спине, от всей души надеясь, что она не услышит, как бешено заколотилось его сердце. Ощущение тёплого женского тела, прижатого к его собственному — то ещё искушение.

***

…Она сидела прямо на песке и ловко переплетала острые пальмовые листья. За три месяца Шарлотта успела научиться управляться с ними так, чтобы не исколоть руки, и всего за каких-то пару часов успела сплести два добротных пласта. Росс водрузил их на крышу, и дыра была благополучно заделана.

— Не кажется ли тебе, что нам нужно больше места? — Шарлотта стояла, уперев руки в бока, и оценивающим взглядом глядела на хижину. — Например, второй ярус.

Росс пожал плечами:

— Возможно. Но на это потребуется время.

Она улыбнулась:

— Вот уж чего-чего, а этого у нас в избытке.

За всё время их пребывания здесь это был первый раз, когда Шарлотта заговорила о благоустройстве дома. Росс прекрасно видел, как вечерами она сидела на берегу, глядя то на горизонт, то на сигнальный костёр, готовая в любой момент броситься к скале и зажечь огонь. Но дни сменялись неделями, недели — месяцами, а долгожданные паруса так ни разу и не появились. Однажды, после второй чарки рома, Шарлотта сделала совершенно бессмысленную, но казавшуюся очень важной для неё вещь — заставила Росса вычислить примерные координаты их местонахождения (которые, конечно же, были неправильные), написала их на листе пергамента, запечатала в бутылку и, как только начался прилив, бросила их в океан.

— Тогда можем начать хоть завтра, — Росс невольно улыбнулся. — Я смотрю, тебе нравится возиться с этими листьями.

— И надо сказать, это получается у меня куда лучше, чем вышивать, — она рассмеялась. — А ещё я, кажется, начинаю считать этот остров домом, — Шарлотта посмотрела вдаль, но Росс не увидел печали в её глазах. Только задумчивость. — Так странно… Теперь кажется, что та жизнь была всего лишь сном, а сейчас я проснулась. Как будто мы всегда были здесь.

— Моя мать говорила, что у всего в мире есть великий замысел. Хотя сам я в это не очень-то верю, — Росс подошёл и встал рядом с ней, — но, возможно, мы и в самом деле попали сюда не просто так.

— Ты веришь в Бога? — Шарлотта повернулась к нему.

— Скажем так, — Росс по-прежнему глядел вдаль, — я допускаю его существование.

***

Солнце клонилось к закату. Оно уже почти коснулось горизонта и залило остров мягким оранжевым светом. Вода окрасилась золотым, и волны лениво омывали берег — накатывали с мерным плеском и уходили обратно, оставляя на песке блестящую гальку и мелкие ракушки. Воздух сделался густым и влажным, дневные звуки утихали, на смену им приходили ночные. Где-то вдали крикнула чайка и замолкла, зашуршала в зарослях спугнутая ящерица и застрекотали цикады.

Шарлотта закончила выметать песок из хижины, вышла на берег и, усевшись на поваленное дерево, взялась за начатое несколько дней назад лоскутное одеяло, материалом для которого послужило несколько платьев. Собственно говоря, почти все её наряды уже обрели вторую жизнь в подушках, простынях и занавесках. Шарлотта оставила нетронутым только любимое прогулочное платье из зелёного муслина — на тот случай, если сюда приплывёт корабль. Вместе с платьем на дне сундука, в коробке, лежала подаренная Тавингтоном шляпа с павлиньим пером и чёрным кружевом. Шарлотта всегда считала её немного вульгарной, но даме ведь не пристало подниматься на борт корабля без головного убора? И пусть сейчас она ходила в нижнем платье, без панталон и корсета, но ещё не считала себя одичалой настолько, чтобы являться перед посторонними в таком виде.

Шарлотта провозилась с одеялом до самой темноты. Закат сменился сумерками, ночь опустилась незаметно. Можно было зажечь несколько свечей или керосиновую лампу и продолжить работу, но такие вещи, как керосин, масло и ветошь они берегли и использовали только в случае крайней нужды. Да и потом… Шарлотта хотела сделать кое-что ещё в этот вечер.

Росс развёл огонь и повесил рядом промокшую на рыбалке одежду. Шарлотта свернула недоделанное одеяло и зашла в хижину, но уже через пару минут вернулась обратно вместе с ворохом лент, кружев и бисера. Росс уже хотел спросить, что всё это значит, но, когда она подошла ближе, понял, что в руках у Шарлотты было свадебное платье. Сшитое на французский манер из белого и золотого шёлка, оно наверняка стоило целое состояние. Лиф был расшит золотыми нитями и венецианским кружевом, а пышный подол волочился по песку вместе со шлейфом.

— Тётушка выбирала? — усмехнулся Росс.

Шарлотта кивнула:

— Леди Корнуоллис не могла допустить, чтобы кто-то из гостей усомнился в нашей состоятельности. — Она брезгливо посмотрела на платье. — Жуткая вещица, правда?

— Отвратительная, — он был полностью с ней солидарен. — И что ты хочешь с ним сделать?

Шарлотта посмотрела на Росса и затем резким движением кинула платье в огонь.

— Ух, ты! — он отшатнулся, когда в его сторону полетели рыжие искры. — Хотя можно было бы найти ему и более полезное применение.

Но Шарлотта покачала головой:

— Мой жених умер, и свадьба сорвалась. Так пусть же и платье сгорит в огне.

— Ты суеверна? — удивился Росс.

— Нет, — Шарлотта присела рядом. — Приметы нужны для того, чтобы люди могли оправдать ими свои неудачи. А я… — она смотрела, как горит дорогая ткань и плавятся кружева, — я просто больше не хочу его видеть.

— Ну, тогда… — Росс плеснул в костёр рому, и пламя весело, с удвоенной силой охватило роскошный наряд, — поделом этому шёлковому уродству!