Зачем я пошел в армию

И вот, наступил час Хэ. С утра пораньше мы собрались, долго и бессмысленно ходили. Потом всем раздали оружие разной степени годности и состояния: у кого-то отсутствовал боек на затворе, у кого-то свободно болтался курок, кто-то получил новенький АК еще в смазке, у кого-то он оказался весьма подержанным. Особо порадовал меня обрубок штык-ножа, обмотанный скотчем, на котором собственно этот обрубок и держался в ножнах. Хотя, для человека бывалого в этом нет ничего удивительного - без преувеличения можно сказать, что один из столпов, на котором держится наша армия - это, несомненно, скотч. Итак, вооружившись и экипировавшись, мы построились и снова пошли. Потом погрузились и поехали, потом разгрузились и снова пошли. Уже в лес. Шли по лесу, ведомые комбатом и начштаба, которые по навигатору пытались понять, где находится заданное место лагеря. Наконец, мы пришли и стали обустраиваться. Заготовив дров для костра, наша группа разбила палатку, разложила спальники, которые все ж таки выдали, и расслабилась.

В общем, финальный лессовой выход ничем особенным не отличался от других походов в лес, за исключением того, что при раздаче сухпайков, кое-кто оставался без оного. С утра рота уходила из лагеря, оставляя несколько охранников, ближе к вечеру возвращалась. Где-то на третий день приехала какая-то проверка и постановила: все палатки изъять, ибо выживать солдаты должны исключительно за счет смекалки! Нашу палатку спасти не удалось, поэтому мы, на ночь глядя, спешно соорудили шалашик из РХБЗ резины и ельника. Новое жилище получилось отстойное, но хоть защищало от снега и ветра. Через пять дней, спозаранку, мы собрались, быстро уничтожили следы нашего пребывания, и, подождав неизвестно чего до обеда, выдвинулись обратно. По дороге народ выбрасывал из вещмешков весь лишний груз: котелки, перчатки, лопатки и прочую мелочь. Пока мы добирались до пункта сбора, отсыревшие берцы, пропускали в себя таявший на них снег, и, в конечном итоге, наполнились водой, весело хлюпавшей при каждом шаге. И вот, наконец, мы прибыли. Место сбора представляло из себя большую открытую площадку, продуваемую со всех сторон леденящим ветром. Где-то через полчаса ожиданий, стало понятно: еще немного, и мы натурально окоченеем, если ничего не предпринять. Вскоре повсеместно стали разгораться большие костры, вокруг которых, столпившись по двадцать-тридцать человек, контрабасы отогревали замерзшие ноги, засовывая их прямо в благодатное пламя. Часа через три приехал "Урал". На робкие возгласы возмущения, мол одной машины маловато для сотни рыл, отцы командиры ответили кратко: "Кто не вместится - будет ждать следующего". На тот момент каждый уже уяснил: можно ведь и не дождаться, поэтому в "Урал" поместились все. Как это получилось - отдельный разговор, лично на мне сидело три человека. Но, в общем, с горем пополам мы добрались. Надо сказать, что после недели в лесу, полигонная казарма показалась весьма комфортабельными апартаментами и все пребывали в эйфории. Немалая часть выживших решила известным способом повысить градус этой самой эйфории, плавно переводя себя в состояние катарсиса. Все бы ничего, да кто-то настучал о происходящем, и на полигон, как стервятники, учуявшие падаль, слетелись отцы-командиры. Проведя экспресс-тест на алкоголь, из всей толпы пьяных рыл выбрали человек десять, в том числе и меня. Гневно ругаясь матерными словами, нам обрисовали предстоящие перспективы позорного отчисления с курсов. Особенно мне запомнилась речь капитана с говорящей фамилией то ли Смердный, то ли Смердов:

– Че вы сюда все приперлись? Че там, на гражданке вирус патриотизма свирепствует? Ниче, мы вас всех вылечим!

Как выяснилось впоследствии, капитан оказался прав: действительно, ничто так хорошо не излечивает от патриотизма, как служба в армии. Но тогда я этого еще не знал, и просто наслаждался гневным монологом. Капитан долго еще разорялся, неся какой-то бред про измену Родине, начинающуюся с неподшитого подворотничка, про то, где мы все раньше шлялись и тому подобное. Слова его сопровождались истерическими выкриками и хрипом. И чем больше капитан говорил, тем громче становился его ор и хрип. В какой-то момент я стал ожидать, что он в припадке ярости упадет на землю и захлебнется исходящей от злобы слюной. Но обошлось. Капитан устал, а нас посадили в "Урал" и повезли на экспертизу к наркологу.

О чем я думал, трясясь в темном кузове зимней ночью? Да ни о чем. Я устал и пытался уснуть. Через полчаса мы приехали к наркологу. До экспертизы добралось человек шесть, остальные по дороге смогли убедить сопровождающего нас ротного, что они трезвы как стеклышко, и во всей предстоящей процедуре им участвовать нет никакого смысла. Пока оставшиеся решали, кто пойдет первым, я решительно шагнул вперед. За дверью меня ждал интеллигентного вида пожилой врач с заинтересованным выражением лица.

– Добрый вечер!

– Да я б не сказал...

– Ладно. Приступим.

Я походил по прямой, несколько раз дотронулся до кончика носа из различных положений, постоял на одной ноге, на другой ноге. Потом мне предложили дунуть в прибор. Я набрал полные легкие и дунул. Прибор помигал и высветил 0,00. Наверное, доктор врач ожидал увидеть что-то другое, выражение лица у него стало равнодушно-безразличным. Достав какую-то анкету, он начал ее заполнять.

– Когда вы в последний раз пили?

– Лет десять назад.

– Так, десять дней назад...

– Десять лет назад.
– поправил я.

Глаза врача засветились, он снял очки и удивленно уставился на меня. Да, так уж вышло, что алкоголь мне не друг, и совсем не коллега. Этот факт всегда вызывал ко мне подозрение со стороны товарищей. Кто-то думал, что я стукач, ходили слухи, что я глубоко верующий сектант, также имела место версия, будто от выпивки мне сносит башню, и я становлюсь безумным. Не пью же я по той простой причине, что состояние опьянения не доставляет мне удовольствия, а похмелье всегда дает о себе знать.

– А откуда вы?

– Из Приднестровья.

– А где это?

– Как вам сказать...

– Да не важно. Я примерно догадался.
– врач взял мой военник, и медленно листая его, о чем-то глубоко задумался. В какой-то момент мне показалось, будто он всерьез размышляет о том, а не бросить ли все и махнуть в Приднестровье.

– Высшее образование у вас смотрю.
– прервал свое молчание врач.
– Не пьете. А зачем вы вообще пошли в армию?

Вопрос застал меня врасплох. Если бы я знал тогда, сколько раз мне будут его задавать, то наверняка задумался бы всерьез. Но я не знал, и ответил:

– Почему бы и нет?

– Ну ну...

Врач пожелал мне удачи и позвал следующего.

Около часа ночи мы вернулись обратно. Тех бойцов, у кого выхлопы не прошли экотестер, заставили писать объяснительные. Товарищи не растерялись и доступно пояснили, что всему виной холодная погода, от которой они и позаболевали кашлем, насморком и прочей чахоткой. А так как лекарств в округе, окромя настойки боярышника, совсем не водится, то только ей родимой и приходилось лечиться. Отсюда вот и последствия. Для придания особой убедительности своим словам, больные приложили подтверждающие документы номиналом 500 Р. В общем, всем поверили на слово и отпустили восвояси. На том собственно курсы выживания и закончились. Через пару дней я, в грязной засаленной форме, провонявшейся кострами, вместе с такими же товарищами, отправился участвовать в миротворческой операции в родные края.

По прибытии в воинскую часть 13666, где мне предстояло нести службу, весь ковровский контингент тут же выгнали в отпуск. Тогда я еще не знал, что указанное мероприятие проделывают со всеми новоприбывшими, чтобы у них быстрее закончился трехмесячный испытательный срок, в период которого можно оперативно уволиться из рядов ВС МО РФ. Пока же радостный, с высоким боевым духом, новобранец, накопивший сил после отпуска, вникнет в суть происходящего в в/ч 13666, льготный срок для быстрого увольнения закончится, и потом уже хрен там, а не уволиться. Но тогда этого никто не знал, и отдых оказался весьма кстати. А после начались служивые будни.

Суть службы в миротворческом контингенте состояла в следующем: на ключевых дорогах в установленной зоне безопасности устроили блок-посты, на которые личный состав обычно заступал на трое суток. Основной задачей на блок-постах являлось недопущение проникновения всего. Но только подозрительного. И полномочиями миротворцы на посту обладали чуть менее чем у президента. По идее. На практике происходило немного другое.

На заре миротворческой деятельности, как рассказывали ветераны, действительно тормозили всех. Особенному досмотру подлежал всевозможный грузовой транспорт. В ту пору на посты заступали еще срочники, и именно они догадались за упрощенную процедуру досмотра не отказываться от людской благодарности. Потом срочников убрали. Но люди настойчиво продолжали благодарить постовых, вырабатывая у последних условный рефлекс. Не известно, по какой именно причине, но через какое-то время упрощенную процедуру досмотра, основанную на людской благодарности, вышестоящее командование жестко искоренило. Рефлекс у постовых быстро сошел на нет, и соответственно, пропал и сам смысл досмотра. Так, лишь по старой привычке да со скуки, постовые иногда тормозили машины. Люди же, лишенные возможности свершать добрые дела, быстро очерствели, и стали игнорировать миротворцев, порой, совсем не замечая подаваемые ими знаки на остановку для досмотра. Миротворцы также ожесточились, и начали то ежа под колеса кидать, то палить почем зря. Но, все сугубо по инструкции и согласно полномочиям. Правда и это действо продолжалось недолго. Пробили миротворцы как-то раз очередной машине колеса. А водителем оказался человек не простой, а мурчащий по жизни. В общем, слово за слово, но донес пострадавший водитель до военных, че они в натуре не правы. Дал им три дня на устранение вины, обрисовав вкратце возможное развитие ситуации по негативному сценарию. Погорюнили миротворцы, а делать нечего: скинулись всем постом на ремонт машины, и ушли восвояси, намотав себе на ус. В общем, после того, как человек мурчащий слегка нагнул военных, те и вовсе перестали обращать на машины всякое внимание. Служба на постах свелась к тому, чтобы просто отстоять четырех часовую смену, обозначив свое присутствие. Правда, скучающие лица постовых раздражали отцов-командиров. Поэтому, последние придумали следующую забаву: если через пост проезжала машина с символикой "МС" или спецномерами, то, о ее проезде тут же докладывали оперативному дежурному, фишкуя при этом товарищам. Все это действо сопровождалось криком:

– Эмэска!

Дежурному от этой информации, как правило, не было никакого толку. Зато солдаты заняты: просношал комбата или командира части - после поста в наряд вне очереди. Хотя, так как людей постоянно не хватало, часть личного состава обычно и так после постов заступала во внутренний наряд.

Сами же посты представляли собой старые гнилые бытовки, в которых ютилось обычно семь-восемь человек, свора собак, пара кошек и выводок мышей, убогие окопы возле дороги, такой же БТР-70, для огневого прикрытия, и бетонные блоки по периметру. Правда, посты, за которые отвечали приднестровцы, все же оборудовались новыми, с признаками спартанского комфорта вагончиками.