Зачистка

Самым разумным в возникшей ситуации было демонстративно повернуться и уйти. Но нет, нет-нет, она сейчас выйдет. Докурит сигарету и выйдет. Просто ей неудобно под взглядами подруг бежать сразу. Вот уже выбросила окурок, захлопнула фрамугу, задернула шторы. Значит, одевается. Догадалась бы вынести сигарет, его пачка давно превратилась в кармане в кашицу.

Вышла в коридор. Зонтик-то хоть взяла? Или они просто постоят на крыльце? В общагу могут не пустить, да он и не пойдет, хватит с него на сегодня женского внимания. А что сказать ей? Просто поздороваться? Так точно, все должно быть обыденно, ничего сверхъестественного не происходит, просто курсант держит слово. Даже если бы произошло землетрясение или пожар — он стоял бы под окном любимой женщины. Впрочем, надо уже идти к подъезду, Лариса должна спуститься…

Поскрипывала под ветром расхристанная, словно солдат-«дембель», дверь с разбитыми стеклами. В темной глубине коридора мяукала кошка. Лариса задерживалась. А может, снова смотрит в окно, не поверив своим глазам?

Несколько раз Костя отбегал к лавочке, глядел на зашторенное окно. Не узнала? Но это невозможно. Так что же? Нет прощения за вчерашнее? Он для нее стал пустым местом? И ей на его благородство начхать? Лучше, чтоб не цеплялся и не надоедал?

Так уйдет!

Побрел, хотя и оглядываясь, в глубине души надеясь, что догонят или окликнут. Шел медленно. А у разрушенного мостика даже постоял некоторое время: вдруг Лариса прибежит чуть позже и ей придется, как и ему, переходить реку вброд?

Вернулся, взобрался на самый высокий пригорочек, вгляделся в сгущающиеся сумерки. А записку его, скорое всего, уже изучали в штабной палатке. Вот залетел! И как легко и быстро все теперь порушится и поменяется в жизни.

…Мостик, конечно, для него на обратную дорогу не выстроили. И Косте вновь пришлось переходить реку вброд. До лагеря, чтобы согреться, пробовал бежать, но раз за разом переходил на шаг и даже замедлял его. А что ждет его там? Что лучше: оттягивать плохие известия или идти к ним напролом?

— Мне безразлично, где вы были, товарищ курсант, — дежурный по лагерному сбору не пожелал даже услышать версию исчезновения своего подчиненного по наряду. — Сейчас отправитесь на гауптвахту, а оттуда — в дисбат. Это я вам обещаю.

— Я не отдал им твой рапорт, — шепнул до этого Борька, страшно выпученными глазами давая понять, какой стоит шум по поводу его исчезновения. — Я какое-то время ходил вместо тебя по лагерю, но когда позвали к дежурному… Выкручивайся сам. Я сказал, что видел тебя в туалете. Живот болит — пронесло…

Пронесет!

— Вот ваше направление на службу в город Иваново, — капитан из учебного отдела на глазах у Орешко разорвал листок бумажки, бросил в грубо сколоченную из досок урну. — А вот ваше, — теперь уже на глазах у Бориса разорвал еще одно направление, не уточнив, куда.

Костя и Борис сжались — судьба делала крутой поворот. В какую сторону? Утром вместо гауптвахты не сомкнувшего глаз, в так и не просохшей за ночь форме Костю первым вызвали на распределение. Тут же следом — Бориса. Только увидев за столом довольного капитана, Орешко понял: он предоставил своему конкуренту счастливейший из дней.

— А это будут ваши новые места.

Вытащил чистые бланки, принялся выводить с особым сладострастием на них номера войсковых частей. И словами раскрыл их местонахождение. Сначала Борису:

— Раз уж подменяете товарища, то делайте это до конца. Едете вместо Орешко в Иваново, город, как известно, хоть и бедненьких, но невест. А вы, уважаемый товарищ выпускник, — посмотрел с улыбкой на Орешко, — вместо друга в Чечню. Вот такая маленькая рокировка. Думаю, для истории и Воздушно-десантных войск — ничего существенного, а для вашей службы… Как распорядится судьба.

Борис, стараясь не смотреть на Костю, отдал честь и быстро вышел из палатки, боясь выдать переполнявшие его счастливые чувства. Костю задержал взгляд капитана. Собственно, спешить уже было некуда, а последнее слово всегда остается за начальником.

— Дотанцевался, курсант Орешко. Это твоя задница.

А хоть передница, — Костя осторожно, чтобы также не выдать радость, перевел дух. Главное — не дисбат. А из Чечни он вернется. Ели повезет, то и с наградами. И обязательно найдет случай, чтобы предстать во всем блеске и перед капитаном, и перед Ларисой. И пригласит ее на танец. Или дождется, когда объявят белый…

При этом ведать не ведал, что война и Чечня начнутся у него не с боев, а именно с танцев…

— …«Ноль-четвертый», я — «Синица». Что плохого в этой жизни?

— Пока вы не позвонили, все шло хорошо.

— Правильно мыслишь. Там в твоей зоне ответственности «Ястреб» заактивничал…

— Сам чувствую. Да только был бы он один.

— Зато у тебя есть Петров. Передай ему, что взлетевшей птичке пора подрезать крылышки, слишком высоко в небо начинает подниматься. И мои поздравления — сегодня подписан Указ о его награждении медалью «За отвагу».

— Это дело.

— Сам когда в отпуск? Пора бы уже нам встретиться, по сто грамм выпить. А то только по телефону.

— Приглашаю. Шатой, Ачхой-Мартан, Ведено — одни курорты…

— Да нет уж, лучше вы к нам на Колыму. Как молодежь, десантник?

— Будем посмотреть, как говорят в Одессе.

— Удачи, «Ноль-четвертый». Конец связи».

Глава 3 У синей реченьки…

1.

Как она танцевала!

Полевая форма делала ее мешковатой — но только до момента, пока не вошла в круг. Под буро-зелеными разводами «пятнашки», которые призваны растворять среди рыжих мхов, зеленой листвы и болотной жижи бойцов спецназа, неожиданно проявилось гибкое, легко откликающееся на музыку тело. Так для хорошего поэта не существует проблем с рифмой, для снайпера — точки, в которой должен остановиться его выстрел.

Зал смотрел на нее.

Не особо красивая и приметная за столом, курящая одну за другой сигареты, прапорщик, несомненно, знала свой главный козырь и не торопилась вытаскивать его из колоды. Позволила даже кому-то выиграть ничего не значащую, разминочную партию, пропустив первые танцы и снисходительно наблюдая из-за сигаретной дымки, как кавалеры в камуфляже торопливо расхватывали немногих дам, оказавшихся в этот вечер в кафе.

До нее очередь так и не дошла, никто даже из ее знакомых не захотел обрекать себя на вечер с грузным прапорщиком-связистом, — и она всем отомстила. После смены кассеты вышла из-за столика вроде бы за компанию и вместе с компанией, но стоило ей сделать первые движения, как стало ясно: королева нынче — она. Женщины тут же постарались отойти от нее подальше: находясь рядом, они безнадежно проигрывали ей в легкости, элегантности, красоте движений. Зато мужчины — о, мужчины, созданные быть самым чутким биологическим барометром женской притягательности, мгновенно заполонили, затоптали образовавшийся вакуум, стали расправлять складки под ремнями, приводить в порядок потные прически, выпячивать орденские колодочки. И многие из тех, кто уже определился в провожатые, позавидовали опоздавшим…

У синей реченьки, под красным солнышком, С тобой мы прятали от всех любовь, —

подпевала себе прапорщик.

— Тигрыч, не рви сердце.

Мое отчество вообще-то Львович, но после одной из рукопашных, когда я впился зубами в горло бородатому арабу, собственные разведчики повысили меня в зверином табеле о рангах.

Я сижу с только что прибывшей в мою группу заменой — сумрачным морским пехотинцем Олегом Урмановым и непоседливым лейтенантом из Рязани Костей Орешко. Почему именно эти парни оказались за одним столиком со мной, еще будем узнавать, но в жизни ничего нет случайного. По большому счету, конец бардаку на Кавказе зависит как раз от того, кого Москва присылает на эту войну. Как они станут воевать. Что у них за душой. Чему научились и на что готовы.