Загадка башни

— Бернард, пора. Три десятки идут со мной в толпу. Прочие — остаются с телегами и стерегут пленников. Выведут их по моему сигналу. Если Хавель вернётся до конца представления, тоже проводите его к помосту. Думается мне, местные его словам насчёт губернатора, поверят куда охотнее, чем моим. И мешки с головами прихватите.

Ещё одна ошибка. Надо было взять проводником кого-нибудь из местных, а охотника оставить при себе. И когда я уже о таких вещах научусь думать заранее? Надеюсь, до того момента, когда парни решат, что ошиблись с выбором капитана.

— Ларс, Деннек, Брандон — постройте десятки, — скомандовал Бернард, — Эльм, Жак. Вы тоже. Но ждите команды. По сигналу выводите пленных на центр площади.

Отряд пришёл в движение. На выполнение всех приказов у парней ушло не больше десяти секунд. Хорошо сержант их намуштровал. Прямо-таки любо-дорого посмотреть. А лучше — перенять у него эту науку по мере возможности. Кто знает, как в будущем нас раскидает судьба.

— Рог, — скомандовал я, тронув поводья своего коня. В следующую секунду гомон толпы утонул в тяжелом, заунывном вое, прокатившимся над площадью. Не таким громким, как обычно. Тур отказался участвовать в представлении даже в своей обычной роли, поэтому её на себя взял Ольрих. Но даже этого хватило, чтобы заставить толпу замолчать и повернуться в нашу сторону.

Мы с Айлин и Бернардом въехали на главную площадь. За нами, чеканя шаг, маршировали три десятка бойцов. Толпа расступалась. Раздавалась в стороны, словно масло, через которое проходил раскалённый добела нож. В глазах людей читался страх. Первобытный ужас. Будто бы они увидели собственную смерть, которая неотвратимо приближалась к ним.

С моих губ не сходила хищная ухмылка. Оно и неудивительно. Видок у нас был ещё тот. Слегка потрёпанные, с ног до головы увешанные железом и перемазанные в чужой крови, которая успела засохнуть и схватиться тёмными пятнами на одежде. Там, в логове бандитов отмываться было некогда. Сейчас же она дала людям лишнюю пищу для размышлений.

Губернатор завидев нас замолчал и начал резко бледнеть. Начали подгибаться колени. Пальцы судорожно вцепились в ворот кафтана, словно бы тот превратился в петлю, обвившую шею толстяка. Подбородок нервно задрожал. Вместе с ним затряслись и одутловатые щёки. Он оглянулся ища поддержки у тех, кто ещё секунду назад стоял на помосте за его спиной с оружием наготове. И не увидел их. Завидев нас, кметы попятились, спрыгнули вниз и скрылись в толпе. Драться за Отона они были готовы лишь со своими соседями.

— В-в-в-от они… — Губернатор ткнул в нашу сторону пальцем и хотел было что-то сказать, но вместо этого выдавил из своей глотки лишь невнятный, сдавленный хрип. От страха он забыл все слова.

Окруженные тяжелой, напряженной тишиной, мы подъехали к помосту. Те парни, которые не тащили мешки с головами, тут же принялись выстраиваться у его основания, формируя оцепление, отделявшее нас от толпы. Ещё один остался с лошадьми. Остальные полезли вместе с нами на помост. Толпа молча сверлила нас сотнями взглядов.

Вскарабкавшись на досчатый настил, я неторопливой, немного вальяжной походкой подошёл к трясущемуся губернатору. Замер на несколько мгновений, пристально глядя ему в глаза. Там, так же как и у кметов внизу, плескался первобытный ужас. Я мрачно ухмыльнулся и ободряюще хлопнул ублюдка по плечу. Тот вздрогнул, подавившись собственным криком. А в следующий миг запах страха, исходивший от него, перестал быть метафорой. По пурпурной ткани штанов, с трудом натянутых на массивное брюхо, начало стремительно расползаться тёмное пятно. Он обмочился.

Парни, заметившие это тут же начали ржать. По толпе крестьян тоже волнами побежали сдавленные смешки. Губернатора любили далеко не все. Я жестом приказал им замолчать и не портить представление. Потом нахохочутся. По дороге назад. Затем взял почти пустой мешок из рук сопровождавшего меня бойца и повернулся к притихшей толпе.

Запустил в мешок руку, мысленно жалея о том, что боги не наградили Когтя внушительной шевелюрой. Нащупал холодное, покрытое посмертной испариной ухо и вытащил голову наружу. Толпа ахнула. Ублюдка многие знали в лицо. А те, кто не знали, почти сразу поняли, чью именно голову им показывают. Но, судя по смятению, отразившемуся на лицах, люди просто не могли принять тот факт, что говнюк, много лет терроризировавший город, наконец-то убит.

— Коготь мёртв, — громко произнёс я, пытаясь донести до людей одну простую мысль: «Кошмар закончился». Донести и чётко связать её с образом нашего отряда, — Все его парни тоже. Больше никто не придёт к вам и не потребует платы в обмен на вашу жизнь и жизнь ваших родичей.

Я размахнулся и швырнул отрубленную голову аккурат под ноги горожанам. Те расступились и удивлённо уставились на неё, пытаясь осмыслить происходящее. У некоторых из них на лицах я увидел облегчение. До людей начало доходить, что именно сегодня произошло. Но слишком много времени на раздумья им давать было нельзя. Коли уж умудрился ухватить быка за рога, то веди его туда, куда нужно тебе, а не стой и жди, когда он начнёт брыкаться.

— Но прежде чем его убить, я кое-что увидел в его логове. А потом имел интересный разговор с самим Когтем.

— Но… — Губернатор попытался меня перебить, но сержант тут же наградил его ударом латной перчатки под дых. А когда тут согнулся пополам, наклонился к его уху и прошипел, — В следующий раз накормим тебя твоими собственными зубами.

Я сомневался, что следующий раз будет. Удар у Бернарда был тяжелый, и он как обычно перестарался. Губернатор открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. Судорожно пытался вдохнуть. Протолкнуть воздух в сведённые судорогой лёгкие. С уголка его рта свисала тонкая, серебристая нитка слюны. Как бы копыта раньше времени не отбросил. Иначе не получится поучительной истории о том, что любой обман рано или поздно вскрывается.

— Так вот, — я снова повернулся к толпе и дал знак моим парням подойти к краю помоста. Те, что стояли у его подножия благоразумно расступились в стороны, — Хавель, которого некоторые из вас окрестили лжецом и клеветником, говорил правду. На кольях вокруг логова Когтя я увидел вот это.

Мешки раскрылись. Из них на землю полетели отрубленные головы. Они шлёпались в жидкую грязь почти что под ноги горожанам. Шлёпались и оставались лежать неподвижно, сверля их мёртвыми взглядами своих опустевших глазниц.

— Боги милосердные, — раздалось где-то в толпе, — Так это ж Агнешка. Сестра моя сводная. Отон, тыж говорил что её…

— А это Виллем. Кузнец, которого тоже, якобы, упыри схарчили!

— И его жинка! — голоса вновь начинали превращаться в один сплошной гул. Толпа заволновалась. Задние начали давить на передних, в надежде узнать, нет ли среди привезённых «трофеев» их собственных родичей. Те же, кто стоял в первых рядах, смотрели то на меня, то на согнувшегося пополам губернатора. Тот ещё не успел прийти в себя.