Заговор генералов

С этого времени все помыслы Александра Федоровича сосредоточились на одном - на подготовке летнего наступления. Решение о наступлении было принято еще при царе, в ноябре минувшего, шестнадцатого года, на совещании высших военачальников армий Антанты во французском городке Шантильи. Российскую делегацию возглавлял тогда генерал-адъютант Алексеев. Затем, за месяц до переворота, уже в нынешнем январе, решение это подтвердила союзническая конференция, собравшаяся в Петрограде. Срок был установлен условный: через три недели после "дня икс". Под "днем икс" подразумевалось начало наступления английских и французских армий на Западном фронте.

В апреле наступление союзников началось, но тут же и застопорилось. О начале активных действий со стороны русской армии пока нечего было и думать. Однако правительства Антанты требовали выполнения Россией "союзнических обязательств", связали с этим вопросом обещания денежных займов и военных поставок. Да и самому Временному правительству наступление нужно было во что бы то ни стало. С любым последующим результатом, ибо устраивал и тот и другой: и победа и поражение. Но если победа - то триумфальная, а коль поражение - то оглушительное.

Великий князь Николай Николаевич, назначенный Николаем II в последний час династии верховным главнокомандующим и уже прибывший с Кавказа в Ставку, вынужден был буквально на следующий же день передать должность Алексееву: массы решительно высказались против занятия членами дома Романовых каких-либо государственных должностей. Временному правительству пришлось скрепя сердце уволить Николая Николаевича в отставку, правда "с сохранением мундира" - иными словами, с почетом и пенсией. В сопровождении двух думцев он был "выслан" в свой дворец в Крыму.

Алексеев не пришелся по душе Керенскому - ничего в нем не было бравого. Старый тихий бумажный червь. В притушенном же взгляде из-под седых бровей - ненависть к нововременцу, презрение к "шпаку". Кем заменить? Один был чересчур близок к царю, другой произведет плохое впечатление на армию, а нужно соблюсти и политес. У старых генералов свои представления о табели: кто за кем стоит "в хвосте" за чином и должностью. Наконец, Керенский остановил выбор на главнокомандующем Юго-Западным фронтом Брусилове: генерал от кавалерии, герой знаменитого прошлогоднего наступления Бруси-ловского прорыва, - трижды кавалер Георгиевского ордена. К тому же и к Временному правительству относится, как и положено солдату, с послушанием. Брусилов принял предложенный пост.

Тогда же, в мае, Керенский произвел и другие перемещения. В представленных на подпись бумагах встретилось ему и имя Корнилова. С начальника корпуса он выдвигался, еще по раскладке Гучкова, на должность командующего Восьмой армией Юго-Западного фронта. Подписывая приказ о назначении, министр мельком вспомнил лицо генерала - обычное, выражавшее лишь жестокую волю. Такие люди неприхотливы и в меру честолюбивы - надо лишь признавать их заслуги и не обходить в наградах.

Керенский, возможно, больше бы и не вернулся к мыслям о нем, если бы не события, последовавшие спустя месяц: начало июньского наступления и катастрофа его провала, со всей очевидностью обозначившаяся уже в первых числах июля. Под контрударами германских и австрийских войск русские полки и дивизии покатились назад, оставляя противнику даже и те территории, которые были захвачены за годы предшествующих баталий. Все - от министра до командиров батальонов - были в полной растерянности. Здесь Корнилов показал, на что он способен. В своей армии он приказал заградительным отрядам расстреливать отступающих солдат и их трупы вывешивать вдоль дорог, ведущих в тыл. Мало того. Через головы вышестоящих начальников он потребовал от Временного правительства немедленного восстановления на фронте смертной казни, отмененной в России в начале марта, и введения военно-полевых судов, чье название, чересчур памятное по периоду столыпинщины, было бы замаскировано под "военно-революционные". Все эти требования вполне соответствовали проектам самого Керенского. Теперь же их можно было прикрыть именем ретивого генерала.

Отступление на фронте совпало с событиями в Питере, напомнившими своим яростным накалом февральские дни. И подобно тому, как краснобанточный февраль послужил Керенскому трамплином для прыжка на первую ступень триумфальной лестницы, поражение на фронте и расстрел демонстрации в столице, обрушившиеся на одну сторону колеблющейся доски, другим ее концом, одним махом, вознесли Александра Федоровича на самую верхнюю площадку. Такое он в детстве видел в цирке: удар - и фигурка воздушного акробата взлетает в черноту купола в луче прожектора, чтобы ухватить сверкающую трапецию под потолком. Он зажмуривал глаза: "Вдруг не ухватит?" Натренированный гимнаст не упал. А даже если бы и просчитался, внизу натянута сетка и к поясу пристегнут почти невидимый страховочный трос. Но в политике сеток и тросов нет...

За неполные пять месяцев своего существования Временное правительство видоизменилось в четвертый раз. Из правительства "спасения революции" оно преобразовалось в правительство "спасения страны". Князь Львов ушел в отставку, и его место - кресло министра-председателя с оставлением за собой портфелей военного и морского министров - занял он, Александр Федорович. В какой уже раз, обмирая, подумал: перст судьбы! Всего за пять месяцев - из пыли, из голоштанных думских скандалистов - в правители всея Руси! И ведь сам! Своим умом, дарованиями, энергией! Exegi monumentum!..[Я памятник воздвиг... (лат.)]

Буквально в самый час своего восшествия Керенский подписал указ о назначении Корнилова главнокомандующим войсками Юго-Западного фронта, а спустя четыре дня утвердил все предложения генерала - и о введении смертной казни, и о полевых судах. Ни один из министров, даже самых "левых", не проголосовал против.

Днем позже Керенский получил единовластные полномочия закрывать газеты и журналы, "призывающие к неисполнению воинского долга и побуждающие к гражданской войне". Эту формулировку он нацелил прежде всего на большевистские издания - на "Правду" и "Солдатскую правду", дабы не допустить их возрождения и впредь. Еще через день министр-председатель восстановил военную цензуру и утвердил для себя право самолично запрещать и распускать любые собрания и съезды.

На 16 июля он назначил совещание с высшим генералитетом в Ставке. Пригласил с собой министра Терещенко. Рисовал себе прибытие в Могилев как некое восшествие триумфатора: войска громовыми раскатами "ура!" чествуют своего верховного вождя; церемониальным маршем проходит гвардия; гремит оркестр, и сияют парадные мундиры, как бывало на том же перроне, когда приезжал бывший государь император.

Литерный поезд - тоже бывший императорский, лишь с отвинченными гербами, - подошел к вокзалу. Перрон был пуст. Ни оцепления, ни публики, ни Брусилова со свитой, не говоря уже об оркестре и гвардейцах. Керенскому неловко было смотреть на Терещенко.

Какой-то замухрышка-полковник:

– Ваше... гм... дрым... господин Керенский... Автомобиль подан, главковерх ждет во дворце губернатора.

Александр Федорович задохнулся от ярости. Забился в угол вагона:

– Так встречать министра-председателя! Главу правительства!.. Вызвать сюда Брусилова!..

Брусилов соизволил явиться лишь через час:

– Прошу извинить: у меня шло оперативное совещание. К тому же ваш поезд прибыл раньше назначенного времени.

– "Раньше"!
– с сарказмом передразнил Керенский.
– Раньше, при царе, вы бы сутки ждали на вокзале!

"И так бы не глядел, так бы не стоял перед императором!" - хотел добавить он. Откинулся на обтянутую зеленым шелком стенку:

– Доложите обстановку.

– Мм...
– Брусилов повел взглядом, ища, видимо, карту, покосился на франтовато одетого - высокий воротник, галстук-бабочка с бриллиантовой булавкой - Терещенко, на остальных, неизвестных ему лиц в вагоне, и начал что-то объяснять, поучительно и непонятно. Министр-председатель не вникал. Генерал говорил, поглядывая на часы, как бы напоминая, что их уже ждут в Ставке. Керенский делал вид, что не понимает его намека. Пусть подождут! Не барышни на свидании!..