Заговор посвященных

Там было очень подробно обо всей жизни Давида. Буквально с детства и до самой смерти — первой смерти, московской. А Давид сидел рядом и, заглядывая через плечо, тоже читал.

— Кто это писал? — спросил Симон. — Ты читал это раньше?

— Не знаю, — сказал Давид.

— Чего не знаешь? — решил уточнить Симон. — Не знаешь, читал ли раньше? И как вообще ты можешь чего-то не знать?

— Я не знаю, кто это написал, потому что скорее всего этого вообще никто не писал. Даже гений не способен ответить на неправильно поставленный вопрос.

— Что ты имеешь в виду? — не понял Симон.

— А вот что. Это не книга. Это какой-то хитрый прибор. Ну скажи мне, о ком ты сейчас читаешь?

— О тебе, — простодушно сказал Симон.

— Ну вот, — обрадовался Давид. — А я о тебе.

— Иди ты!

— Знаю, что не веришь, а ты послушай.

И Давид прочел вслух целую страницу о том, как штабс-капитан Симон Грай беседовал на стадионе «Балтика» с начальником Первого отдела Его Императорского Величества канцелярии Микисом Золотых. И были в этом «отрывке из романа» не только факты, но и мысли Симона.

Вот уж шиза, так шиза — по первому разряду.

— Наливай, — сказал Симон. — Лучше бы водки, конечно, но мартини — тоже хорошо.

* * *

Наутро лечился хэдейкином и, вернув себе трезвый взгляд на мир, сразу задался вопросом: зачем его привезли в Метрополию? Не только задался, но и задал его неизменно болтавшемуся рядом Хомичу. Оказалось все проще некуда: в Империи проходит глубокая конституционная реформа. Знакомый эвфемизм — читай «государственный переворот». Эпицентр событий, у истоков которых стояли так называемые Посвященные, и потому начавшихся в Кенигсберге, переместился теперь в Большую Столицу. Именно здесь, в Кремле, в самое ближайшее время соберутся на экстренное совещание все те, от кого зависит судьба России и мира. Симон Грай не самый последний человек среди них. Ну что ж, удивляться он уже давно перестал. Если на этом экстренном совещании его вдруг коронуют и посадят на трон вместо Николая Третьего — он и такое воспримет спокойно.

— А что мне сейчас-то надлежит делать? — с искренней растерянностью пробормотал Симон.

— Что угодно, господин генерал. В этом здании все подчиняются вам. Таково указание господина Золотых.

— Простите, как вы меня назвали?

— Господин генерал, Его Величество успел подписать указ о присвоении вам генеральского звания.

— Что значит успел? — спросил Симон, но тут запиликала трубка телефона, и оказалось, что его аудиенции просят некто Тристан и Изольда.

— Хохмачи, — проворчал Симон. — Зовите.

Так началась сегодня эта историческая встреча Белых Орлов. Симон даже не спросил, где их носило после того, как он сменил алкогольно-сексуальные радости на чисто алкогольные и перестал контролировать ситуацию. Он не спросил, где они провели ночь. Все это было не важно. Он сразу взял быка за рога: «Вопросы здесь задаю я». Но рога оказались гибкие и скользкие. И вообще это был не бык, а лошадь. Или собака. Да нет же! Это был черный паукообразный гиббон. Шумахер без шумах… Батюшки! А это ещё что за чушь? И откуда? Ах, ну да, из той книжки…

* * *

Изольда сделала паузу, чтобы закурить, и теперь трое сидели и дымили — молча, вдумчиво, словно их сигареты набиты были не табаком, а травкой, а Симон нервно разгрызал фисташки, иногда роняя на пол скорлупу.

Надо было дослушать её. Надо было дослушать её до конца.

Глава пятая

Кенигсберг. Август две тысячи семнадцатого. В последние пять минут перед воплощением, которые даются на знакомство с местностью и ситуацией, я не колеблясь остановилась на Обкоме, причем на его внутренних помещениях, и в конечном счете выбор пал на темную сырую лестницу между какими-то средними этажами. Оделась я по моде двадцать первого века, то есть во все то, что купил мне Леонид, и с погодой явно повезло. Конечно, это было полное безумие — вот так путешествовать по городам и годам, ничего не узнав о них предварительно, никак не подготовившись к возможным опасностям, надеясь только на свою интуицию, свою уникальность и на бесконечные знания Розовых Скал, которые можно было использовать, да только в экстренных ситуациях не помогали они, как пожарники, приехавшие на следующий день после пожара.

Я вышла с лестничной клетки в холл, где было чуть светлее от каких-то дальних окон, ведь солнце уже взошло, и огляделась. Дверной проем в шахту так и не смонтированного лифта давным-давно заколотили широкими досками, но одна, наверное, отвалилась, и аккурат посередине зияла щель шириной в две ладони, не меньше — мечта самоубийцы. От холла отходили четыре длинных коридора, и в одном из них я почувствовала какое-то шевеление. Сделала робкий шаг в ту сторону, ещё один, и мне навстречу вышел белый-белый старик с длинной бородищей, в серо-фиолетовом плаще и с дымным факелом в левой руке. Он подошел ближе, так чтобы мы увидели лица друг друга, кивнул понимающе и знаком пригласил следовать за собой. Он был Посвященный — этого мне казалось достаточно на тот момент. Я пошла за ним. Такой старик просто обязан был что-то знать о Тристане.

Мы спустились другой лестницей до самого низу, потом шли все более и более темными коридорами, огонь стал гаснуть, словно от нехватки кислорода, и наконец старик бросил факел куда-то в сторону, где он хлюпнул и тут же погас, зашипев. В тот же момент перед нами вспыхнул зеленый прямоугольник, быстро превратившийся в длинную, уходящую вдаль полосу. Я уже знала, что это такое. Анизотропная дорожка — изобретение Демиургов. По ней можно идти только в одну сторону. Малейшая попытка повернуть — и человека скручивает страшной судорогой. Самые настырные упрямцы теряют сознание на третьем или четвертом шаге обратно. Это — иллюстрация, материальное отражение Первой и Девятой заповедей, этакий тренажер для непокорных. Но самый непокорный — мой Тристан — бегал по их тренажеру, как спортсмен по гаревой дорожке, туда-сюда и хохотал. И я легко прошла по ней в обе стороны.

Однако что может означать такая дорожка здесь, на Земле, и откуда она взялась?

В офисе, скинув плащ, Старик представился:

— Владыка Урус. И тут же добавил:

— Тебя я знаю. Ты — Анна Неверова. И про тебя знаю немало. Я прожил на Земле всю свою долгую жизнь. За образцовое честное служение Высшему Закону был награжден способностью общаться с ушедшими от нас через космос. А лет двадцать назад с некоторым нарушением Третьей заповеди мы были вынуждены объединиться под этой крышей.

И он рассказал мне о Братстве, а под конец пожаловался:

— Такие, как ты, то есть вернувшиеся, тоже приходят к нам, но раньше их были единицы за долгие годы, а в последнее время с каждым днем все больше и больше. Не к добру это. Чувствую: не к добру. Сначала — Свенссон, потом Люно и Кубышкин, затем Гусев, который даже не успел дойти до нас, и Вайсмильх, и этот бандит Крутиков, наконец, вчера — Бранжьена и Ноэль. Ты знаешь кого-нибудь из них?

Он спросил так внезапно, что я даже растерялась.

— Бранжьена — это худенькая такая, с острым носиком, темными волосами и длинными-предлинными ресницами?

— Да.

— Знаю. Мы плавали вместе. И в волейбол играли. Она никогда не говорила, что хочет вернуться.

— Ей приказали, — мрачно произнес Владыка.

— Не поняла…

Я действительно не поняла.

— Она из Черной Конфессии, — пояснил Урус. — Хочешь увидеть ее?

— Нет. Нет! Мне вообще некогда, Владыка, я ищу Тристана! Он не приходил к тебе?

— Тристан?