Заговор
Шрифт:
Подарить их я хотел… мы хотели с Катей… Лопухиной, главному успокоительной «таблетке» императора. Конечно нельзя обделить подарком саму императрицу Марию Федоровну, коль фаворитке дарим. Ну и наследнику хотелось бы вручить. Я хотел с ним пообщаться, понять, что это за человек. Безусловно, в моем послезнании есть немало характеристик и оценок этого человека. Но, одно дело читать историков и смотреть видео разного рода публицистов, другое — услышать тембр голоса, увидеть мимику человека, его ужимки.
Боюсь, что нужно будет делать выбор, причем именно сейчас. Павел? Да, я при нем взлетел, но что-то государь наш несколько эксцентричен. Однако, не это главное, а
Многих раздражает Кутайсов, даже слишком многих. Пусть местничество в России и было отменено даже в Допетровскую эпоху, все равно шлейф этого явления прошлого тянется и по ныне. Безродных крайне сложно воспринимают, если они прорываются к власти. Особенно, если это делают всего лишь брея бороду императору и интригуя против других.
Мне приходится под пулями ходить, пароходы строить, стихи и книги писать, законы составлять, чтобы приблизиться к этой касте ясновельможных. И то, чувствую, что болезненно принимает меня высшее общество, того и гляди кто-то что-то учудит. Чтобы не получилось, что будь я горой за Павла, стал бы нерукопожатным в обществе.
— Какая прелесть, я рада вас видеть, господин Сперанский. Не правда ли, чудесный вечер? — звонким голоском сказала Аннушка Лопухина.
Фаворитка императора говорила, словно колокольчик звенит. Она вся была такая… мимишная, милая, словно куколка. Внешность, голос, все это вытягивало из недр моего сознания одно определение, которое я старался скинуть в бездну… Но оно рвалось… Педофилия. Ну вот, вырвалось! Однако, да, она такой вот ребенок, девочка, обладать которой было бы преступно. И, что характерно, при дворе никто не может сказать со стопроцентной уверенностью, что Павел эту куколку того… Впрочем, им что, нужно собрать в круг весь двор, поставить в центре кровать и смотреть, как император занимается не разведением караулов а тоненьких ножек Аннушки?..
— А вот, посмотрите, Екатерина Андреевна! — Аннушка показала на свое ожерелье.
Это было ювелирное изделие с бриллиантами и метеоритами. Не реплика, но подражание тем украшениям, что были на Кате в день нашего венчания. Ну вот, теперь можно готовиться к страстной ночи. Ничто так женщину не возбуждает, как то, что она становится законодательницей моды, хоть на что-то. А еще намекала некогда, что украшения из метеоритов — моветон.
— Скажите, любезный Михаил Михайлович, а как сочетаются в вас столь много качеств? Вот уж не подумала, что промышленник и литератор еще и героем войны станет. У вас уже много завистников? Генералы учатся воевать, отдают свою жизнь службе, а тут вы… Его величество был поражен вашими действиями в Италии, — звенела своим голоском Аннушка.
Пришлось обстоятельно говорить и про то, что у меня были советники и даже надо мной стоял командир, что я слушал и внимал гению Суворова и все такое. Думаю, что перед фавориткой можно было не тянуть на себя одеяло. Вообще в ее словах было какая-то еле уловимая толика осуждения. Вероятно, могло прозвучать, что нечего мне делать на войне, лучше бы чаще писал стихи.
— Уважьте, примите от нас, Анна Петровна, книгу! — сказал я и почти незаметно сделал знак одному из лакеев, с которым ранее сговорился, ну не носить же мне увесистые томики «Графа».
Еще немного поговорили не о чем с фавориткой, а после нужно было заняться сложным делом — найти возможность и перекинуться парой
слов с императрицей, пока она еще играет в демократию и находится в зале. Уже скоро должны позвать на ужин, где мне не стоит вовсе особо разговаривать.Получилось и с императрицей. Все же меня награждали и она сама подошла с куцыми поздравлениями. Высокая женщина, выглядящая относительно Павла Петровича гигантом, скромно поздравила, взяла книгу, тут же передала ее лакею и отправилась дальше «торговать лицом».
А уже через некоторое время всех пригласили за стол. Лакеи ловко подсказывали и подводили вельмож к тем местам, которые тем предназначались. Я сидел чуть ближе к концу стола.
И вновь случился конфуз. Минут пятнадцать все приглашенные, рассевшись на большим столом, ждали императора. Это понятно, он монарх, но на таких приемах, опаздывать монарх должен не более, чем на пять минут. Ерунда? Всего-то на десять, или чуть больше, минут дольше ждать? А вот и нет, это очень даже серьезно. Это очередной булыжник в огород, под названием «высший свет».
Кормили сносно, но я привык к иной еде. Тут был суп… луковый. Ненавижу его. Наверное, лучшее, что можно подать французского в качестве супа, повара не придумали. Ничего, я нынче обер-гофмаршал, во дворце готовить будут иначе, прогрессивно. Нужно первым делом мясорубки опробовать, а после рекламировать, что таким механизмом пользуются при дворе.
— Михаил Михайлович? А отчего вы не остались в Милане? Были бы там кастеляном у герцога? И как у вас получится соблюсти церемониал при дворе? Неужели в семинарии такому учат? — сказал…
Шереметев… Ну нет, не нужно мне этого! В словах вельможи, который не получил должности, на которую рассчитывал, не стал обер-гофмаршалом, сочился яд. Я не хотел приобретать проблему в виде противостояния с этим человеком, между тем нужно отвечать.
— Николай Петрович, мое почтение! — сказал я и чуть склонил голову. — Смею заметить, что если учиться, можно многому научиться. Государь заметил мое рвение и то, что я довожу каждое свое дело до нужного результата, РАБОТАЯ…
Может и зря я так. Уже то, что я назвал Шереметева по имени-отчеству — это скандаль. Но, ведь, не меньшим невежеством было и то, что Шеремет обратился ко мне так же. Вот же кобыла! [Шеремет в переводе с тюркского лошадь, имеющая легкий шаг]
Я ждал развития событий, готов был к пикировке. Но Шереметев молчал, лишь что-то пробурчав себе под нос. Нас разделяли за столом три человека, среди которых был Николай Борисович Юсупов, осуждающе посмотревший на Николая Петровича Шереметева. Так что он бы себя унизил, начни и дальше злословить.
После ужина, умудрившись еще раз перекинуться парой слов с императрицей, Мария Федоровна быстро ушла. Многие ждали музыки, даже танцев, но было объявлено, что государь спать изволит ложиться. Это было… Почему никто не остановит Павла? Он же вот такими поступками не добьется своего истинного абсолютизма, а только настроит против себя. Я думаю, что Павел Петрович не столько спать лег, сколько показывал всем, кто тут альфа.
Итог? Да все хорошо! Награды, почести. Жаль, с наследником престола только улыбнулись друг другу, а книгу я передал ему через лакея. А Шереметев? Побесится и успокоится. В конце концов, его же не отставили от двора, несмотря на то, что крепостную в высший свет ввести хочет. Нужно подумать, как и что сделать. А пока проследить за ним.
Глава 4
Глава 4
Петербург
17 октября 1798 года
— Любимая, я на работу, — сказал я, целуя Катюшу.