Заговор

Рабочие аккуратно вырезали пласт покрытия (четыре фута в ширину и два в длину), в центре которого располагалось двухдюймовое отверстие водостока, тянувшегося до самого центра моста. Глубиной не более шести дюймов, сток теперь был заполнен четырьмя брикетами и крохотным черным коробком, сбоку от которого шла, выбираясь на поверхность, резиновая антенна. Сток пузырился залитой в него желтой жидкой смолой, уже начинавшей густеть. Не торопясь, рабочие принялись заравнивать все смесью асфальта с щебенкой, тщательно следя за тем, чтобы антенна тянулась плашмя вдоль наращиваемой поверхности. В десять минут они завершили ремонт, оставив лишь крохотный след от своей работы — утолщенный кончик антенны, торчавший прямо под ограждением моста.

Подрывник собрал свою сумку и направился к стоявшей у въезда на мост машине. Рабочий день, он знал, предстоит долгий. Ничего не поделаешь, у Манхэттена столько мостов и туннелей, которым нужен такой ремонт!

* * *

То ли в Северной, то ли в Южной Каролине они пересели на другой самолет — двухмоторную летающую лодку, — который, одолев последний перелет до острова Вотапека, прыгал теперь по гребням прибоя к пристани. Когда самолет причалил к берегу, стал виден одинокий дом; плоский и широкий, он тянулся поверху крутого утеса, вырастая, казалось, из камней. Легкий стук металла о дерево известил: путешествие окончено. Когда дверца открылась, в салон ворвался густой воздух, поток персикового солнца хлынул на занавеску, отделявшую пассажиров от летчика. Выйдя наружу, трое прибывших поспешили вперед, качающийся причал подгонял их, мерно вздымавшиеся дерево и вода заставляли переваливаться с боку на бок. Крутая стена из зазубренных скал подбиралась к равнине, поросшей травой, которая густым ковром стелилась перед домом. Попасть туда можно было только с помощью канатного подъемника, кабина которого ожидала их слева от конца причала.

Путь наверх проходил взаперти, над головой скрежетал кабель. Кабинка, качнувшись, остановилась, конвойный сдвинул застекленную дверь и вывел Сару на покрытую гравием дорожку. Дом, находившийся в тридцати футах от края утеса, молчаливо взирал, как она шла по узкой полоске, которая, нигде не начавшись, похоже, и не собиралась нигде заканчиваться, вполне довольствуясь незамысловатой замкнутостью. Когда фасад дома скрылся из глаз, слева показался просторный застекленный балкон, рукотворный выступ, уходящий за край утеса.

Там между двумя колоннами одиноко стоял мужчина — узкие плечи застыли, взгляд устремлен в безмятежное море. Услышав шаги, он обернулся. Судя по выражению его глаз, человек он был сдержанный. Об этом же говорила и неестественная скованность его движений, когда он шел навстречу. Далеко не таким представляла Сара Антона Вотапека.

— Добрый вечер, мисс Картер, — сказал он, указывая жилистой рукой на два цветастых кресла из толстого пластика, стоявшие по обе стороны небольшого металлического столика. Сара заметила приготовленные графин и два стакана. — Присаживайтесь, пожалуйста.

Сара, кивнув, направилась к креслам. «Картер, — подумала она. — Он, должно быть, держал телефон на прослушке, когда я звонила Элисон». Появился еще один человек, придвинул ей кресло и, когда она села, удалился в затененный угол. Вотапек продолжал стоять, явно чувствуя себя неловко при этих приготовлениях к знакомству. Костюм и галстук, пусть и неуместные в здешних тропиках, идеально подходили к его легкой фигуре, с которой плохо вязались бы рубашки-поло и бермуды.

— Надеюсь, путешествие вас не утомило? — спросил он.

— Нет.

— Немного неожиданно, как мне представляется.

— Разве что место прибытия. — Сара устроилась в кресле поудобнее. — Нам необходимо было встретиться. А где и как — не столь уж важно.

Он внимательно посмотрел на нее: не рассчитывал на такую откровенность.

— Понимаю. — Сел, налил себе в стакан лимонада. — Не хотите ли?

— Мне на сегодня уже хватит, — ответила она.

— Да-да, конечно. — Вотапек поставил графин на стол и откинулся на спинку кресла, с удовольствием отдаваясь созерцанию облаков. — Элисон очень любит лимонад. Мой немного слаще.

— Уверена, не затем вы доставили меня в такую даль…

— Это правда, — перебил он, слегка запинаясь, но как-то обыденно. — Я вас сюда доставил потому… меня немного обеспокоил ваш визит к мисс Крох.

— Немного?! — воскликнула Сара. — Столько всяких хлопот… и ради того лишь, что вас немного обеспокоило?

— Возможно, — ответил он, оправляя пиджак. — Возможно, и побольше.

— Мне припоминается, вы были гораздо сильнее, нежели просто немного, обеспокоены, когда мы впервые столкнулись в Нью-Йорке. Слов нет, тут куда приятнее, однако я уверена, песня у вас все та же.

Вотапек повернулся к ней, удивленно выгнув бровь:

— Простите?

— Ваше первое предупреждение, — напомнила она. — В проулке. Надеюсь, те двое уже поправились.

Он все еще недоуменно смотрел на нее:

— Мисс Картер, я удивлен.

Сара взглянула на него: у Вотапека был вид человека, действительно сбитого с толку.

— И полагаю, вы в таком же неведении относительно того, что случилось во Флоренции?

Выражение лица у него не изменилось.

— Флоренция?.. И что это должно означать?

Сара снова выдержала паузу.

— Вы в самом деле понятия не имеете, о чем я говорю?

Вотапек несколько раз моргнул.

— Ни малейшего. — И поднес стакан к губам.

Сара следила за его движениями: по-прежнему скованные, но не более, чем раньше. Она давным-давно научилась замечать малейшие признаки обмана: едва уловимый сдвиг в движении глаз, в подборе слов, даже в наклоне тела. Но в Вотапеке не заметен ни один из разоблачительных знаков. Выходит, он и правда ничего не знал о двух ее стычках с Эйзенрейхом.

— Мне трудно в это поверить, — произнесла она, неожиданно куда более осторожно.

— Во что вы верите, меня не касается. Равно как и ваша личная жизнь.

— Значит, вы привезли меня сюда…

— Я уже сказал, зачем вас сюда доставил, — вновь перебил он. Взгляд, устремленный на нее, стал еще пристальнее, в голосе зазвучало нетерпение: — Меня интересует мисс Крох. Я опять спрошу: как вы ее разыскали?

Сара пыталась постичь смысл сказанного в последние три минуты. Флоренция, Пескаторе, Нью-Йорк… Все это ему ни о чем не говорит? Может, он…

Из петли долой.Фраза всплыла в сознании: посыл подсознательных девяноста семи в помощь для наведения порядка в вопросах, застревающих в мозгу. Из петли долой.В какой-то прошлой жизни вот так же говорила она себе, чтобы устраниться, сохранить свободу духа, отрешенного от всяческих структур и систем. Амман.Агент в безопасности, только когда обособлен. Для Вотапека, впрочем, это лишено смысла. Он — важная деталь в структуре Эйзенрейха. Вычленение из нее только собьет его с цели, отсутствие связи только превратит в объект нападения. Как же получилось, что он остался в неведении о дикой свалке, какой сделалась прошедшая неделя ее жизни? Как?