Заговоры и покушения
Шрифт:
И Жак Лоу первым угадал это.
Вот один из самых знаменитых его кадров — Кеннеди у воды. В черном пальто с поднятым воротником. Отъединенный от всех. Погруженный в себя. Он как будто не слышит бурного разлива, не замечает кипящей волны, бьющейся у его ног. Он не здесь. Камера длит это мгновение покоя, словно боится пошевельнуться, словно хочет его уберечь, словно все уже о нем знает… «О Господи, море твое велико, а челн мой так мал» — надпись с металлической пластинки, лежавшей на письменном столе в Овальном кабинете.
А эту фотографию Кеннеди любил больше других и всегда демонстрировал гостям Белого дома: начало его предвыборной кампании. Они вместе с Жаклин в Портленде, штат Орегон. Утро. Туман. Взлетная площадка провинциального аэродрома, больше похожая на сельский луг. Только два человека пришли на встречу с кандидатом в президенты.
Несмотря на настойчивые просьбы Кеннеди войти в штат сотрудников Белого дома, Жак отказался. Он ценил превыше всего свою независимость и не собирался становиться придворным фотографом. Расстались друзьями. Он еще много потом снимал и Джона, и Жаклин, и обоих их детей. Я спросил Жака об этом браке, окруженном дурной молвой, разноречивыми слухами, сплетнями. Отвечать он отказался. «Может быть, когда-нибудь я напишу об этом. Сейчас не стоит».
На фотографиях, где они вместе с Джеки (таких, кстати, на выставке в Фотоцентре немного), каждый сам по себе. Отдельно. Лоу доводит ее прославленную темноволосую красоту до лакированной ослепительности «Бога» и «Харпер базар». Но видно, что он к ней равнодушен, а временами даже недобр.
Что-то затаенно-хищное проскальзывает в облике молодой женщины — в чувственном изгибе рта, в широко расставленных невозмутимых глазах, во властном очертании подбородка. В ней все время чувствуется напряжение, которого и помину нет в муже. Какая-то внутренняя скованность, несвобода, тревога, искусно маскируемая безупречными манерами, безупречными туалетами. Так выглядят женщины, которых мало любят. И никакая игра в идеальную пару, ни все его элегантные знаки внимания вроде той милой шутки, с которой он начал свою пресс-конференцию в Париже, представившись журналистам как человек, сопровождающий Джеки Кеннеди в ее поездке в Европу, ни весь этот грандиозный театр, который они возводили из своего честолюбия, одиночества и жажды славы, — ничто не может обмануть проницательную камеру Жака Лоу.
Они гениально смотрелись вместе, гениально позировали перед объективами, и это все, что о них можно сейчас сказать.
Но тогда они оба с их детьми были центром любви Америки.
Их любили с восторгом, нежностью и надрывом. Может быть, потому что в их независимом, победительном облике угадывалась неясная грусть, обрывающая линию жизни. Друзья вспоминали, как часто Кеннеди думал и говорил о смерти. Любимый вопрос: «Скажи, какая, по-твоему, смерть лучше?» И сам спешил с ответом: «На войне. Самое наилучшее — на войне». Смерть преследовала его. Гибель старшего брата — летчика ВВС. Смерть любимой сестры в авиакатастрофе. Его собственное ранение, дававшее о себе знать постоянно нестерпимой болью и чередой мучительных операций. Его умершие дети — их первенец с Джеки, девочка, родившаяся мертвой, их младший сын Патрик, проживший 48 часов. Он переживет его всего на три месяца. «Как бы ты предпочел умереть?» — спросил его кто-то из близких незадолго до смерти. «О, от пули. Ты так и не узнаешь, что тебя сразило. Пуля — наилучший способ».
(Николаевич С. Великий Гэтсби большой политики. // Огонек. 1991. № 44)
В КЕННЕДИ ЦЕЛИЛИСЬ ИЗ МИНСКА?
Предполагаемый убийца Джона Фицджеральда Кеннеди в 1959–1962 годах жил в Минске.
В свое время «советский период» Ли Харви Освальда был предметом множества догадок и объяснений американской прессы.
Освальд вел дневник, который был изучен и приобщен к делу, когда комиссия Уоррена вела расследование обстоятельств убийства президента. Сомнений в его подлинности не возникало. Тогда же отрабатывалась версия, что Освальд — агент КГБ. Эксперту, пожелавшему проехать по «освальдским местам» в Советском Союзе, было отказано в визе. Кроме показаний Марины, которая познакомилась с Освальдом лишь год спустя после его появления в СССР, ключом к «советскому периоду» были письма родным в Америку, рукопись под названием «Коллектив» и дневник. Поэтому, хоть и с опозданием, был предпринят естественный шаг — графологическая экспертиза. Доступ к дневнику в Национальном архиве в Вашингтоне получила доктор Tea Левинсон, психолог венской школы. Первый же ее вывод ошеломил: фальшивка! По свидетельству
Левинсон, в первой части дневника нарастает усталость почерка, затем — краткий отдых, и вторая часть написана уже с новой энергией. При последующем анализе она напрочь исключила возможность того, что Освальд на самом деле вел записи на протяжении 3 лет. В таком случае в почерке проявились бы различные настроения, напряжение, физическое состояние.Последняя дневниковая запись датирована апрелем 1962 года, но графолог не сомневалась: Освальд делал записи в состоянии напряжения, под давлением и за короткое время.
Частые перерывы, разорванность точек напряжения свидетельствовали, что Освальд изменял ответы на вопросы, получив какую-то уточняющую информацию.
Кто-то диктовал ответы?
Когда графолога Левинсон спросили, был ли Освальд единственным организатором и исполнителем убийства или он действовал в группе, она ответила так:
«По-моему, Освальд нуждался в поддержке и управлении со стороны, чтобы осуществить сложный план, такой, как побег в СССР и возврат в США или убийство. Освальдом было легко манипулировать, его преданность переключалась на того, кто его поддерживал. Возможно, что слово «поддержка» — ключевое: он действовал в этой динамике, он принадлежал тому, кто поддерживал его».
Деятельность секретных служб современности по традиции остается терра инкогнито. Мы привыкли рассматривать их исключительно в режиме противостояния. Но в тайном мире, где высший критерий — целесообразность, разве можно было полностью исключить вольный или невольный союз двух могущественных организаций? К сожалению, приходится высказывать только предположения…
16 окт. Приехал из Хельсинки поездом, был встречен представителем Интуриста. Едем машиной в гостиницу «Берлин». Зарегистрировался как «студент» на 5 дней.
Встретил своего интуристовского гида Ильгу. Объясняю ей, что хочу получить русское гражданство, она удивляется, но соглашается помочь. Консультируется со своим шефом в управлении Интуриста; потом помогает мне отредактировать письмо в Верховный Совет с просьбой о гражданстве, пока ее шеф звонит в ОВИР и ставит в известность о моем приезде.
17 окт. Ольга встречает меня, уверяет, что мы должны пойти на экскурсию; я нервничаю из-за ее уверенности в том, что я скоро получу ответ. Расспрашивает обо мне, почему я делаю это, я объясняю, что я коммунист и т. д. Она сочувствует мне, старается относиться по-дружески. Я что-то новое для нее.
Воскр. 10 окт. Мой день рождения, мне 20 лет. Утром идем на выставку, днем — в мавзолей Ленина — Сталина. Ольга дарит мне «Идиота» Достоевского.
19 окт. Туризм. Нервничаю. У меня виза только на 5 дней, а ответа на мое письмо еще нет.
20 окт. Ольга сообщает, что ОВИР передал в Интурист, что они хотят меня видеть. Я очень взволнован.
21 окт. (утро). Встречаюсь с официальным представителем. Низкого роста, лысеющий, в темном костюме, прекрасный английский, спрашивает, чего я хочу. Говорю: «Советское гражданство». Спрашивает, почему. Я говорю что-то о «великом Советском Союзе». Он говорит мне: «СССР великая держава только в области литературы», хочет, чтобы я уехал домой. Я ошеломлен, првторяю снова то же самое. Он отвечает, что проверит и ответит мне, продлит визу. Вечер, 18.00. Получаю сообщение из полиции. Я должен покинуть страну до 20.00, т. к. заканчивается срок моей визы. Меня вышвырнули. Мечты! Возвращаюсь к себе в номер. Осталось 100 долларов. Два года я ждал, чтобы меня приняли. Мои самые заветные мечты разбиты мелким чиновником; а я планировал так много! В 7 вечера я решаю покончить с этим. Погружаю руку в холодную воду, чтобы не чувствовать боли. Потом рассекаю левое запястье. Потом в горячую воду. Я думаю, когда придет Ольга в 8 часов и найдет меня мертвым, это будет большим ударом. Где-то играет скрипка, пока я гляжу, как ускользает моя жизнь. Думаю про себя: «Как легко умереть, приятная смерть под звуки скрипки». Около 8 Ольга находит меня без сознания (вода в ванне ярко-красного цвета), она кричит (я помню это) и бежит за помощью. Приезжает «скорая помощь», меня увозят в больницу, где мне накладывают 5 швов на кисть. Бедная Ольга стоит рядом со мной и переводит, я еще плохо говорю по-русски. Поздно вечером я говорю ей: «Идите домой» (у меня плохое настроение), но она остается, она «мой друг», у нее сильная воля, и только в этот момент я замечаю, что она красивая.