Захват Московии

Вылезая из воды, я подумал, не позвонить ли папе Клеменсу, чтоб он на всякий случай посмотрел онлайн мой счёт — евро восемьсот там должны быть, зарплата за август… Да, место научного вспомогателя на кафедре много не дает — около 800 евро. Хорошо, что жить я пока могу с родителями, как у нас говорят — в отеле «У мамы», на всем готовом-приготовом, хотя папа и предупредил, что этот рай будет продолжаться только до моего диплома, а потом я должен жить самостоятельно, как все молодые люди…

Интересно, а чем этот полковник занимается?.. Наверно, у них в отделе кого поймали, тем и занимаются… Вот, Алка без прописки, Самуилыч с пакетом, я вообще… сбоку тренога… тю-тю, воркутю…

Да, вместо мавзолейного Кремля и балета одни синие формы и вижу… Но как хорошо, по-человечески они говорят, по-дружески общаются… с шуткой-прибаюткой…

Правда, вчера в камерах кто-то кричал: «ебатые фашисты»… К сожалению, слово «фашисты» стало нарицательным, и этот проклятый ярлык нам еще долго таскать на себе… Сейчас хоть в Европе на улицах не плюют, а раньше плевали… Говорил же папа, что еще в 60-е годы во Франции, если слышали немецкую речь, подходили и плевали в лицо… Или били по шее кулаком… Просто за то, что ты — или сам фашист, или сын, или брат, или внук фашиста!..

А что, у нас не было дяди Пауля?.. А дедушка Людвиг?.. Про него ходили слухи, что он служил в Дахау хаус майстером[От Hausmeister (нем.)— в Германии лицо, отвечающее за дом или ряд домов, мастер на все руки.] хотя на мой прямой вопрос, так ли это, дедушка Людвиг отмахнулся: «Ach, Quatsch! Nur drei Monate war ich da als Hausmeister, dort war damals alles noch leer» [17] , — и объяснил, что он ничего не знал, пришёл наниматься, ему сказали: казармы строим, хаусмайстер нужен — ну, он и подписал контракт… Про работу дедушки в Дахау в семье никогда не говорили (как и о дяде Пауле), но мне было от Бабани точно известно, что после войны он прятался в горах, пока ловили нацистов, а потом тихо-тихо достал себе новые документы, переоформил на бабушку дом в Альпах, где и притих.

17

Ах, глупости. Только три месяца был я там хаусмайстером, там тогда всё пусто было ещё (нем.).

Или вот папа был раз на машине по делам в Голландии, искал дорогу к складу запчастей «BMW», ему очень подробно и вежливо объяснили, на литературном немецком, как ему ехать, а когда он поехал, куда указывали, то и попал прямиком на мусорную свалку…

А здесь нет, народ добрый. Даже и к Гитлеру как-то по-домашнему, снисходительно относятся, в разговорах не забывают упомянуть, хотя, казалось, ругать и ненавидеть должны бы. Нет, даже как будто с пониманием относятся. Вот полковник даже о «маленьком Гитлере» что-то говорил, хотя маленький у них уже, кажется, есть…

Вытираясь, я думал с некоторой гордостью, что теперь я — битый-варёный тип: побывал в милиции и живым вышел наружу. И я представил себе, как буду рассказывать всё это дома и как мама будет волноваться, а папа иронически вставлять: «Ja, fein… na, sch"on… das glaubt man doch nicht… unglaublich» [18] …

Вдруг зазвонил телефон. Кто это? Может, Маша? Номер от полковника узнала? Я схватил трубку. Это был портье, сказавший:

— Тут к вам пришли. Вы кого-нибудь ждёте?

18

А, хорошо, прекрасно, в это трудно поверить, невероятно (нем.).

— Нет, жду никого, — ответил я, с тоской подумав: «Началось! Опять милиция?..»

— Если не трудно, спуститесь в вестибюль.

Очень трудно, но спускаться надо, а то сами поднимутся. Я почему-то был уверен, что это опять милиция. Хуже будет. Их нельзя злить и сердиться, надо торопиться. Или, может быть, полковник прислал мои вещи с сержантом? Вот это было бы круто! Реально!

Я кое-как оделся, спустился на лифте.

Портье, похожий на кистеухую свинку, указал мне на кресло, где спокойно и прямо, обхватив ступнями сумку, восседал Исидор в плаще-накидке, с золотой кокардой на фуражке, из-под которой сзади вился конский хвостик. Рядом Фрол что-то перекладывал из рюкзака в карманы черной куртки. На левом рукаве — нашивка:

На правом — другая:

— Вот, эти говорят, что к вам, — неодобрительно дёрнул подбородком портье, на что Исидор громко и отчетливо, на весь зал, произнёс:

— Твое дело сторона — стоять у стойки по стойке смирно! — А Фрол сердито добавил, по-волчьи глядя на портье из-под вязаной шапочки:

— Ты грызло-то своё не корчи — кипятком чтоб не ошпарило!..

— Я — что? — скукожился, обтянулся портье. — Люди, говорю, пришли…

— Вот так и говори — люди. А не эти вместоимения — «эти»! Правильно? — Фрол заглянул в лицо Исидору (который в знак согласия прикрыл свои большие ячеистые веки), а потом обратился ко мне: — Желаю здравствовать, господин бакалавр! Как доехали?

— А, спасибо, хорошо… А вы?

Я не знал, что делать, — в номер их вести не хотелось, но и тут разговаривать не очень приятно — портье, уборщица, за колоннами какие-то мурзики на диване сидят. Чтоб охрану не вызвали!

— А мы с дороги… Зашли посмотреть, как наш новый боец устроился, что делает… — сказал Фрол, выразительно глядя на меня, и мне подумалось, что они хотят остаток денег. «А, взнос! Хорошо… Дам им, и они уйдут…» Я сделал рукой жест:

— Прошу в номер!

Исидор молча ногами выдвинул вперед сумку, поднялся — был выше меня на голову; Фрол взял весь багаж на оба плеча, и мы пошли.

В номере они очень по-деловому начали раскладываться. Исидор, спросив, не против ли я, если он примет душ с дороги, отправился в ванную без моего ответа, Фрол стал вытаскивать из рюкзака какие-то ведомости, что-то перекладывать. Вид у него был ожидающий.

Я взял из бумажника пятьдесят долларов (осталась одна десятидолларовая купюра) и протянул ему:

— Вот. Мой долг, взнос!

— Ай, спасибо! — Фрол спрятал деньги.

Я ждал расписки, но он хозяйственно отгреб локтем мои вещи на столе, разложил листы, объясняя:

— Обход московских членов делаем. Начали с тебя.

— Почему так?

— А около вокзала живешь.

Да? А мне казалось, что до вокзала довольно далеко… Я сказал об этом Фролу, но тот высчитывал что-то и не отвечал.

— И как дела? — чтобы прервать паузу, спросил я.

— Дела идут — контора пишет.

— Какая контора?

— А всякая… Контора — место поганое… Тебя, случаем, менты не цепляли?

— Меня?.. Нет, не цепляли… Не цепляка… А что? — Я решил ничего не говорить про свое горе.

— Да ничего, с нашивками и наклейками осторожнее…

— А у вас? Всюду? — указал я на его руку.

Он уставился на свой рукав, как будто первый раз его видел: