Закат цвета фламинго

– Аманатов, живо! На башню! – рявкнул воевода, даже не посмотрев на Сытова. Но тот мигом рванулся вниз, пересчитав спиной ступеньки узкой лестницы.

– Плохо дело, – воевода покосился на Мирона и, опершись руками в стены башни, выглянул в бойницу. – Давит нас проклятая орда! – И сплюнул сквозь зубы на деревянный настил.

– Неужто и впрямь уйдут, если выдать им аманатов? – осторожно справился Мирон.

– Выдать? – покосился на него воевода и расхохотался. – Я им выдам! По четвертинкам! Я им покажу, косорылым, как русскую крепость воевать!

И злобно, по-волчьи ощерился, выставив крупные желтые зубы.

– Что вы надумали? – уставился на него с подозрением Мирон. – Я не позволю казнить аманатов! Без указа государя вы их пальцем не тронете!

– Не позволишь? Не трону? – Воевода в ярости дернул себя за бороду, глаза налились кровью. Он схватился за саблю и подступил к Мирону, тесня его к выходу из башни.

– Кто ты таков? – заорал он, приставив саблю к груди князя. – Указывать мне вздумал? А ведомо тебе, что это мне указано заковать тебя в железы и отправить в Москву при крепком конвое? Государем указано, Петром Алексеевичем! Так что молчи, сучий потрох! Иначе велю сбросить со стены на потеху ойратам! Или Тишке-палачу на расправу отдам! И репку-матушку, и Лазаря запоешь на виске. Всю подноготную расскажешь!

– Вы что? Белены объелись? – опешил Мирон, но твердой рукой отвел от груди саблю. – Какая муха вас укусила? И врать мне не надо! Когда вы успели указ государя получить? Или вам сорока на хвосте принесла?

– Молчи, пащенок! Решил меня с кормления скинуть? На жирный кусок позарился?

– Кто вам эту чушь сказал? – поразился Мирон. – Я дни считаю, когда уеду отсюда. У меня в Москве невеста…

– Уедешь, как же! – сказал устало воевода. И, сняв шлем, вытер пот со лба тыльной стороной ладони. – Не шучу я! «Слово и дело государево» уже отправил в Москву. Дай Бог, выстоим и царевой грамоты дождемся. А я в том не сомневаюсь!

– Мы с Петром Алексеевичем уже восемь лет вместе! – надменно посмотрел на старого шельму Мирон. – Он мне, как себе самому, верит. Не пройдут ваши наговоры, ни за что не пройдут! А вот вам точно не поздоровится. Обо всем доложу государю, и об аманатах в первую очередь!

– Ну-ну, – скривился воевода, – доложишь! Как не доложить?

И отвернулся. Над настилом один за другим появились связанные восьмериком семь аманатов – заложников. По одному от каждого кыргызского улуса, давшего присягу русскому царю. Только воины этих улусов бились сейчас под самыми стенами крепости.

– Давай их на городню! – приказал воевода, казалось, утратив всякий интерес к Мирону.

– Вы ничего не добьетесь! Равдан только озвереет! – не отступал Мирон.

– Отойди, – набычился воевода, – а то повиснешь рядом с аманатами.

И тотчас казачий сотник обхватил князя сзади, завел руки за спину и оттащил от воеводы.

– Стой здесь! – приказал сотник. – От лиха подальше!

– Не трожь! – дернул плечом Мирон.

И тут увидел, что Тайнах тоже здесь. Насмешливо косит на князя узким черным глазом.

Воевода поднес к губам большую железную трубу и гаркнул в нее:

– Эй, Равдан! Калмацкая собака!

Его голос разнесся далеко окрест, перекрыв на мгновение шум битвы:

– Хотел забрать аманатов? Так забирай! Я тебе говорю, воевода русской крепости: скоро займешь место рядом с ними! Аркан у нас завсегда наготове!

На шеи аманатов накинули арканы и подвели к краю галереи.

– Остановитесь! – рванулся Мирон. – Я доложу государю!

– Пошел вон! – гаркнул воевода и самолично столкнул первого аманата вниз.

Мирон видел, как натянулся под тяжестью тела аркан, переброшенный через прясло. Злобный вопль под стенами крепости перекрыл хрип удавленного заложника, а дождь из стрел залупил по городне и крыше с удвоенной силой. Второго аманата столкнул стрелецкий майор. И тут Тайнах, который был третьим в этой связке, освободившись самым таинственным образом, прыгнул вперед, вырвал торчавшую в бревне стрелу и метнул ее в воеводу. Но не попал. Мирон успел Костомарова оттолкнуть, да так, что воевода проехался лицом по деревянному настилу. Его кираса загудела, как колокол. А Тайнах, не долго думая, сиганул вниз.

– У-ух! – единодушно выдохнули все, кроме воеводы, который с помощью Сытова, кряхтя, поднимался на ноги.

Мирон бросился к ограждению и не поверил глазам. Тайнах каким-то чудом ухватился за аркан, на котором болталось и еще дергалось в конвульсиях тело повешенного. Молниеносно скользнул вниз и, спрыгнув на землю, приземлился на корточки. Но тут же вскочил, подхватив меч, валявшийся рядом с убитым кыргызом. И потряс им. Даже с высоты стены Мирон разглядел, как сверкнули его глаза.

– Ты, сын росомахи! – выкрикнул Таймах. – Еще встретимся!

– Аманатов назад в избу! – глухо произнес за спиной воевода.

Мирон оглянулся. Иван Данилович стоял рядом и смотрел исподлобья. На лице его кровоточили изрядные ссадины.

– Это я припомню всенепременно! Кыргыза вздумал спасать?

Князь Бекешев потерял дар речи от негодования и почти не противился, когда два дюжих казака заломили ему руки за спину.

Глава 16

Мирон метался по мрачной, смердящей клети. Короткие цепи не позволяли приблизиться к узкой щели, прорубленной вместо окна, а толстые стены не пропускали звуков. Но дымный смрад проникал в клеть, разъедал легкие. То ли еще догорал посад, то ли уже полыхала крепость.

Изо всех сил Мирон пытался сохранить ясность ума, не впасть в панику. И все ж, как ни крепился, ноги подогнулись в коленях, и он свалился на грязный, липкий пол, в самое зловоние, в синий угарный чад. Веки налились свинцом, и он погрузился в темноту, глубокую, как омут…

Только слабый огонек одинокой лампады не позволил мраку поглотить его, удушить, прикончить. Сдирая колени и ладони в кровь, Мирон, задыхаясь и кашляя, полз на этот огонек. И, наконец, увидел: лампада горела перед образом архангела Михаила. Ногами архистратиг попирал дьявола, в левой руке держал зеленую финиковую ветвь, в правой – копье с белой хоругвью, на которой был начертан червленый крест.

А на стене над иконой будто солнечный луч высветил каменную надпись славянской вязью: «Прими оружие и щит и восстань в помощь Мою!» Мирон задохнулся от восторга. Его сердце услышало небесный призыв, это к нему относились таинственные слова.

Но только куда его звал Святой Михаил? На ратный подвиг, на великое служение небесного воинства?

Одно было ясно: архистратиг приказывал идти за собою.

Мирон с трудом перекрестился. Множество свечей зажглись перед иконами. А многоголосый хор пел сверху торжественно и величаво. Из-за спины Мирону подали кавалерийский палаш, и он, преклонив колени, поклялся на мече великою клятвой служить Вождю Небесному.