Закат Солнца

– Тургут Реис недавно вернулся из плавания и подарил в гарем плененных в Генуе рабынь, – отчиталась хазнедар и недовольно взглянула на Азиза-агу, который отвлекся на болтовню с другим евнухом и забыл об осмотре. – Если позволите, я вернусь к делам.

– Да, конечно, – кивнул шехзаде Касим и случайно посмотрел на одну из девушек, ожидающих своей очереди войти в комнату для осмотра. Она была очень красива, но выглядела болезненно и вдруг, нетвердо покачнувшись, оперлась рукой о стену. – Что это с ней? – окликнул он уже успевшую отойти Гюльнуш-хатун.

Но пока та возвращалась, рабыня и вовсе потеряла сознание. Она бы рухнула на пол, если бы шехзаде не подхватил ее инстинктивно. Он, чуть наклонившись, держал ее в своих руках и вдруг с необъяснимым волнением поймал на себе потерянный взгляд фиалковых глаз. Ее длинные русые волосы свесились на пол, и она была такой худенькой, что почти ничего не весила.

– Шехзаде, позвольте евнухам отнести ее в лазарет, – подоспела Гюльнуш-хатун, возмущенная невнимательностью слуг. – Ну что вы встали?! – прикрикнула она на тех. – Немедленно заберите ее!

Не без промедления передав бесчувственную девушку в руки гаремного евнуха, шехзаде Касим проводил их озадаченным взглядом, не понимая, что с ним произошло.

– Простите, шехзаде. Это мы не доглядели. Упаси Аллах, она больна чем-то. Вам бы тоже наведаться в лазарет. Мало ли…

– Я… в порядке, – выдавил он через силу и поспешил уйти.

Вздохнув, Гюльнуш-хатун повернулась к стоящему рядом Азизу-аге и напустилась на него:

– Ты чем болтать лучше бы за девушками следил! Даже и не заметил, что она хворая. Пусть ее приведут в чувство и проверят, что это за болезнь такая. Если что-то серьезное, вмиг от нее избавьтесь, понял меня? И отправьте лекаря к шехзаде, пусть его осмотрят.

– А если она здоровой окажется? – решил уточнить Азиз-ага.

– Ты что, правил не знаешь? Не первый год во дворце, а спрашиваешь. В гарем ее пусть вернут, если здорова. Ну же, ступай, ага! Что с тобой сегодня?

Раздраженно покосившись на строгую хазнедар, Азиз-ага покорно пошел в лазарет.

Дворец Мерган Султан.

– Смелее, он не кусается.

Сильно нервничая, султанзаде Исмаил с опаской подошел к коню, которого под уздцы держал усмехающийся султанзаде Баязид, и коснулся ладонью его коричневой гривы.

– Вот так, не бойся, – приободрил его Баязид, наблюдая за происходящим с улыбкой. – Погладь, привыкни к нему.

– А… как его зовут? – пробормотал Исмаил, поглядывая то на него, то на морду коня.

– Это Адалет, конь моего отца. Он очень послушный, поэтому я выбрал его для наших уроков. Да и отец теперь редко ездит верхом. Разве что на охоте.

– Он назвал его «справедливость»?

Исмаил так удивился, что на миг позабыл о том, что гладит громадную лошадь. Баязид же спокойно пожал плечами, показывая, что не видит в этом ничего необычного.

– Да, назвал.

– А это твой конь? – спросил Исмаил, кивнув в сторону черного коня, которого из конюшни вывел ага.

– Мой захворал немного, поэтому я взял кобылу матери.

Утро выдалось ясным, и они, греясь в солнечном тепле, неторопливо ехали по проселочной дороге, ведущей через лес. Баязид уверенно держался в седле и поглядывал на Исмаила, который нервно ерзал, часто дергал уздечку и хмурился.

– Если хочешь, мы можем остановиться и отдохнуть, – предложил Баязид, сжалившись над измучившимся парнем.

– Да, было бы неплохо, – Исмаил с радостью ухватился за эту возможность перевести дух.

Они спешились с коней и оставили их с охраной, а сами отправились на поляну неподалеку, усеянную белыми дикими цветами. Баязид присел на поваленное дерево, достал из-за пояса кинжал с драгоценной рукоятью и стал что-то стругать из найденной в траве у ног ветки, а Исмаил топтался рядом, не зная, чем ему заняться.

– Ты… так хорошо ездишь верхом. Наверное, долго этому учился?

– С детства, – небрежно ответил Баязид. – Странно, что Коркут-паша не учил тебя езде верхом. Вы с ним что, не ладите?

Исмаил немного помялся с ответом и дернул плечом.

– Не то чтобы… Отец постоянно занят, и я редко его вижу. Ему было некогда возиться со мной, пока я был ребенком. Да и сейчас некогда…

Уловив горечь в его словах, Баязид поглядел на него и простодушно заметил:

– Мою мать он с детства изводил тренировками, брал с собой на охоту, учил всему, что знал. Для нее у него всегда находилось время. Нилюфер Султан не было дела до своей дочери, и паша взял на себя заботы о ней. Вот, почему Саид так злится на нее. Он завидует, что из всех своих детей Коркут-паша выделяет мою мать.

Исмаил ничего не ответил, но выглядел слегка обиженным, и Баязид торопливо исправился:

– Прости, если тебя это задело. Я говорю правду в лицо, не задумываясь, что она может причинить боль.

– Ничего, – пробормотал Исмаил и кисло улыбнулся. – Ты прав, все так. Отец суров с Саидом, ко мне добр из жалости, а Мерган он любит и позволяет ей многое из того, что запрещено нам. Ты думаешь, это из-за ее матери? Нилюфер Султан.

– Не знаю… – покачал светловолосой головой Баязид, оглядев свое неказистое творение из ветки и выбросив его в траву. – Наверное. У нас в семье о ней почти не говорят. Матушка всегда очень расстраивается, и отец запрещает мне упоминать Нилюфер Султан. Говорит, ни к чему ворошить прошлое.

– Моя матушка тоже не терпит упоминаний о ней, – поделился с ним Исмаил в этот момент доверия. – Иногда мне даже жаль ее из-за всего этого… Говорят, отец очень любил Нилюфер Султан, а на маму он даже не смотрит. Она постоянно плачет, грустит. Мне тяжело это видеть каждый день, и потому я… Ну, знаешь, стараюсь реже быть с ней, чтобы…

– Не видеть ее страданий? – подсказал ему Баязид и с печальным пониманием взглянул на друга. – Возможно, я снова задену твои чувства, но это эгоистично с твоей стороны. Тебе стоит поддержать ее, а не сбегать подальше. Кроме тебя у Фюлане Султан никого нет. Дочь ее умерла, остальные дети далеко. Ты один можешь помочь ей. И тогда она, возможно, перестанет грустить и плакать.

Задумчиво на него посмотрев, Исмаил мысленно с ним согласился и укорил себя в трусости. Зная, что отец причиняет страдания его матери, он просто убегал, чтобы не видеть этого, когда мог бы встать на ее защиту. Представив, каким он предстал в глазах смелого и благородного Баязида, юноша, не поднимая глаз, спросил:

– Считаешь меня трусом?

Баязид с каким-то слишком взрослым выражением лица повернулся к нему и ответил:

– Не мне судить, Исмаил, – он теперь вертел свой кинжал на свету, разглядывая сияющие камни на рукояти. – Знаешь, мы с родителями каждое лето на месяц уезжаем в Эрзурум. Там живет моя бабушка Михримах Султан с мужем и детьми. Я ее очень люблю. Добрее женщины я не встречал, да и не встречу, наверное. Она всегда говорит, что мы сами выбираем, кем нам быть. Трусом, предателем или же честным, благородным человеком. Наша жизнь – это наш выбор. Думаю, она права. Выбери сам, кем ты хочешь быть. Побори свои слабости. И тогда никто уже не посмеет назвать тебя трусом.