Закат

Правда, оникс выкинуть не смог, только старался не касаться камня лишний раз и снимал перед сном. Думал даже завернуть в тряпицу и носить в сумке, но побоялся однажды выронить.

Жить после этого стало легче. Дни проходили один за другим, странные сны развеивались без остатка, стоило открыть глаза — как и положено снам. Можно было плести корзины со старой Лужей, колоть дрова с Листом, рыбачить с Щукой, обходить поле с Медведем. Изредка Закат выезжал Дьявола, скучавшего в роли крестьянской лошадки. С Паем говорил и того реже. Бывший шут вписался в новую жизнь так же незаметно, как когда-то в жизнь Темного властелина, но настолько явно чувствовал себя не в своей тарелке, что Закату было неловко смотреть ему в глаза.

Со Светозаром он вообще старался не встречаться. На всякий случай.

Так прошла луна, началась вторая. Жаркое солнце пекло землю, от частой работы на улице сперва обгорела, а затем взялась крепким коричневым загаром шея. Привыкли руки, сперва нывшие с непривычки, ведь махать топором и мечом — занятия совсем разные. Каждый день дарил что-то новое, простое и прекрасное, позволявшее верить — он обычный. Он как все. Крестьянин. Батрак. Троюродный брат Щуки, пришедший из Зорек. Уже даже Дичка, липнущая к приезжим, не обращает внимания, обхаживая Светозара.

Впервые Закату стало интересно — а какой он? Как выглядит? Задержавшись у колодца ранним утром, он крутил ворот с затаенной надеждой познакомиться со своим отражением заново.

Не вышло. Едва бросив взгляд на колышущееся в ведре небо с темным, трудно различимым пятном его головы, Закат понял — ничего не изменилось. Все то же лицо Темного властелина, острое и грубое, будто вырубленное из дубового чурбана. Разве что перестало быть черно-белым, наконец-то схватившись смешным, шелушащимся загаром, на носу и скулах — темнее. Ну и улыбаться он научился по-человечески, и не щуриться, когда его что-то раздражало. Он вообще старался не раздражаться. Не вызывать лишний раз алое дрожащее марево, приходящее незнамо откуда.

— А, ты еще здесь! Вот хорошо, я думала уже Пая за тобой посылать. Сходи на дальнюю опушку к Ежевичке, возьми у нее трав, хорошо? Она знает, каких.

Закат кивнул высунувшейся на крыльцо Горляне, зачерпнул из ведра, разбивая отражение на блестящие осколки.

Он старался не думать о том, что упрямая внешность может значить, что вся его игра в обычного человека остается только игрой.

***

Домик Ежевички, сухой приземистой старушки-травницы, стоял далеко за оградой села. Его хозяйка оказалась из «бабок» — тех, кто живут у судьбы под боком, но никогда не попадаются ей на глаза. Такие растят маленьких, куцых временных героев, когда настоящий бродит незнамо где. Такие сидят, словно на сторожевых вышках, в своих домиках на сваях-ногах по дороге к Черному замку и плюют на макушку Герою заговоренными косточками. Маленькие женщины, мелькающие на полях истории и имеющие за это свой ломоть хлеба. Свою вечную жизнь — не алтарное воскрешение, а тихое, беспечальное существование без истинной старости и немощи, которое можно прервать лишь ударом меча.

Закат не знал, что в Залесье есть бабка. Если бы знал — прошел мимо.

— А, это ты… Явился наконец, голубчик! А мы тут лясы точим, да о своем, о девичьем…

Бабка нарочито шамкала, пропуская гостя в горницу, не поднимая на него глаз. В домике обнаружился пяток женщин, Закат видел их только на празднике в первый день. По спускающимся на плечи косам и Дичке, затесавшейся в сидящий на лавке рядок, понял — девицы на выданье. Сидят по родительским избам, на улицу нос не кажут, набивают себе цену. Сейчас невесты еще не выбранных женихов тупили взоры, фыркали тихонько и переглядывались. Закату было неловко, но он не мог понять, на что скорее похожа эта неловкость — на стыд дерева, выросшего посреди приличного поля, или на страх единственного пирога в окружении толпы едоков.

— Да ты садись, не стесняйся. Траву мою не тронь! Для гонской вытяжки только девичьи ручки годятся. Ох, девки-девки, повыскакиваете замуж после Костревища, оставите бабку без рабочих рук…

Девицы загомонили, наперебой убеждая Ежевичку, что не повыскакивают, а если и повыскакивают, так смена подрастает. Ляпнула Дичка:

— Вот Шишка с Щепкой…

И осеклась, словно на стену налетела. Вывернулась, помянув малолетнюю дочку Листа, но все равно будто рябь по комнате пробежала. Ежевичка глянула на зажатого в угол Заката, прокашлялась. Дождалась тишины и пояснила спокойно:

— Девочки с восточного леса. Волчаткам травы не по нюху, расчихаются и всех делов.

Пока Закат переваривал новость — «Приемыши — волчьи дети, оборотни, все об этом знают, и всем все равно?!» — вклинилась Дичка:

— Сказочные всегда делают сказки! А нам лекарства нужны обычные, а не разрыв-траву из поклепника делать. Правда, бабушка Ежевика?

Бабка хмыкнула, кивая. Закат обратил внимание, что сама она тоже руки держала при себе, травы не касаясь.

Сказочные. Он впервые слышал такое прозвище, и решил уточнить, спросив на пробу:

— А Герой — он сказочный?

— Не-е. Светлые — они не сказочные. Они обычные, — на Дичку зашикали, но нахалка и бровью не повела, добавила: — А вот Темный, Темный точно сказочный!

Закат хмыкнул удивленно, расслышав восторженные нотки в голосе, и тут же едва не утонул в потоке воспоминаний.

Девчонка. Кудрявая черноволоска, глаза олененка. Темный властелин прогуливал Дьявола по двору, когда эта мелюзга подобралась к вечно распахнутым, вросшим в землю воротам. Споткнулась на пороге, упала плашмя и разревелась с непостижимой искренностью четырехлетки. Пришлось подойти, присесть рядом на корточки.

— Ты что тут делаешь?

Ребенок, отвлеченный вопросом, поднял голову. Подумал.

— Гуляю.

— А почему ты гуляешь в моем замке, а не в родной деревне?

— Папа пливел. Папа с мамой длова лубят, а мне сказали поиглать на тлопинке. Я и иглала… Потом папа потелялся, и я плишла его искать.

Буква «р» малышке никак не удавалась. «И с родителями, похоже, не повезло…» — сочувственно подумал хозяин полуразрушенного замка. Год выдался тяжелый, прошлой осенью дождь лил не переставая, многие не смогли собрать урожай, а что собрали, то наполовину сгнило. Потом зима затянулась…

Он очнулся, почувствовав, как в колено упираются маленькие ладошки, встретился с уверенным взглядом карих глаз.

— Ты волшебник, да? Ты найдешь моих папу и маму?

— …А он говорит «я Темный властелин»! — в воспоминания ввинтился звонкий, не больно-то изменившийся за прошедшие годы голос. Дичка сделала страшное лицо, но не выдержала, прыснула от смеха. — А я знаете что?

— Что? — Девичья ватага даже дышать перестала, хотя наверняка слышала эту историю не в первый раз.

— А я сказала, мол, не верю! И он показал мне замок, и всякие черные знамена, и черепа врагов, и даже своего шута!

— А ты?

— А я сказала «Я знаю! Ты герой, который захватил замок Темного властелина и им притворяется!»

Закат фыркнул. В четыре года малышка, заявившаяся к нему домой, выражалась немного иначе, но суть оставалась такой же.

— И он отвез тебя в Залесье на черном коне. Ссадил на землю перед склонившимся в поклоне старостой и сказал «Узнаю, что с ней что-то случилось — убью».

Только по внезапной тишине Закат понял, что сказал это вслух. Отпустил оникс, за который невесть когда схватился, пожал плечами.