Заказанная расправа

Вскоре увидел воров и бомжей. Вовсе не стал показываться в Березняках. Тут же сам Федот пожаловал на Пасху. Поделился радостью, мол, деревня оживает, люд в нее приехал, переселенцы со всего света. В брошенные дома вселяются, обживают их. И в Никиткиной избе семья прижилась. С детьми, все как положено. Новый хозяин дом ремонтирует, хороший мужик…

И не стерпел Никита. Пошел глянуть на свою избу. Та и впрямь, подбоченилась. Словно Торшиха на колхозном собрании перед соседями бахвалится. Вымытыми окнами посмеивается. Даже дорожка от калитки к крыльцу забетонирована. Огород и сад ухожены. Всякое дерево обкопано и побелено. Забор выправлен. Нигде ни соринки. Такого порядка изба и участок не знали давно.

Никита невольно залюбовался домом.

Кособокий и неказистый, с порванной рубероидной крышей, он, казалось, был обречен. Но… И к нему весною вернулась жизнь.

В огороде копалась на грядке женщина, новая хозяйка дома. Она приметила Никиту, но только ниже опустив голову, поспешно рвала укроп.

Никита позвал ее тихо. Хотел предупредить о лихой судьбе избы. Но женщина даже не глянула в его сторону. Зато бомжи углядели кладбищенского сторожа. Рассказали о нем Федоту, потом и новому участковому. Семен Степанович Костин долго слушал Федота. И решил не рассказывать Рогачеву о Никите, который так и не успел предупредить Катерину. Она убежала в дом, испугавшись человека, похожего на чучело, украденное с огорода. Катерина приняла его за бомжа. И видела всего один раз в жизни.

Никита даже не предполагал, чем мог поплатиться за те короткие минуты, проведенные возле своей избы. Лишь потом, когда узнал от Федота, в чем заподозрили его бомжи, решил до самого конца жизни не подходить к живым бабам. Счел их карой для себя. И никогда ни на одну не оглядывался. Сказав себе, что быть живым средь мертвых лучше, чем наоборот.

Глава 6. Рахит

— Меня вызывают в управление, — сказал Костину Славик Рогачев. — Наверное, что-то случилось. А может, снова «на ковер» к начальству попаду за эти убийства. Начнут спрашивать о результатах, а их нет. Видимо, другого следователя назначат. А мне — выговор. Ну да как бы там ни сложилось, я прошу продолжать контролировать ситуацию здесь. Наблюдайте за людьми. Человек вы опытный. Присмотритесь. Ведь убийца где-то рядом. Кто он? Заподозрить можно любого. Но ошибиться не хочется.

— Может, в городе уже нашли убийцу? Или вышли на след? — тихо отозвался Семен Степанович.

— Маловероятно. Хотя по этому делу у меня и в городе работа есть. Нужно проверить кое-что, — добавил следователь.

— Думаешь, кто-то из городских мог отличиться? Ну, с Мартышкой еще понятно, расправа была бы объяснима. А с переселенкой? Она не путанка! Тут не просто рассвирепевший клиент, здесь маньяк-извращенец побывал. Я за все годы работы в милиции даже не слышал о подобном. Убийства случались всякие. Но не такие. Это выходит за рамки понимания! — сказал участковый.

Костин остался следить за порядком в деревне и развитием событий один. Тем более бомжи и переселенцы уже не испытывали прежнего страха и любопытства к участковому. К нему постепенно привыкли.

Это и немудрено. Семен Степанович давно спрятал свой мундир. Он и в городе не любил в нем появляться. Надевал его в двух случаях: когда начальство вызывало и когда приходилось участвовать в похоронах сотрудников. В другое время Костин ходил в обычной одежде и отличить его от переселенца было невозможно.

Вот и теперь влез в старый спортивный костюм, давно разонравившийся сыну, — решил помочь Федоту нарубить дров. Только разошелся, почувствовал на себе взгляд. Оглянулся. Увидел человека, которого никогда ранее не встречал в Березняках. Тот, бегло оглядев Костина, поспешил прочь. Завидев на лавке перед домом Федота, поздоровался с ним, перекинулся парой фраз и заторопился уйти.

Семен Степанович озадаченно смотрел ему вслед. Человек, скрывшийся из вида, был не просто безобразен, а ужасен. Все его тело, словно скрученное в штопор, извивалось на каждом шагу. Две длинные худые ноги едва успевали за этим телом и напоминали хвост, разодранный по недоразумению. Не сказать, чтоб совершенно лысый, но волосы на голове растут кустиками. На черном лице не видно глаз — две провальные ямы. Уголки рта подняты к самым ушам.

— Федот! Ты знаешь его? Кто это? Бомж?

— Нет, Степаныч! Это самый несчастный человек! Бедолага — единственное званье ему! Погорелец! Вот ведь как приключилось у него. Все имел, мужик. Жилье и семью, полный достаток. А соседи гнали самогонку. Ну и проглядели. Вспыхнуло все в момент. Не смогли потушить. Сами сгорели и весь дом с ними.

— Что ж за дом был? Деревянный, выходит, барак? — поинтересовался участковый.

— Сказывал, двухэтажка на восемь хозяев, чуть ли не в лучшем месте стоял. Весь в зелени и тишине. Только птицы по утрам будили. Да про беду не упредили. Аккурат под Рождество горе приключилось. Никого в свете не осталось. Единой душой мается. Все отворотились от убогого. А он еле выжил. Очень долго с больниц не выходил. Трижды врачи сочли за мертвого. А он вдруг дышать начинал сызнова. Когда от койки оторвался, деться стало некуда. На работу кто возьмет такого? Здоровые мужики без дела сидят. Энтова взашей гнали.

Уж вовсе хотел сунуться в петлю башкой. А тут наш сосед-арендатор приметил горемыку. Сжалился. Взял к себе на хозяйство. Там определил ему жилье, жратву. Ну и колупается теперь на ферме. То в поле, иль со скотиной. Где по силам ему. Бедует в чужом углу, своего нынче не заиметь…

Да он теперь в почете у арендатора, — рассмеялся Федот и еще рассказал:

— Энтого Яшки даже блудящие псы боялись. Обсирались со страху, когда свидеться доводилось. Брехалки свои затыкали и разбегались. Даже племенной бык на него не кидался. Ну, детва, понятное дело, дразнила Яшку.

А тут как-то, серед ночи к арендатору пожаловали бандюги с города. За деньгами. Уже не впервой. Ну, Яшка на веранде спал, первым вышел. С фонарем. Те двое, как увидели, к воротам попятились. Забыли, зачем объявились. С тех пор дорогу к ним позабыли. Морда у Яшки и впрямь гадкая. Но арендатор берегет ево. В уваженьи держит.

— А семья у Пего была?

— То как же! Все имелось, да загинуло в пожаре.

— Сюда зачем появляется?

— Видать, хозяин прислал за бомжами. Двоих иль троих на работу взять. Чем-то помочь. Такое хоть и редко, но не внове, — отмахнулся Федот.

У Семена Степановича после услышанного сразу пропал интерес к человеку. И, поколов дрова, пошел он послушать, над чем смеются переселенцы-мужики, сбившись в кучу.

А люди сели на скамье перед домом Василия. Отдохнуть решили после тяжкого дня. Вот тут-то и подоспел общий любимец Рахит. Нет, это настоящее имя человека, а не кличка. Рахит был азербайджанцем. Он, хоть и успел обрусеть, любил поиграть на кавказском акценте. Этот балагур знал великое множество анекдотов, всяких историй, случаев, умел их рассказывать так, что слушатели уходили по домам с больными животами. А Рахит недоумевал:

— И что тут смешного?

Вот и теперь смех слышится. Над чем?

— Я тоже не люблю старое мясо! Только теплое, чтоб пульс слышался! У нас в Азербайджане джигиты горячую кровь пьют. Не могут без нее. И я пил. Прямо из бараньего горла. И целый стакан! Зато потом к жене мужиком приходил. Все горит и кипит! Жены мало! Гарем нужен!

«Уж не ты ль, гад, убил наших баб? Без крови он не может, козел пещерный!» — подумал участковый и присел к мужикам, решив послушать Рахита, а тот говорил: