Закон меча

– Меня детали не интересуют, – признался Андрей, – вот скажи, сколько на одну лошадь требуется овса?

– Два с половиной фунта в день, остальное дашь сеном или на выпасе.

«Два с половиной фунта – это примерно килограмм», – прикинул Андрей.

– Понял, каждый всадник должен получить от меня по тысяче фунтов овса в год.

– Как это? Не вздумай распустить лошадей по имениям! Боевые кони должны стоять на княжеской конюшне!

– Как и оружие… – полувопросительно сказал Норманн.

– Все должно быть под твоим присмотром, и кони, и броня, и оружие!

– Летом в степь пойду, тебе не приходилось против поганых стоять?

– Откуда? – удивился Ахмыл. – Мой удел в Московском княжестве, мы вместе воевали.

– Как они в атаку идут?

– Испокон веков одно и то же. Соберутся вместе, треть войска спешивается – и на врага. Бьются час, от силы полтора, затем меняются. Если последняя треть не возьмет верх, то заворачивают коней и уходят.

– И своих раненых оставляют? – удивился Норманн.

– Зачем? Всех уносят во время смены.

Курс начинающего конезаводчика затянулся до самого вечера. Начали с режима кормежки и выгула, затем перешли на симптомы различных заболеваний. Лекция о правилах длительного перехода заняла более двух часов. В понимании Норманна всадник сел на лошадку и до вечера дремлет в седле. Не тут-то было! На одной лошади нельзя ехать более шести часов, остановка на ночлег обязательна, а каждый пятый день пути кони должны получать суточный отдых. Одуревший от рассказов о формах копыт и видах подков Норманн начал собираться в Новгород.

– Иван Данилович желает заключить с тобой союзный договор, – при прощании неожиданно сказал Ахмыл.

– Я не собираюсь с ним воевать! – озадаченно воскликнул Андрей.

– Вскоре ты породнишься с Василием Давыдовичем Грозные Очи.

– Я сам по себе, чужие разборки обхожу стороной! – пояснил Андрей. Он знал, что Рюриковичам потребуется более века для выяснения отношений, пока сами себя с бела света не сживут!

На этом они дружески расцеловались.

Глава 11 Медвежий замок

Медвежий замок возвышался на гранитной скале грозной неприступной крепостью, из бойниц толстенных башен на озеро смотрели пушки под пудовые ядра. Далее, на месте двух крошечных деревушек, вырос настоящий город с торговыми рядами, площадями и церквями. Дромоны держали курс к Княжескому причалу, а горнист на площадке крепостных ворот неутомимо выводил «Встречу».

– Впервые вижу абсолютно неприступную крепость! – восторженно воскликнул Конрад фон Вейсенштейн.

– Неприступных крепостей не бывает, – усмехнулся Норманн. – Как и нет смысла их строить.

– Не скажите, господин герцог! На берег высадиться нет никакой возможности, обязательно уткнешься в форт или каземат.

– Князь Андрей! Кто это нас встречает? – робко спросил Михаил Всеволодович Телятьинский.

– Впереди стоит мой названый отец Владимир Данилович, рядом с ним постельничий Михаил Симеонович. По правую руку отец Софроний с матушкой Евдокией. Кто-то еще стоит, но я его не знаю.

– А дальше, во втором ряду?

– Бояре мои, воеводы да сотники.

– У тебя более дюжины сотников?

– А ты как думал! – гордо ответил Норманн. – Я в походе с малой дружиной был.

Михаил Телятьинский и Конрад фон Вейсенштейн многозначительно переглянулись. Силен великий князь Андрей Федорович, не зря агаряне не просто отступились, но и землю свою отдали! Речан ловко подвел кораблик к причалу, и Норманн лихо спрыгнул на толстые доски настила.

– Здоров будь, великий князь! – громко провозгласил Владимир Данилович, и все встречающие, словно по команде, низко поклонились. Попытка обнять названого отца окончилась яростным шипением: – С народом поздоровайся! Ласковое слово скажи! Они собрались из любви к тебе, а ты молчком лезешь ко мне лобызаться!

– Здравствуй, люд мой родной и любимый! Долгие месяцы я скучал, с нетерпением ждал радостного дня возвращения!

В ответ раздалось многоголосое «ура», как положено, вверх полетели шапки, на угловой башне грохнули пушки. «Еще полгода, и мне, любимому, начнут устраивать встречу с салютом в двадцать один залп и фейерверком!» – грустно подумал Норманн. Дальше пошла череда радостных лиц, объятия, поцелуи, каждый обнимал не только от души, но и изо всей силы. Очередной поцелуй пришелся на Максима.

– И ты соскучился? – ехидно спросил Норманн. – Не мог дождаться меня в своем кабинете?

– Олухом был, олухом и остался! – столь же ехидно ответил Максим. – Тебя обнимают только «ближние люди»! Это социально-сословный статус!

– Особо доверенные и допущенные к «телу»?

– Смейся, смейся. Здесь нет только опальных и недовольных.

– Неужели появилась оппозиция? – притворно отшатнулся Норманн.

– Не надо дурачиться, в это время живого оппозиционера увидишь разве что в кандалах.

– Спасибо за подсказку, сейчас узнаю у Антонио степень готовности замковых подвалов, – с шутливой угрозой сказал Норманн.

– Не забудь, на сегодняшний пир придут только званые гости! Мы-то понимаем твое невежество, а другие могут обидеться.

– Спасибо, а кого посылать с приглашением?

– Знатных гостей, таких, как Конч или Кивач, должен позвать твой сотник, для остальных вроде меня хватит и дюжего – командира дюжины воинов.

– Кругом одни условности! – вздохнул Норманн.

– А как же! – усмехнулся Максим. – Формой приглашения ты можешь возвысить или унизить человека.

– Вот сейчас я с тобой беседую и тем самым повышаю твой статус.

– Я заслужил! – Максим выпятил свою тощую грудь и, перейдя на старорусский язык, выкрикнул: – Рад стараться, ваше великокняжеское величество!

Стоявшие за спинами мужей припортальные дамы дружно хихикнули, а Норманн с невозмутимым видом продолжил обход встречающих. Затем последовало знакомство с восемнадцатилетним княжичем Василием Васильевичем, старшим сыном великого князя Василия Давыдовича Грозные Очи. Мальчишка, а уже женат на малолетней пацанке, более того, успел осчастливить отца двумя детишками. Не решившись спросить о причинах визита наследника ярославского князя, Норманн приступил к представлению своих спутников. Начал с сына тверского князя Федора Александровича, затем перешел к новоиспеченному лифляндскому князю Михаилу Всеволодовичу и его воеводе Конраду фон Вейсенштейну. Немного подумав, представил де Оньяна, после чего решил не обижать остальных гасконских шевалье.