Закон парных случаев

Я положил чизбургер на стол и выбежал на улицу. Бросился в одну сторону, в другую. Но бледно-голубое пятно его трикотажной рубашки словно растворилось.

– Не видели, куда мужчина пошел? – спросил я у бабки, которая просила милостыню, прижавшись к стене дома.
– Маленький такой, худой, в голубой рубашке.

Ничего не ответив, бабка шарахнулась от меня, как от чумы. Может, мне просто показалось? Может, и не было его?

Я повернул обратно к Макдоналдсу, чтобы забрать сумку и по возможности доесть свой несчастный чизбургер – если, конечно, шустрые уборщики не подобрали его на корм своей собачке. Но в стекляшке творилось что-то странное.

За те десять минут, пока я бегал по проспекту, ее экстренно очистили от посетителей. Народ толпился поодаль, у входа стояли охранники. Видно было, что им очень хочется сделать ноги, но нельзя. Я подошел ближе.

– Стой! – рявкнул охранник. – Отойди отсюда, живо!

– Там моя сумка осталась, - еще не понимая, в чем дело, возразил я.

– Это он! – завопил кто-то из толпы.

Через пару секунд я лежал носом в асфальт с завернутыми за спину руками. Откуда-то с нарастающей громкостью доносилась милицейская сирена.

Все ясно. Не зря я подумал насчет террориста. В каждой шутке, как говорила мама, есть доля… шутки. А все остальное, к сожалению, правда. Хоть я на чеченца и не похож, но мало ли сочувствующих. Пришел, сумку под стол, сел, потом выскочил, как настеганный, сумку бросил. Ясное дело – сейчас все взлетит на воздух. Правда, по логике вещей я должен был как раз вместе с сумкой и взорваться, но вдруг я не настоящий шахид, а просто так, погулять вышел? Вот и доказывай теперь, что не верблюд. Самое обидное будет, если имущество мое расстреляют при помощи специального робота.

Сирена стихла где-то рядом. Меня рывком подняли с асфальта и попытались куда-то тащить, но я резко дернулся и совершенно неожиданно освободился. Молодой милиционер, наверно, мой ровесник, растерялся и дал мне пару секунд форы. Я влетел вовнутрь, отпихнув опешившего охранника, и бросился к столику, за которым сидел.

– Стой! Стрелять буду! – заорали за спиной.

Выстрел действительно раздался, какой-то тихий и совсем не страшный. Но я уже схватил сумку, рванул молнию и вывалил все свое барахло на пол. Постаравшись при этом, чтобы оно разлетелось как можно более показательно. Разумеется, на самом виду оказались белые трусы с рисунком карточных мастей и дыркой на заднице. После этого я отбросил в сторону пустую сумку и демонстративно уселся на стул. Взгляд упал на след от пули, зацепившей край стола. В глазах потемнело.

Подскочивший милиционер со всей дури вмазал мне по уху и снова уложил носом в пол. Чтобы было веселее, на меня свалился фанерный клоун Рональд, подпиравший стенку рядом со столиком.

– Какого черта? – невнятно заорал я.

– Заткнись! – не слишком дружелюбно посоветовали мне. За чем последовал увесистый пинок под ребра. Интересно, удастся ли отстирать после всего этого светлые джинсы и белую рубашку? И о чем я, собственно, думаю?

– Прекрати, - потребовал другой голос, принадлежащий кому-то постарше и посолиднее. Начальственный голос. – Вытащи его из-под этого чучела.

Меня достали из-под Рональда, рывком перевели в вертикальное положение и грубо пихнули на стул. Усердствовал тот самый молодой милиционер, видимо, обиженный моею прыткостью. Мужчина лет сорока в летнем костюме бегло осмотрел мои вещи, задержавшись взглядом на позорных трусах, и подошел ко мне.

– Зачем вы бросили здесь вещи и побежали?

– Знакомого увидел, - буркнул я, потирая ребра. – Вот и побежал. Не догнал.

– Документы ваши.

Я достал паспорт. Открыв его, мужчина – кем бы он там ни был – поморщился, как от зубной боли. Понятное дело, пинать без серьезных оснований иностранного гражданина – это может быть чревато.

– Простите, господин… - он снова посмотрел в паспорт, - господин Кабичек. Примите мои извинения. Конечно, вы можете жаловаться, ваше право. Но постарайтесь понять…

Интересно, а если б у меня был самый обычный российский паспорт? Или вообще никакого? Вряд ли бы кто-то принес мне извинения. Конечно, утверждать наверняка я не мог, но, судя по читанному на интернетовских форумах, со своими гражданами российская милиция особо не церемонится.

Я сделал вид, что вполне даже стараюсь понять, побросал свои вещи комом обратно в сумку и не глядя подписал какую-то бумажку. Возможно, даже свой смертный приговор – но в тот момент мне было как-то все равно. Во всяком случае, уйти мне никто не препятствовал. Я бросил печальный взгляд на недоеденный чизбургер и вышел на улицу.

20.

Он шел по Среднему проспекту и вдруг почувствовал на себе взгляд. Он всегда чувствовал, когда на него смотрят. Это было примерно так же, как если бы кто-то коснулся рукой его обгоревшей на солнце кожи. Не поднимая головы, скосил глаза. Из-за стекла Макдоналдса на него смотрел сын Ольги и Камила. Смотрел, раскрыв рот, до которого так и не донес булку с котлетой.

Узнал, определенно узнал. Да и как мог не запомнить, когда стояли в том дворе, глядя друг другу в глаза. Почему же он все-таки не убил этого щенка? Это ведь было так просто.

Парень сорвался с места, бросив свою котлету, и побежал к выходу. Беги, мальчик, беги.

Он усмехнулся, быстрым шагом зашел за угол и спрятался за выступ подворотни. Так ему был виден проспект, а мальчишка, если пройдет мимо, никак не сможет его заметить. И действительно не заметил. Пролетел мимо, остановился, повертел головой, повернул обратно. Осторожно, прячась за спины прохожих, он пошел за парнем. Тот пробежал в другую сторону, снова остановился, спросил что-то у старухи-побирушки и медленно поплелся обратно к Макдоналдсу.

А дальше начался какой-то непонятный цирк. Похоже, парня, бросившего в кафе свои вещи и удравшего на бешеной скорости, приняли за террориста и изрядно поваляли по земле, пока не разобрались, что к чему. Он стоял в толпе и ждал, чем кончится дело. Парень вышел и поплелся по улице – грязный и растрепанный. Невольно, как привязанный, он пошел следом – до Малого проспекта, где жила Вероника Аркадьевна.

Так вот в чем дело! Этот щенок живет теперь в бабкиной квартире. И что ему здесь надо, спрашивается, почему не живется у себя за границей? Кем там был Камил? Чехом, кажется? Вот и сидели бы у себя в Чехии, а сюда нечему было соваться – ни отцу, ни сыну. Он-то думал, что все, закончилось это дело. Но нет. И как ему жить дальше, зная, что ублюдок Ольги и Камила ходит по тем же самым улицам?

Придется постараться и сделать так, чтобы парень убрался из Питера и больше никогда не возвращался. Может быть, все-таки выследить и прикончить? Но где гарантия, что все получится так же удачно, как и в первый раз?

Его раздирали два противоположных желания. Первое - отправить мальчишку вслед за родителями. Тем более что тот опасен для него – не зря же бросился за ним, оставив и еду, и вещи. Второе – оставить в живых. Не убивать. Почему? Он и сам не знал. И это раздражало, злило, бесило.