Закон парных случаев
Шрифт:
А ведь это многое могло бы объяснить. Когда я только нашел фотографию в книге, предположил, что мама могла забеременеть совсем юной, но никак не связал это с тем, что произошло после бабушкиных похорон. Если мама избавилась от ребенка, его отец теоретически мог от переживаний повредиться рассудком и захотеть отомстить.
Нет, нет, что-то тут не так. Откуда тогда его мог знать отец? Ведь он явно узнал своего убийцу. Разве что предположить, что пучеглазый преследовал маму не один год?
Но как тогда быть с бабушкой? Точнее, с их разрывом отношений?
Ну что ж, и это, в принципе, объяснимо. Десятый
Так или иначе, что-то или кто-то вынудили ее все же избавиться от ребенка. И я полагал, что это были именно родители. Или, может, она все-таки родила его и оставила в роддоме? Ладно, это уже не принципиально. Я вдруг почувствовал к ней такую острую жалость, что сердце болезненно сжалось. Да, я всегда считал, что аборт – это убийство. Но много ли таких, кто в подобной ситуации сможет выстоять под давлением родителей?
И что дальше? Мама закончила школу, поступила в университет. Родители уехали в заграничную командировку, оставив ее одну. А дальше все повторяется. Мама знакомится с отцом, и… Почему только они были так беспечны? Опять наступить на те же грабли? Или… Или, может, мама, помня о том, первом ребенке, забеременела не случайно?
Что ж, горько усмехнулся я, можно представить себе реакцию бабушки с дедушкой. Девочка из приличной семьи – и второй раз потенциальный бастард. И папочка бастарда – такой же голодранец. Ну прямо как принцесса Монако с ее хронической страстью к охранникам. Только вот на этот раз заставить маму избавиться от ребенка не удалось. Она родила меня.
Я прислушивался к себе: что я чувствую. Выходило, что, в общем-то, ничего такого, кроме жалости. И сожаления, что я не знал этого раньше. В чем только ужасном не подозревал родителей. Эта тайна отравляла всю мою жизнь. Хотя… пожалуй, я понимал родителей. О таком не рассказывают детям. И я бы на их месте не рассказал.
Между прочим, эта версия объясняет и внезапную мамину религиозность. Я слышал, что многие женщины, сделав аборт и осознав, что натворили, приходят к Богу. Причем часто не сразу, а после рождения другого ребенка. Когда смотрят на него и понимают, что и тот, первый мог бы вот так же бегать, смеяться и говорить «мама».
Правда, не совсем понятно тогда, почему к церкви обратился отец, ведь его вины в этом не было. Ну что ж, и такое бывает, сначала начинает верить один из супругов, а за ним и другой.
Эй, Мартин, ты бы особо не увлекался. Это всего лишь версия. Очень правдоподобная версия, но пока ничем не подкрепленная. Пока мама не может ничего рассказать, я должен буду каким угодно образом найти ее родственников и, может даже, школьных подруг. Даже если родственникам ничего неизвестно, - ведь от них могли всю эту неприглядную историю скрыть – подруги-то скорее всего знали, с кем встречалась мама.
35.
–
Ты хоть примерно знаешь, куда ехать? – спросил Виктор, поворачивая от Волхова на Старую Ладогу.– Ну… - задумался Саша. – Только очень примерно.
– Прекрасно. И телефон не берет. Ты серьезно думаешь, что мы ее найдем?
У меня моментально пересохло во рту, а сердце выдало барабанную дробь: неужели я не увижу Женю?
– Не дергайся, - оптимистично посоветовал Саша. – Сейчас соображу. Женька мне рассказывала, как добраться. Не доезжая Старой Ладоги, будет поворот на Виковщину. Уж не знаю, что за зверь, наверно, деревня. А потом первый же поворот вправо, в лес.
К загадочной Виковщине вела разбитая грунтовая дорога. Съехав с асфальта, машина заскакала по ухабам. Наверно, во время дождя эти ямы наполняются водой, и тогда дорога становится непроходимой. Пару раз я ударился головой об крышу и больно прикусил язык.
– Да, здесь только на танке и проедешь, - ворчал Виктор.
– Если застрянем, вытаскивать сами будете.
– Не застрянем, - возразил Саша. – Сейчас сухо.
Не успел он это сказать, как машина с ходу влетела в густую жирную грязь и прочно завязла. Мы с Сашей вышли и попытались вытолкнуть ее из ямы, но ничего не получилось. Мотор натужно выл, колеса крутились, черные брызги летели нам в лица. А машина даже с места не сдвинулась. Не помогли и ветки, которые мы пытались подкладывать под колеса.
– А ведь я говорил! – бурчал Виктор. – На брюхо села, теперь все, труба. Откапывать надо. Или вытягивать.
Кончилось все тем, что после очередного толчка плечом я чуть не потерял сознание.
– Мартин, отвали! – рявкнул на меня Саша. – Все, хватит. Сами мы ее не вытянем. Придется или загорать здесь, пока кто-нибудь не проедет мимо, или пилить в деревню. За трактором. По дороге километра три. Даже если учитывать твою инвалидность, за час дойдем.
– Вот и идите, - Виктор вышел из машины и демонстративно уселся рядом с ней на травке. – А я позагораю.
Мы с Сашей пошли по дороге, которая становилась все уже и запущеннее. Было очень тихо, но тишина эта была особая – лесная. Тоненько звенели над ухом комары, ветер трогал вершины деревьев, где-то выпевала незамысловатую песню птица. Казалось, что мы в какой-то невероятной глуши, где нет человеческого жилья на сотни километров.
– До города всего ничего, - словно прочитал мои мысли Саша, - а как будто в диких дебрях. До Волхова, я имею в виду. Хотя… Какой это город – так, поселок. А Старая Ладога и вовсе деревушка. А когда-то была столицей Руси.
Мы прошли молча еще немного, и вдруг стена деревьев вдоль дороги стала реже, за стволами мелькнула странная черная вода с синим отливом.
– Торфяное озеро, - пояснил Саша. – Ну, торф на дне, вот и кажется, что вода черная. Пойдем умоемся, а то на свиней похожи.
– Тише, - остановил я его. – Слышишь?
Со стороны озерца доносились какие-то странные звуки. Кто-то то ли пел, то ли плакал.
– Кикимора болотная, - хихикнул Саша и осторожно пошел к берегу. Я – за ним.
На другой стороне укромного заливчика, поросшего камышом, на камне сидела Женя и тихо напевала что-то заунывное. Странная такая готическая Аленушка в рваных черных джинсах, черном топе и черной бандане.