Закон проклятого

– Эй, мужик, зачем тебе сигнализация? Неужели ты думаешь, что кто-нибудь сопрёт это дерьмо, если ему не заплатить вперед пару сотен за моральный ущерб?

Хосе не удостоил нахальную мелюзгу ответом и, сопровождаемый музыкантом, гордо прошествовал в подъезд, подняв голову и выпятив пузо, отчего стал здорово похож на римского патриция – только туники не хватало.

– Нет, ты меня послушай! – шипел он сзади, пока Эндрю искал ключи от квартиры. – Ну родится дитёнок? И что ты хочешь мне сказать, а! Ты хочешь, чтобы он жил в этом долбаном районе на жалкие пятнадцать тысяч песо, которые ты зарабатываешь? Ребенок сейчас ой как дорого обходится… Неужели ты думаешь, он скажет «спасибо, папочка», когда не сможет пойти в колледж потому, что нет денег на обучение? Или твое «Прости, сынок!» воскресит твоего отпрыска, если какой-нибудь пьяный койотес застрелит его из-за сотни песо? А ты готов к тому, что твой собственный сын будет воровать у тебя деньги на наркоту?

Эндрю больше не мог этого вынести. Забыв про ключ, он резко развернулся, гитарный кофр ткнулся в толстый живот Хосе.

– Слушай, ты…

Видимо, бармен что-то такое увидел в глазах гитариста. Он попятился, споткнулся, слова, готовые вылететь изо рта, булькнули в горле и провалились обратно.

– Ну и хрен с тобой, – злобно выкрикнул он. – Если до вторника не перебесишься, я найду другого мужика, у которого есть яйца. Так что думай!

Бармен развернулся и довольно шустро для толстяка скатился по лестнице. Внизу раздалась отборная брань и крик Хосе:

– Чертовы граффити!..

Видимо, те пацаны, что ошивались возле подъезда, времени зря не теряли.

Хлопнула дверь, разрисованный автомобильной краской во все цвета радуги «форд» чихнул, взревел мотором, и визг пробуксовавших колес возвестил о том, что бармен уезжает далеко не в лучшем настроении.

– Ну и пошёл ты… – с облегчением сказал Эндрю, вставляя в замок наконец-то найденный ключ…

Нэнси была прекрасна. Как всегда ухоженная, веселая, шустрая и хозяйственная, несмотря на восьмой месяц беременности. Эндрю не мог оторвать от нее взгляда. Глядя на свою жену, он вдруг вспомнил старую сказку, которую в детстве рассказывала ему мать, – о двух древних талисманах, которые друг без друга – просто красивые безделушки, а вместе – невиданной мощи сила.

Эндрю подошел к Нэнси и обнял ее.

– Ты знаешь, что ты мой амулет? Амулет любви и счастья, – нежно шепнул он ей и улыбнулся.

Амулет… Мог ли он даже предполагать, что будут значить для него эти слова…

Она положила голову ему на грудь, и её белоснежные волосы, струящиеся по хрупким плечам, словно волшебный дождь, нежно защекотали его шею.

– Эндрю.

– Да, дорогая.

– Нет, ничего.

– Но всё же.

– Нет-нет, – грустно сказала она.

– Нэнси, дорогая, ты мне что-то недоговариваешь, – с укором шепнул он ей.

– У нас счета не оплачены за клинику, за электричество, – она всхлипнула. – Я знаю, тебе тяжело, я не хочу на тебя давить… Но пойми, я так больше не могу. Прости, пожалуйста, я просто устала и волнуюсь за нашего ребенка, за тебя. Прости.

Она подняла голову, их глаза встретились, и, как в первый день их знакомства, слеза, словно маленькая росинка, потекла по её щеке.

«Ну и сукин ты сын, Эндрю, – пронеслось у него в голове. – Разве это то, чего ты хотел? Разве это счастье? Нэнси, наш будущий ребенок, должны ли они страдать из-за моей трусости? Эндрю, ты просто жалкий, вонючий, трусливый ублюдок».

Мелькнула мысль – может, все-таки продать зажигалку, последнюю память о прошлом? Он уже приценивался в местном ломбарде, где ему предложили принять раритетную вещицу по цене золотого лома. Но несчастные пятьсот песо не покроют и двадцатой части долгов…

Они стояли обнявшись несколько минут. Нэнси ещё немного пошмыгала носом, потерлась щекой о плечо мужа и заглянула ему в глаза.

– Ты ведь не сердишься, правда? – спросила она. – Извини, я сама не знаю, что на меня нашло.

– Дорогая, не надо извиняться, всё в порядке, – сказал он. – Просто сядь и успокойся. А за счета не волнуйся. Со среды всё будет в порядке. В полном порядке. А теперь улыбнись. Разве ты хочешь, чтобы нашему малышу было грустно?

Он нежно погладил её по едва заметно округлившемуся животу.

– А что будет в среду? – немного встревоженно спросила Нэнси.

– В среду всё будет замечательно, малышка…

Эндрю погладил пушистые волосы и зарылся в них лицом. Да, ради этих волос, этого запаха, ради двух самых любимых на свете существ, одно из которых вот-вот появится на свет, Эндрю был готов многим рискнуть.

– В среду всё будет просто замечательно…

«Если только я проживу вторник», – подумал он…

Когда Нэнси ушла на кухню, Эндрю подошел к телефону и негнущимися пальцами набрал номер. Длинный гудок… Еще один…

– Какого чёрта?.. – раздалось из трубки.

– Я согласен, – бесцветным голосом сказал музыкант Эндрю Мартин.

На другом конце провода Хосе подпрыгнул и радостно потер маленькие ладошки.

– Отлично, старина! Подваливай завтра в бар с утра пораньше, – прокричал он в трубку. – Рикардо поедет за товаром, а мы всё это дело раскинем по минутам. Не дрейфь, парень, я знал, что у тебя яйца такие же крепкие, как моя текила!

* * *

Всю ночь Эндрю провел в раздумьях, а наутро встал ни свет ни заря. Нэнси ещё спала, но в тот момент, когда он, глубоко задумавшись и не попадая в рукава, надевал пальто, она словно что-то почувствовала.

– Ты куда, дорогой? – сонным голосом спросила она.

– Все в порядке. Спи дальше, я в бар. Мне сегодня надо быть там пораньше. А ты не волнуйся по поводу счетов и всего остального. Я приду – и мы во всём разберемся.

Эндрю, наконец, надел пальто и выскочил за дверь.

Погода была на редкость мерзкая. Мелкий, противный дождь возвращал миру смог и токсические отходы, мутными потоками заливая серые, потрескавшиеся улицы. Серое небо, серые улицы, серые тучи и серая беспросветная жизнь. Кто написал эту картину? И зачем? Наверно, у Всевышнего кончились краски, и он углём набросал этот унылый пейзаж.

Пьяный метис, опять-таки с серым от виски и плохого курева лицом, протянул дрожащую руку. Эндрю бросил ему монетку, и нищий мгновенно, словно профессиональный иллюзионист, исчез в пелене дождя, даже не поблагодарив. Эндрю усмехнулся. Чего ещё ждать от этого чёрно-белого мира?

– Ничего, попробуем его маленько раскрасить, – сам себе сказал Эндрю.

Он поднял воротник и быстрее зашагал по лужам. Ведь есть же где-то Канары и Багамы, не только ведь на обложках журналов существует это цветное буйство пальм и синих океанов? Ничего, попробуем раскрасить…

«Уж не кровью ли ты решил раскрасить этот мир, музыкант?» – словно кто-то чужой шепнул ему в ухо.

Эндрю остановился и в ужасе обернулся. Он был один, никто не стоял у него за спиной.

Мокрая собака рылась в мусоре. Больше никого вокруг. Странно. В середине дня – и никого на улице? Эндрю стало беспричинно жутко. Он побежал.