Закон проклятого

Он ловким щелчком отделил от доли Эндрю несколько банкнот, и они, словно дрессированные голуби, стайкой перелетели в кучку денег, предназначенную Хосе «на жизнь».

Эндрю взял в руки медальон. Украшение, сотворенное неведомым мастером с поразительным искусством, было до омерзения похоже на живое существо, приготовившееся к атаке. Длинные, смахивающие на маленькие кинжалы золотые клыки в разинутой пасти явно жаждали крови. Блестящие чешуйки производили впечатление настоящих из-за мельчайших деталей, тщательно выполненных гениальным ювелиром. Рубиновые глаза переливались в свете ночной лампы и, казалось, с любопытством разглядывали музыканта.

Головная боль, мучающая Эндрю весь вечер, начала потихоньку отпускать из своих клешней измученные мозги.

– Ты не яд. Ты мой талисман удачи, – прошептал Эндрю Мартин, глядя в рубиновые глаза. А вслух произнес: – Согласен. Делай как знаешь, Хосе, – и надел на шею серебряную цепь. Острые зубы золотой змеи приятно царапнули кожу на груди.

* * *

За окном бесновался ливень. Ветер бил невидимыми кулаками в стёкла, словно дух смерти из старых легенд народа нгбанди, пытающийся прорваться сквозь тонкую преграду к теплому человеческому мясу.

Этой ночью Мобуту никак не мог заснуть. Рана на груди страшно зудела под пластырем, будто тысячи муравьев прогрызали в ней ходы. Громадный негр ворочался на мокрой от пота простыне, скидывал и снова натягивал на себя одеяло и тихонько скреб ногтями матерчатую поверхность пластыря.

– Проклятие, – в который раз пробормотал он. Потом скинул одеяло, в темноте нащупал ногами тапочки и встал с кровати.

Стараясь не разбудить жену, он тихонько прокрался на кухню и открыл холодильник. Бутылки любимого пива занимали чуть ли не половину агрегата.

Пробка сидела слишком плотно и никак не хотела поддаваться. Мобуту нажал сильнее. Лошадиные зубы негра сдавили тонкий металл, горлышко бутылки хрустнуло, и острый край треснувшего стекла больно распорол десну и внутреннюю сторону нижней губы.

– Ч-чёрт!

Молния за окном серебряным лезвием взрезала чернильную темноту ночи. Кровь изо рта смешалась с пеной, потоком льющейся из отколотого горлышка. На мгновение Мобуту показалось, будто длинный раздвоенный язык высунулся из зубастого стеклянного рта и влажно лизнул руку, сжимающую ледяную бутылку.

Негр вздрогнул. Пальцы разжались. Бутылка ударилась о кафельный пол, и сотни маленьких стёклышек разлетелись по углам кухни.

Снова за окном сверкнула молния, и Мобуту не смог сдержать крик ужаса. Немигающие человеческие глаза смотрели на него снизу. В каждом стёклышке, в каждом осколке неправильной формы ворочались, изучая негра, глазные яблоки, лишённые век и ресниц. Их были сотни, тысячи, они усеивали всю кухню.

Мобуту попятился назад, не в силах оторвать взгляда от кошмарного зрелища. Стеклянные глаза плакали кровью. Из бездонных зрачков на кафельный пол лилась густая тёмно-красная жижа, тут же коркой засыхающая на голубой плитке.

Негр, пятясь, словно загипнотизированный, вышел из кухни и несколько секунд стоял в коридоре, прислонившись к стене. Бешено колотилось сердце, его частые толчки кузнечными молотами стучали в барабанные перепонки. Холодный пот противными, липкими струйками полз между лопаток. На секунду Мобуту показалось, будто большая холодная медуза гладит щупальцами его голую спину. Он вздрогнул, тряхнул головой и на всякий случай потерся спиной о знакомые, уютные обои в цветочек. Стало немного легче.

– Допился, идиот, – сказал Мобуту сам себе и слизнул с руки пару кроваво-пивных капель. – Так недолго и с катушек соскочить.

Он в раздумье посмотрел на кухонную дверь, но рисковать не стал. Кровь во рту, похоже, остановилась. Мобуту пощупал ранку языком, неопределенно хмыкнул и поплелся в спальню.

Жена спала, отвернувшись к стене. Негр включил ночник и сел на край кровати.

– Слышь, Каби, хочешь расскажу, какая чушь мне только что привиделась? – тихо сказал Мобуту.

Женщина молчала.

«Крепко спит, устала за день небось», – подумал Мобуту и прислушался.

В комнате было непривычно тихо. Ни единый звук не просачивался с улицы сквозь плотно запертые рамы. Не скрипели половицы в старом коттедже, не гудел видавший виды ночник, и даже быстро располневшая на американских гамбургерах жена огромного негра не сопела, как обычно, а лежала тихо, словно мышь.

«Ничего себе мышь!» – подумал Мобуту. Эта мысль его рассмешила, и он добродушно пихнул супругу:

– Хватит дрыхнуть, корова! Лучше послушай, какую хрень я только что видел с похмелья.

Медленно, словно черная балерина из музыкальной шкатулки, женщина привстала и повернулась к нему. Громадный негр дико закричал и слетел с кровати. Он сразу понял, чьи глаза он только что видел на полу кухни.

Каби слезла с кровати и теперь медленно шла к нему, шаря по воздуху растопыренными пальцами и судорожно, толчками поворачивая лицо с окровавленными дырами глазниц, словно прислушиваясь к мраку, стараясь по звуку шагов, дыхания, а может, по стуку старающегося выскочить из груди сердца найти своего мужа.

Затрещала проводка, тусклый ночник вспыхнул и погас. Где-то рядом в темноте спальни раздался визгливый хохот женщины.

– Замолчи! Замолчи!!!

Мобуту зажал уши руками и бросился вон из комнаты, лишь бы снова ненароком не увидеть изуродованного лица чудовища, когда-то бывшего его женой, и не слышать его ужасного хохота.

Негру повезло. В кромешной, нереальной тьме, нахлынувшей со всех сторон, он сразу нашел дверь и ринулся было по коридору к выходу, подальше от этого кошмара…

И вдруг резко остановился.

«Сын! Где сын?»

В конце коридора что-то шевельнулось.

– Мальчик мой, это ты?! – хрипя и задыхаясь выдохнул негр, вглядываясь в темноту.

В дальнем конце коридора, освещаемый слабыми бликами уличных фонарей, стоял восьмилетний сын Мобуту. Лицо ребенка было в тени. Он доверительно протягивал к отцу руки и напевал:

– Он придёт, папа, он придёт. Он отомстит людям, которые убивали его детей. Он придет и заберет себе их лица…

Мобуту застонал, словно смертельно раненный медведь. Его ноги подкосились, и он тяжело сполз по стене на грязный пол коридора. Ребенок продолжал идти к нему, улыбаясь залитым кровью лицом и протягивая отцу свои собственные глаза, лежащие на крохотных ладошках.

* * *

– Внимание всем патрулям! Ферн-стрит, четыре. Соседи слышали выстрелы в доме и женские крики. Двери дома заперты изнутри. Всем патрульным машинам срочно прибыть на место преступления. Возможно, преступник вооружен. Повторяю…

«Ферн-стрит… „Улица папоротников“, дом четыре. Не тот ли это коттедж рядом с домом антикварщика? Точно, тот самый. Вот ведь проклятое место, четвертое происшествие в этом районе за неделю! Как там говорили предки: беда не приходит одна?»