Закон семи

В микроавтобус набилось довольно много пассажиров, но место для меня нашлось. Дорога до Карпова заняла больше времени, чем я предполагала, — остановки следовали одна за другой, я уже начала жалеть, что не поехала на такси. И тут впереди возник нешуточный монумент с гербом города и надписью «Карпов. Основан в 1327 году».

Ранее бывать здесь мне не доводилось, и я с интересом смотрела в окно, пока «Газель» через весь город следовала к вокзалу. Городок был небольшой, но уютный, по крайней мере, мне так показалось. Много зелени, центр на две части рассекала река, берега ее выглядели очень живописно. На вокзале я спросила, где здесь краеведческий музей, и выяснилось, что он совсем недалеко. Впрочем, здесь все было недалеко, город насчитывал шестьдесят тысяч жителей и в основном остался в тех же пределах, в каких был век назад. Краеведческий музей располагался в двухэтажном здании. К своему удивлению, я обнаружила возле входа шесть автобусов с туристами, а войдя в музей, убедилась, что он пользуется популярностью. И тут же пожалела, что со мной нет Аньки. Вряд ли на мои вопросы станут отвечать особенно охотно.

Во втором зале женщина лет шестидесяти дремала на стуле, абсолютно не реагируя на ватагу ребятишек, которые с восторгом разглядывали мечи и луки, выставленные на витрине. Я решила проверить свое обаяние на ней, покашляла, а когда она открыла глаза, сказала:

— Здравствуйте. Я с областного телевидения, работаю вместе с Анной Витюшиной над циклом передач о русской истории. Меня зовут Ярослава.

Женщина кивнула несколько растерянно и тоже представилась:

— Мария Петровна.

— Конечно, нас интересует прежде всего криминальный аспект, я приехала по поводу кражи из музея кинжала шестнадцатого века.

— Точно, его украли, — кивнула Мария Петровна, поднялась и повела меня в соседний зал. — Вот здесь он лежал, на этом месте, в специальной витрине. А украли его ночью. Выбили окно в подвале, влезли в музей и…

— Взяли только кинжал?

— Уж, видно, кто-то на него сильно позарился и с этой целью Федьку Демьяненко подкупил.

— Какого Федьку? — опешила я.

— Того, кто кинжал украл, — удивилась Мария Петровна.

— Так разве известно, кто украл? У милиции…

— Да что милиция! В таком городе, как наш, разве что скроешь? Здесь все на виду. Федька непутевый, с малолетства по тюрьмам, мать умерла, так его и не дождавшись. До дома доехать не успеет, как что-нибудь украдет и опять сядет. Дед у него цыган был, так, наверное, кровь виновата. Вернулся он уж взрослым мужиком, вроде жил тихо. Потом зачастили к нему какие-то из области. И вдруг музей обворовали. Следователи, конечно, сразу к Федьке, а тот пьяный валяется. Алиби, говорит, у него и на дружков кивает, таких же пьяниц. Кинжал у него не нашли, а он дней шесть пил, пока не утонул. По реке пошел на ту сторону, а лед уже тонкий был, вот и провалился. А уж после его смерти дружки покаялись, что музей Федька ограбил, он сам им хвалился. А где кинжал, неизвестно. Милиция пробовала искать тех, кто к нему наведывался, да без толку. И все. Никаких концов. Может, Федька и знал, где искать, но его уже не спросишь.

— А каким образом кинжал в музее оказался?

— Так после смерти старца Николая, — ответила женщина. — В его вещах нашли. Жил у нас в городе человек… Кто блаженным его считал, кто сумасшедшим. Старенький уже. Говорили, из монахов. Монастырь здесь был, после революции его разорили, монахов разогнали, они подались кто куда, а этот остался. Жил в сторожке на кладбище. Два года назад захворал сильно и помер.

— Сколько же ему было лет? — удивилась я.

— Кто же знал? Он говорил, сто двенадцать. Может, так и есть, монастырь-то давно разорили, вот и выходит, что правда. Человек он был непростой: то вроде бормочет что-то непонятное, а то вдруг заговорит, да так складно, по-церковному… К нему весь город ходил, у кого какая нужда: заболел кто, муж запил или дети от рук отбились, — все к нему, а он не отказывал. В советское время его в психушку забрали, думали, все, не увидим больше старца, ан нет, вернулся и опять в свою сторожку. А в последние годы к нему даже начальство приезжало. И наше, и из области, и из других городов. Только не больно их, начальников-то, старец жаловал. Похоронили его на кладбище, рядом со сторожкой. Люди говорят, он и сейчас исцеляет, если на его могиле помолиться и помощи попросить. Мы-то думали, что его святым объявят, но наш батюшка сказал, что он грешник, а не святой. Поди разбери, что они там не поделили.

— А кинжал в музей кто принес?

— Граня. Женщина одна за ним ухаживала, он в последние годы уже слабенький был.

— А женщину эту где можно найти?

— А что ее искать? В церкви она убирается. Через парк пройдете, там церковь. Спросите Граню.

* * *

В церкви стояла тишина. Служба уже закончилась, две старушки убирали оплывшие свечи. Я подошла к ним и шепотом, чтобы не нарушать тишину, спросила Граню.

— Подождите, она сейчас придет.

Я устроилась на скамье возле входа, разглядывала фрески над головой. Минут через десять ко мне подошла женщина.

— Вы меня спрашивали?

Я ожидала увидеть согбенную старушку со сморщенным личиком, а передо мной стояла совсем еще не старая, высокая крепкая женщина, волосы под темным платком отливали серебром. Ей было лет семьдесят, но лицо свежее, гладкое, глаза и вовсе казались молодыми.

Быстро справившись с растерянностью, я ответила, что меня к ней прислали из музея, и повторила байку о цикле передач на телевидении.

— О старце нашем давно хотели фильм снять, — кивнула она. — Да все что-то не получается. У духовных людей, как и у нас, грешных, свои разногласия…

— Что вы имеете в виду? — робко спросила я.

— Старец Николай святой был человек, а батюшка наш его не признает. Идемте на улицу, — позвала она.

Мы вышли в парк. Раньше это было кладбище, очертания могильных холмиков еще проступали. Кое-где были устроены клумбы, слева от церкви под липой стояла скамья, там мы и разговаривали.

— Что вам рассказать-то про него? — со вздохом спросила Граня.

Вообще-то меня интересовал кинжал, но я решила не спешить и задала совсем другой вопрос:

— Откуда старец здесь появился?

— Так он монахом был в нашем Александровском монастыре. После революции монахов разогнали, а старец здесь остался. Сколько раз его арестовывали, не счесть, и каждый раз отпускали. Бог берег, не дал ему без вести сгинуть. Жил в сторожке, милостыню собирал, глупые его за дурачка считали, а умные к его словам прислушивались. Я к нему со своей бедой пришла — муж у меня на машине разбился, вместе с детьми, боялась, руки на себя наложу, вот и пошла. Он со мной долго тогда разговаривал. Сначала я просто заходила каждый день: забегу перед работой и с работы загляну, а как вышла на пенсию, и вовсе к нему переселилась. Он к тому времени почти ослеп, оставлять его одного я боялась. Так вот и жили. К нему последние лет пятнадцать народ ехал за триста километров из соседних областей. Если б старец хотел, мог бы жить припеваючи, но он ни копейки у людей не брал. Скажет: иди в церковь, свечку поставь Николаю Чудотворцу, пачку чая возьмет или печенье, очень печенье любил, а все, что в подарок ему у сторожки оставят, детям раздаст. Ребятня со всего города так у него и толклась. Он то свистульки им сделает, то стихи смешные читает, в ладоши хлопает, сам, точно дитя малое. Очень его любили. Не все, конечно, люди-то разные. Батюшка вот нам говорит, что старца обуяла гордыня и он себя апостолом новым вообразил. Уж не знаю… Ему виднее, конечно, но по мне не было человека добрей и тверже в вере, чем старец Николай. Никогда ни о ком плохого слова не сказал. Тихий, светлый, рядом с ним и я душой светла.

— В музее мне сказали, что после его смерти вы передали им кинжал.

— Да, так и было. Только украли его сразу. Федька украл. Я теперь себя корю — зачем отдала? Старец велел кинжал сберечь, вот я и подумала, что в музее будет надежнее. А получилось… — Женщина горестно вздохнула.

— Откуда у него этот кинжал?

— Не знаю, — вроде бы удивилась Граня. — Он, когда заболел, мне про него сказал. Вещей у него вообще никаких не было, сторожка не запиралась, заходи и бери, что хочешь, да только брать-то и нечего было. Спал на лавке, ни одеяла, ни подушки, холод зимой, руки, ноги мерзнут, а он посмеивается: молитвы, говорит, согревают. Как выжил, диву даюсь, действительно человек божий. Это уж потом мужики ему «буржуйку» соорудили, а люди, что рядом жили, приносили дрова, по очереди ее топили, сам-то он забывал. А в последние годы электричество в сторожку провели, два рефлектора ему подарили, он брать не хотел, но я настояла. Пока он на службе, натоплю в сторожке, у него ж ноги болели, врач сказал, надо их в тепле держать, он и зимой, и летом в валенках ходил. Из всего имущества было у него только Евангелие. Книгу он с собой носил всегда, в кармане, потому что году в пятидесятом у него Библию украли, и он очень огорчался, а Евангелие ему кто-то принес уже позднее. Я его себе оставила на память о старце. В общем, я и знать не знала, что у него в сторожке тайник есть, а как он умирать собрался, мне про него рассказал. В стене был тайник, за лавкой, и лежал там кинжал этот. Велел хранить.

— А старец не рассказал вам, что за кинжал такой?

— Плох он был, говорить почти не мог. Сказал: сберечь надо, что кинжалов всего семь и они еще послужат. И что-то про дьявола говорил, да я не поняла.

— Кинжал ключом не называл?

— Не помню такого. Зато вспомнила: к старцу человек приезжал, давно, я тогда только за ним приглядывать стала. И человек тот о кинжале спрашивал, и рисунок показывал, говорил, что из всех монахов нашего монастыря в живых после революции остался только старец, и он, может, знает, где кинжалы. А старец сказал, что не знает. А тот засмеялся и говорит: «Разве пристало врать божьему человеку?» Я еще тогда рассердилась на него очень. Как, думаю, посмел говорить такое? А старец только улыбнулся и ответил: «Во благо иногда и соврать не грех. Тебе для баловства кинжал нужен, а это вещь святая, в грешные руки попасть не должна». И человек тот с ним согласился, попросил у старца прощения и уехал. Я потом старцу говорю: «Таких гнать надо от себя». А он мне: «Человек этот вовсе не плохой, только уж очень любопытный, а любопытство пустое тоже грех». У старца плохих людей не было, все хорошие. Вот когда он мне про кинжал-то сказал, я тот разговор и вспомнила. «За ним, — спросила, — приезжал?» А старец ответил: «За ним. И другие приедут. Но ты кинжал никому не отдавай. Если только в церковь… Но там не примут».

— Почему не примут? — удивилась я.

— Не объяснил. Потом вдруг тоже человека того вспомнил и говорит: «Убили его, Граня. Мне видение было. Но он их нашел. Не в тех руках теперь святыня, и очень меня это тревожит». Вот так и сказал, только я ничего не поняла.

— Простите, а когда приезжал тот человек?

— Давно. Лет двадцать назад, а может, и больше.

Я почувствовала легкое беспокойство и продолжала расспрашивать:

— Не помните, как звали того человека?

— Помню. Анатолий. Приезжал он как раз в свои именины, старец еще спросил: «Знаешь, день сегодня какой? Ангела твоего. Проси Господа, чтоб он всегда рядом был». У меня сына Анатолием звали, вот я и запомнила.