Закон Шруделя (сборник)

— Да, — киваю я. — Она из Донецка. Работает официанткой в баре, где я смотрю футбол. Она здесь до конца сезона. Зовут Галей.

— Ну и как?

— Никак. Выяснилось, что она приехала сюда с молодым человеком, который работает поваром в том же ресторане, что и она. Собственно, он ее и устроил официанткой. Они живут в одной комнате, но спят в разных кроватях, поскольку у них ничего не было и вряд ли будет. Хотя он отчаянно лезет к ней в постель.

— Почему?

— Почему что? Почему «лезет»?

— Почему «вряд ли будет»?

— Потому что он — ее брат.

— Ты шутишь?

— Четвероюродный.

— А его самого их родство не смущает?

— Видимо, нет. Но, кстати, и ее не смущает. Просто она его не любит и ничего ему не обещала. Более того, она чувствует себя крайне некомфортно оттого, что спит в одной комнате с человеком, который ее страстно хочет. Она не ожидала, что он столь хитро поселит ее с собой.

— А ты тут при чем?

— Я ни при чем, но этот ее брат сходит с ума от ревности и уже пригрозил, что зарежет каждого, кто попытается к ней подкатить. Кстати, я пока и есть тот самый «каждый».

— А у вас уже что-то было?!

— Да нет… Точнее, в данный момент я нахожусь между первым вопросом и вторым. Первый вопрос «А зачем?» я уже успешно преодолел, ибо, несмотря на все мои рефлексии, всегда поразительно легко его преодолеваю. А вот перед вторым вопросом долго разминаюсь. Потому что понимаю, за ним ничего нет. Точка невозврата.

— Блять, — ругается Марина, которую раздражают мои философские сентенции. — Вы трахались или нет?

— Нет.

* * *

Мы гуляем с Галей по ночной набережной. Мне приятно обнимать ее. Приятно целовать ее губы. Мы проходим мимо очередного пляжа, и Галя говорит, что это тот самый нудистский пляж, на который она ходит загорать. Я с удивлением гляжу на пустынный участок между морем и набережной.

Признаться, я никогда не видел, чтобы нудистский пляж не был ничем огорожен. То есть вообще ничем. Рядом те же ларьки, дорога вдоль побережья, бродящие туда-сюда туристы. Последние невольно смотрят на лежбище нудистов. Бесплатный стриптиз.

Иногда сюда забредает наглая молодежь с пивом — на «познакомиться». Сами они сидят в шортах, но при этом отчаянно пытаются закадрить девушку, которая вынуждена лежать перед ними абсолютно голая. На самом деле шансов у них ноль, ибо положение девушки в данной ситуации настолько дискомфортно и даже унизительно, что она не только не даст им свой номер телефона, но и имя-то вряд ли скажет. Впрочем, если они приходят только попялиться на сиськи-письки, то, может, им вполне хватает процесса знакомства. Есть еще какой-то извращенец, который гуляет по пляжу туда-сюда с зонтиком над головой. У него непрекращающаяся эрекция. Вечный стояк, так сказать. Невольно задаешься вопросом, как можно поддерживать член в таком состоянии круглые сутки, ну, или хотя бы несколько часов в день. Можно, конечно, обожраться виагры, но ведь это крайне вредно, да и просто неудобно.

Галя говорит, что больше всего не любит момент выхода из моря.

— Загорелое тело, мокрая грудь и торчащие от холода соски. На меня все пялятся. Я пытаюсь как можно быстрее добраться до своего полотенца и лечь.

— Зачем же тогда туда ходить? — спрашиваю я нарочито флегматично, хотя образ торчащих сосков будоражит мое воображение.

— На нудистском пляже самая чистая вода.

* * *

Мы присаживаемся прямо на набережной за столик напротив небольшого кафе. Столик обслуживается, и мы терпеливо ждем официанта. Внутри кафе два гитариста играют русский рок. Выбор неожиданный, но оправданный — такую музыку больше никто нигде не играет. Колонки выведены наружу, так что слышимость запредельная. Если звучат выкрики с мест, солирующий гитарист тут же срезает выкрикнувшего ответной репликой в микрофон.

— Может, паузу? — спрашивает какой-то доброжелатель — то ли жалеет музыкантов, то ли просто хочет посидеть в тишине.

— Паузу дома на плеере будешь жать, — громко отвечает в микрофон гитарист.

Эти короткие перепалки развлекают зрителей и идущих мимо зевак.

Неожиданно я вижу знакомую пару из Москвы — Антона и Алену. В течение трех дней я смотрел с ними бок о бок чемпионат мира по футболу. Мы перебрасывались какими-то шутками, замечаниями по поводу игры и все такое, даже не удосужившись познакомиться. На четвертый день случайно выяснили, что работали с Антоном в одной и той же конторе почти в одно и то же время. И у нас есть общие знакомые. Теснота мира забавляет и пугает одновременно.

К Антону с Аленой часто присоединяется саксофонист из выступающей здесь рокабильной группы. Его зовут Андрей, хотя Алена утверждает, что его зовут Паша. Я его зову Сережей. Бывают такие люди, которым каждый новый знакомый дает свое имя, подсознательно считая, что оно подходит больше. Интересно, что Андрей смирился с этим обстоятельством и откликается на любые имена. Он ироничен, печален, одинок и нетрезв одновременно. По возрасту он старше своих коллег-музыкантов и не вписывается в их тусовку. На сцене все вполне складно, но в межконцертное время он мыкается в поисках более подходящей компании. Недавно прибился к Антону с Аленой. Когда они уедут, он, вероятно, запьет. Или, наоборот, завяжет. Тут есть простор для маневра.

Мы с Галей допиваем свои коктейли, расплачиваемся и идем за Антоном и Аленой. По пути подбираем ждущего нас у памятника Волошину Андрея-Пашу-Сережу. Затем идем в самый дальний конец набережной, к волнорезам. Антон обнимает Алену, я Галю. Андрей бредет позади и бормочет что-то себе под нос. Я чувствую себя предателем по отношению к нему, хотя едва с ним знаком. Это мой извечный комплекс вины. Видимо, сам слишком часто оказывался «пятым лишним», бредущим позади целующихся парочек. Но как выразить солидарность с его одиночеством, я не знаю. Не бросать же Галю.

Усевшись на волнорезах, мы пьем: кто пиво, кто вино. В какой-то момент Андрей решает искупаться. Видимо, степень одиночества дошла до какой-то предельной (или запредельной) отметки. Я его понимаю. В такие секунды ты подсознательно плюешь на всех и вся и делаешь что-то из ряда вон. Лишь бы что-то сделать.

— Надеюсь, что я своим голым задом никого не смущу, — говорит он, снимая ботинки и брюки.

— Вряд ли, — говорю я. — Галя ходит на нудистский пляж.

— Понял, — говорит Андрей, после чего снимает майку, но почему-то оставляет трусы. Видимо, после информации о нудистах эффект полного оголения потерял свою актуальность.

— Осторожно, там мелко, — говорю я, поскольку был здесь вчера и помню, что настоящая глубина начинается дальше.

— Где мелко, там и рвется, — загадочно, но, как позже выясняется, пророчески отвечает Андрей и, взмахнув руками, рыбкой ныряет с пирса в полную темень. Слышен всплеск, и на некоторое время его тело исчезает под вспенившейся водой. Мы с Галей облегченно вздыхаем — значит, глубже, чем мы думали. Через пару секунд на поверхности показывается его голова.

— Сработали мои сенсоры на руках! — гордо кричит он и хохочет нервным смехом.

Только сейчас мы замечаем, что он СИДИТ!

Как я и предполагал, глубина в том месте, где он нырнул, составляла от силы метр. Он нырнул рыбкой, но, уткнувшись руками в дно, ухитрился изогнуться и прошкрябать пузом и локтями по камням. Учитывая то, что можно было разбиться насмерть, царапины несущественные. Вскарабкавшись на волнорез и одевшись, он судорожно пьет вино и все время смеется — видимо, мысль о возможной смерти только сейчас дошла до него в полном объеме.

Обсудив случившееся до мельчайших деталей и сделав все комичные и трагичные предположения относительно возможного развития этого знаменательного прыжка, мы потихоньку собираемся и идем домой.