Закон

– Отцепись, а то сейчас людей позову.

Она отбивается и наконец отталкивает его. Но он по-прежнему жмется к ней.

– Мариетта, - шепчет он, - Мариетта, ti voglio tanto bene, я так тебя люблю… дай хоть потрогать…

– Можешь с моей сестрой такими пакостями заниматься!

– Если хочешь, я все брошу… детей, жену, дона Чезаре… увезу тебя на Север…

Мария, жена Тонио, старшая сестра Мариетты, появляется на крыльце. За шесть лет Тонио ухитрился сделать ей пятерых ребятишек; живот у нее сползает чуть не до колен, груди сползают на живот.

– Опять ты к ней вяжешься!

– кричит она.

– Тише, дона Чезаре разбудишь, - отзывается Тонио.

– А ты, - кричит Мария, обращаясь к Мариетте, - а ты зачем к нему лезешь?

– Ничего я не лезу, - огрызается Мариетта.
– Он сам мне проходу не дает.

– Вы же дона Чезаре разбудите, - пытается утихомирить женщин Тонио.

Джулия, мать Марии и Мариетты, тоже появляется на крыльце. Ей еще пятидесяти нет, но вся она какая-то уродливо-скрюченная, совсем как те корни кактуса-опунции, которые море выбрасывает на прибрежный песок; ссохшая, худющая, лицо желтое, а белки глаз, как у всех маляриков, красные.

– Очень-то мне нужен твой муженек, - кричит Мариетта.
– Он сам ко мне все время пристает.

Теперь на Мариетту набрасывается и Джулия.

– Если тебе здесь не нравится, - кричит она дочери, - бери да уходи отсюда.

Мариетта вскидывает голову, в упор смотрит на мать, потом на сестру.

– Орите хоть до утра, - говорит она, - я все равно к ломбардцу не пойду.

– Конечно, тебе приятнее чужих мужей отбивать, - кричит старуха Джулия.

Между колоннами на втором этаже открываются ставни. На балкон выходит дон Чезаре. В мгновение ока воцаряется тишина.

Дону Чезаре семьдесят два года; со времени своей службы в королевском кавалерийском полку (в конце первой мировой войны) он почти не изменился, разве что раздобрел немного; держится все так же прямо и по-прежнему считается в округе лучшим охотником.

За спиной дона Чезаре вырисовывается в полутьме спальни силуэт Эльвиры.

Эльвира тоже дочь старухи Джулии. Марии - двадцать восемь, Эльвире - двадцать четыре, Мариетте - семнадцать. И Джулия и Мария в свое время побывали наложницами дона Чезаре. Теперь ложе с ним делит Эльвира. Мариетта еще девушка.

– Слушай меня, Тонио, - начинает дон Чезаре.

– Слушаю, дон Чезаре, - отзывается Тонио.

И подходит ближе к балкону. Он босой, штаны латаны-перелатаны, рубашки на нем вообще нет, зато белая куртка накрахмалена до лоску. Дон Чезаре требует, чтобы все его доверенные люди щеголяли в безукоризненно белых куртках. С тех пор как Тонио женился на Марии, он стал доверенным лицом дона Чезаре.

С балкона дону Чезаре видна вся топь, а за ней озеро, среди камышей и зарослей бамбука оно прокладывает себе дорогу к морю и омывает площадку перед крыльцом дома с колоннами; а дальше песчаные отмели перешейка, а еще дальше бухта Порто-Манакоре. Дон Чезаре глядит на море, которое долгие месяцы даже не всплеснет.

– Слушаю вас, дон Чезаре, - повторяет Тонио.

Джулия с Марией входят в дом. Легко шагая, Мариетта исчезает среди зарослей бамбука; она держит путь к камышовой хибарке: в таких хибарках живут о семьями рыбаки дона Чезаре.

– Ну так вот, - обращается к Тонио дон Чезаре, - поедешь сейчас в Порто-Манакоре.

– Поеду сейчас в Манакоре, - повторяет Тонио.

– Зайдешь на почту… потом к дону Оттавио… Потом в контору “Соль и табак”.

Тонио повторяет каждое слово, желая показать, что он все отлично понял.

– Ничего не забудешь?
– спрашивает дон Чезаре.

Тонио опять слово в слово повторяет все поручения.

– Как же я доберусь до Манакоре?
– спрашивает Тонио.

– А как ты сам рассчитывал добраться?
– спрашивает дон Чезаре.

– Может, взять “ламбретту”?
– рискует на всякий случай Тонио.

– Если тебе так уж хочется, бери “ламбретту”.

– Спасибо, дон Чезаре.

– А сейчас я иду работать, - заявляет дон Чезаре.
– Скажи своим, чтобы не шумели.

– Будут молчать как миленькие, - говорит Тонио.
– Уж поверьте на слово.

Час сиесты прошел. Дон Чезаре видит, как его рыбаки выходят из своих камышовых хижин, разбросанных в топкой низине, и направляются к площадке, где сохнут их сети. Потом он удаляется к себе в спальню, а оттуда проходит в залу, отведенную под коллекцию древностей.

Тонио входит в большую нижнюю залу, где сидят его женщины.

– Мария, - командует он, - принеси башмаки.

– Башмаки?
– переспрашивает Мария.
– На что тебе башмаки?

– Дон Чезаре разрешил мне взять его “ламбретту”!

– А почему это дон Чезаре разрешил тебе взять его “ламбретту”?

– Он меня в Манакоре посылает.

– А ты что, не можешь до Манакоре пешком дойти, что ли?

– Он мне велел взять его “ламбретту”.

– Он ведь работает, как бы ему шум мотора не помешал, - говорит Мария.

– Всю жизнь он моторов терпеть не мог, - подхватывает старуха Джулия.
– Если бы не правительство с его приказами, никогда бы дон Чезаре не потерпел, чтобы здесь рядом шоссе прокладывали.

– Сегодня у него хорошее настроение, - поясняет Эльвира.
– Нынче утром рыбак ему какую-то древность притащил.

Возвращается Мариетта, она принесла рыбы на ужин. Кладет рыбу у камина в углу просторной залы. Потом облокачивается на подоконник спиной к присутствующим. Белое полотняное платьице, доходящее до колен, надето прямо на голое тело.

Мария идет за башмаками Тонио, они висят на балке, а рядом ее башмаки, и башмаки Эльвиры, и башмаки Мариетты; женщины надевают обувь только в праздничные дни или когда идут к мессе в Порто-Манакоре.

Тонио поглядывает на Мариетту, она стоит к нему спиной, облокотясь о подоконник.

Возвращается Мария с башмаками.

– На что это ты так уставился?
– спрашивает она мужа.

– Обуй-ка меня, - приказывает Тонио.

Он садится на лавку перед господским столом, столешница вытесана из одной огромной оливковой доски. Кроме самого дона Чезаре, никто не имеет права пользоваться массивным неаполитанским креслом XVIII века с позолоченными затейливыми деревянными подлокотниками в виде китайских уродцев.