Закон

Джузеппина сгибает руки в локтях и разрешает себя поцеловать. И сама умело отвечает на поцелуй. Он поласкал ее рукой, и она позволила себя поласкать.

– Я буду ждать тебя в машине после бала, - говорит он.

– Нет, нас могут увидеть, - возражает она.

– Я же буду ждать у моста, в конце пляжа. Поедем в сосновую рощу.

– Ты отлично знаешь, что я не собираюсь быть любовницей женатого мужчины.

– Я буду делать то, что ты сама пожелаешь.

– Кто знает, - тянет она, - может, я сама не смогу удержаться.

– Тем лучше.

– Тебе известны мои условия.

– Ты говоришь так, как будто ты уже сейчас моя любовница, - возражает он.

Воспользовавшись минутной передышкой в разговоре, она высвобождается из его объятий.

– Нет, - говорит она, - это вовсе не одно и то же. К счастью для меня.

Она уже на верхней ступеньке лестницы. И мурлычет себе йод нос южную поговорку:

Bad e pizzichi

Non fanno buchit!

[От поцелуев и щипков

останешься цела (итал.)]

Потом бегом спускается вниз.

Из окна своего кабинета комиссар Аттилио смотрит, как Тонио медленно кружит на “ламбретте” по Главной площади.

Помощник комиссара с бумагами в руке ждет, когда к нему обратится начальник.

– На какие такие деньги Тонио дона Чезаре купил себе “ламбретту”?
– спрашивает комиссар.

– Я уж и сам об этом подумал, - отвечает помощник.

– А как же не думать, - замечает комиссар.

– Я даже справки навел. Деньги швейцарца никакого отношения к “ламбретте” не имеют. За мотороллер дон Чезаре платил.

– Так я и думал, - говорит комиссар.
– Тонио дурачок, где уж ему полмиллиона стянуть.

Он улыбается.

– Дон Чезаре на “ламбретте”! Хотел бы я на него посмотреть!

– Никто еще никогда не видел дона Чезаре на его “ламбретте”!

– Зачем же он тогда его купил?

– Должно быть, он на нем втихую девушек тискает.

– Как, как? Втихую?
– нарочно переспрашивает комиссар.

И хохочет. Помощник хохочет тоже.

– Будь у меня столько денег, как у дона Чезаре, - заявляет комиссар, - я бы лучше себе “альфа-ромео” купил.

– Какого выпуска?

– “Джульетту”, открытую, спортивного типа.

– А я, - замечает помощник, - я бы предпочел “ланчию”: “аурелию”.

У помощника вообще нет никакой машины. У комиссара “фиат-1100”, купленный в рассрочку: на ежемесячные взносы уходит треть его жалованья. У судьи Алессандро, человека высокой культуры, старенькая, купленная по случаю “тополино”.

Комиссар с помощником берутся за дело швейцарского туриста. Расследование продвигается медленно.

Кража произошла две недели назад.

Этот швейцарец с женой и тремя сыновьями - тринадцати, пятнадцати и семнадцати лет - был заядлым туристом. Семья путешествовала в американской машине уже устаревшей марки, на высоких колесах и толстенных шинах, благодаря чему им и удалось добраться до пляжа на перешейке, отделяющем море от соленого озера, входящего во владения дона Чезаре.

Приехали они за два дня до кражи. Поставили рядом с машиной две палатки - одну для мужа с женой, другую - для ребят.

Два первых дня они закупали продукты у огородников и рыбаков дона Чезаре.

В момент кражи - это было в полдень - сам швейцарец и трое его сыновей купались метрах в пятидесяти от берега, примерно в полутораста метрах от своего лагеря.

Жена читала, вытянувшись под тентом.

Муж оставил свой пиджак в машине на заднем сиденье; бумажник лежал во внутреннем кармане пиджака, а в бумажнике лежало пятьсот тысяч лир в десятитысячных купюрах. Дверцы машины были закрыты, боковые стекла опущены.

С одиннадцати до половины первого ни сам швейцарец, ни его дети, ни жена не видели никого не только вблизи от лагеря, но даже на всем протяжении пляжа.

Перешеек, в сущности, только называется перешейком, а на самом деле это скорее “лидо”, то есть песчаная отмель, куда в течение долгих лет ливни наносили с гор размытую породу. Тянется она на несколько километров, ширина ее достигает в разных местах от ста пятидесяти до трехсот метров. Ветром намело песчаные дюны вдоль всего озера, а у моря образовался песчаный пляж. Доступа к косе всего два: со стороны Порто-Манакоре через мост, перекинутый над водосливом озера у подножия дома с колоннами, где живет дон Чезаре; и с противоположной стороны - через таможенный пост.

Показания людей дона Чезаре были совершенно определенными: с самого рассвета до полудня никто через мост не проходил, кроме двух крестьян из Калалунги, которые режут в низине бамбук - время их прихода и ухода установлено точно.

И никто не спрашивал у таможенников разрешения на проход.

Итак, вор попал на косу не с суши, а с воды, или же он спрятался в дюнах еще до зари.

Комиссар сам осмотрел место происшествия. Укрываясь за дюнами и кустами розмарина, можно было незаметно пробраться к лагерю, однако не ближе чем на пятьдесят метров. Но как пройти к дюнам так, чтобы не быть замеченным людьми дона Чезаре? Над этим-то вопросом и ломали себе теперь голову комиссар с помощником.

– А я вот все думаю, - начинает помощник, - что такое могла читать эта швейцарка… раз она ничего не видела, не слышала… ясно, какую-нибудь пакость…

– Швейцарки, они фригидные, - говорит комиссар.

– Будь они такие фригидные, они бы сюда к нам не ездили мужиков искать.

– У нее что, была какая-нибудь история в этом роде?
– живо спрашивает комиссар.

– Насколько мне известно, нет, - отвечает помощник.

– Такие вещи сразу становятся всеобщим достоянием, - замечает комиссар.
– Когда речь идет о бабе, наши мужчины охотно распускают язык…

В дверь легонько стучат, и входит судья Алессандро. Он тоже озабочен этой кражей. С дневной почтой он получил письмо, вернее, приказ из прокуратуры Лучеры, где ему предлагалось ускорить расследование жалобы пострадавшего иностранца. Швейцарское консульство в Риме обратилось с запросом в министерство иностранных дел. Дело в том, что швейцарец - член административного совета одной компании, которая вкладывает капиталы в итальянскую нефтяную промышленность…

– Смотрите-ка, финансист!
– удивляется комиссар.
– Тоже нашел себе развлечение - разбивать лагерь в дюнах, рядом с малярийным болотом. Неужели не мог в приличном отеле остановиться? Вот уж действительно, только швейцарец может такое выдумать…