Законы высшего общества

Уже подъезжая к дому, Настя набрала его номер.

— Жень, а Максим, что — раб?

— Настя… — с упреком в голосе произнес он. — Ты крутишь им, как хочешь.

— Ясно, — она помолчала. — А ты мне кто?

— Я — Спартак! — гордо объявил Женя.

— Пока!

Вместо того чтобы выйти из машины, Настя объехала парк. Вышла, покурила.

Максим… Ну, ладно, ладно! Она уже давно ощущает себя, как в ловушке.

И дело не в ревности, верности или каких-то других компромиссах, а в том, что она уже устала бодаться с мужским Эго. Это самое Эго загоняет ее в угол.

Надо признать — ни один еще мужчина не пережил даже не ее успех, не славу, не то, что временами она богаче своих поклонников, а то, что она отказывается играть в эти странные игры: ты — мужчина, я — женщина, ты — главный, я — тень и пока ты жив — ты меня отбрасываешь.

Видимо, осознание того, что при всех преимуществах у них, мужчин, всегда есть грубая физическая сила, что-то такое делает с их сознанием — мужчина жаждет держать власть в своих руках, ощущать смирение и подчинение женщины.

Вспомнить хотя бы Егора, что был у нее до Бори.

Настя думала — он бунтарь. Неуправляемый. Слегка сумасшедший. Мощный, как ядерная волна. Егор снимал документальные фильмы для телевидения — очень сильные, энергичные, проблемные. А его стиль в жанре черного юмора иногда шокировал, но всегда привлекал.

Настя была уверена — он справится. С таким мужчиной она будет на равных.

А выяснилось, что этот демон, в интервью уверявший всех, что жена у плиты — это мерзость, ему якобы нужна сильная личность, оказался простеньким таким, старого образца, на процессоре 486, домашним тираном. И нытиком.

Да, конечно, у плиты стоять не надо было — рядом-то с Настиной домработницей! Но он ведь хотел, чтобы ему смотрели в рот — а вдруг что интересное там найдется?

В сексе всегда был сверху. Да и секс… Настя была уверена, что он — страстный, горячий, безудержный, но секс сопровождали заунывные беседы — ему необходимо было внимание к своей личности, лишь тогда он распалялся.

И Насте, как всегда, приходилось подыгрывать. Правда, недолго.

Мужчины завидуют женщинам. Женщины умеют продолжать род.

Ошибался заядлый кокаинист Фрейд, светлая ему память, — у женщин нет никакой зависти к отростку, что болтается у мужчин между ног и мешает ходить. Есть дикая, яростная зависть мужчин к легкому женскому естеству, к эмоциональности, к груди, к красоте и изяществу женской организации. А как еще объяснить то, что именно мужчины переодеваются в женщин, а не наоборот?

Все они завидуют и ненавидят за эту зависть — женское, материнское начало. И разница лишь в том, что одни умеют справляться с этой завистью, а другие — нет.

Максима, наверное, воспитали в крепких тестостероновых традициях. Мужчина — старший по званию. Мужчина — всему голова.

И даже несмотря на мягкотелость, леность и робость, свойственные ему в большой степени, эти вот «ориентиры» вынуждают его тяжело переживать то, что Настя акула, а он — лишь скромная щучка.

Недавно он подарил ей ужасную ночную рубашку красного цвета, расшитую блестками.

Намек такой — ты моя шлюха, я хочу, чтобы ты выглядела, как шлюха, и ты будешь, сука, выглядеть, как шлюха, ибо меня это заводит!

Ничего такого он не сказал, зато Настя отрезала, что пусть он сначала попробует заснуть в «этом», а потом уже тратит деньги на всякую чушь.

Зачем ему это?

Ему хочется, чтобы Настя из кожи вон лезла — ходила в шифоновом рубище, обмотанная, как веригами, подвязками для чулок?

Настю не проведешь — три года в психотерапии сделали свое дело.

Максим все чаще ворчал, когда она поздно приезжала.

— Макс, а что я могу поделать?! — однажды она решила поскандалить. — Сказать людям, готовым вложить миллион: извините, по мне любовник соскучился? А? Ну сам посуди!

— А если бы у тебя был ребенок? — не успокаивался Максим.

— У меня была бы няня! — Настя всплеснула руками.

— Но ребенку нужно внимание, — настаивал Макс.

— Поэтому у меня и нет пока ребенка!

— А ты не думала, что уже… пора?

— Ма-акс… — Настя присела рядом. — Если я захочу детей лет в сорок, уеду в Америку, сделаю ЭКО и рожу хоть тройню. А пока мне нужно быть уверенной, что если я действительно задумаюсь о рождении ребенка, то у меня на это будут деньги. Но я могу пообещать одно — на тебе я тренироваться не буду.

— Ты о чем? — нахмурился он.

— Я не готова реализовывать материнский инстинкт на своем любовнике, который сидит дома, грызет ногти и скучает, — отрезала Настя.

— Настя, я не об этом!

— Все! Разговор окончен! — взбесилась она, вылетела из комнаты и хлопнула дверью.

Тоже мне!.. Да кто он такой, чтобы учить ее вниманию и заботе о ближних? Он что, не понимает, что без нее был бы никем?!

О\'кей, она не права. Никто не заставлял ее делать то, что она сделала. Она хотела удержать его рядом с собой. И она этого добилась. Это ей нужно. Не Максиму.

Но все же он к ней придирается. И все потому, что женщина должна проводить вечера со своим мужчиной, а не с группой богатых мужчин не с самыми лучшими манерами, которых она разводит на деньги.

Кто говорил, что будет легко? Да никто! Она — женщина нового образца, концепт-женщина, модель будущего. И мужская психика, увы, пока не готова к осмыслению всех ее преимуществ. Может, Эштон Катчер воспитает детей нового поколения, и они не будут задаваться вопросом: у кого в этой семье яйца?

Но пока…

И ведь не нужен ей ласковый и нежный манекенщик, который будет встречать ее домашними пирогами и вопросами: «Ты устала? Сделать тебе массаж ног?» Она против патриархата, против матриархата — она просто хочет, чтобы жизнь принимали такой, какая она есть. Ее жизнь.

А вдруг все эти миллиардеры потому и женятся на моделях, что модели не требуют, чтобы с ними за ужином — непременно в восемь вечера — обсуждали последний роман Улицкой?

Нет-нет-нет. Бред. Она, Настя, хорошая. Задерживается не каждый день — довольно редко, если честно. Просто в эти избранные мгновения Максим, наверное, думает, что это он должен задерживаться.