Зал ожидания

4

Райсовет размещался в одном из новых пятиэтажных домов, какими застраивали центральную часть поселка. Федору дома не понравились: какие-то они все одинаковые, и жить в них, наверное, беспокойно. Хорошо, что Анюта не бросила своего родного дома и не переехала в трехкомнатную квартиру. И в письмах Федор не советовал этого делать.

Он перешел через железнодорожные пути и знакомой дорогой направился к своему дому. Тут все было так же, как и прежде, ничего не изменилось, и это радовало его. Он шел переулочками, по траве, мокрой от ночного дождя, шел между плетнями и огородами, обходя лужи, в которых ослепительно играл солнечный свет, и ему казалось, что даже лужи лежат там же, где они были во времена его детства и юности.

Дома никого не оказалось. Поставив чемодан на ступеньку и бросив на перила шинель, Федор посидел на своем крыльце. День был осенний, тихий. Желтые листья плыли в голубом ясном воздухе. Противоположный берег большой реки укутан туманом. Все, как было прежде, и даже куча уже распиленных дров лежала у навеса. От дров наплывает кисловатый, прелый дух сохнущего дерева. Только сейчас со всей остротой Федор почувствовал себя дома.

Ключ лежал на том же месте, где Федор привык находить его еще с той поры, когда прибегал из школы. Тогда он и не думал посидеть вот так на крыльце.

А сейчас никуда он не торопился. Дома все равно никого нет: Юлия Ивановна в больнице, сейчас она там старшая сестра. Ее дочка Катя, непоседливая подруга Федорова детства, учится в университете в городе, живет в общежитии, домой приезжает только на воскресенье, да и то не всегда. О Кате подумал Федор мимоходом и сейчас же забыл. Его племянница Светлана учится в детской музыкальной школе, за ней заходит Анюта после работы, а чаще — Юлия Ивановна. Теперь придется, значит, и Федору провожать ее. Зная все это из писем сестры, Федор готовил себя к дому, к домашним заботам и уже заранее знал, что его ждет, и даже эти ожидания были ему приятны.

Одного он пока не знал — как сложится его жизнь после армии, чем будет заниматься, потому что ни к какому определенному делу его не тянуло. Но работать надо, без этого не проживешь, и он, человек вообще работящий и старательный, будет делать то, что придется на его долю.

5

Вечером, когда Юлия Ивановна ушла к себе, а Светлану уложили спать, сестра снова заговорила о женитьбе.

— Вот так прямо сейчас, — отмахнулся Федор. — Поживу, огляжусь.

— Ну, оглядывайся, только недолго.

— Что за срочность?

Когда Федор уже улегся, из спальни вышла Анюта. В темно-синем халате она показалась ему еще более величественной, чем днем.

— Ох, какая ты! — сказал он, приподнимаясь в постели.

— Лежи, лежи. — Она придвинула стул поближе и села. — Давай, Федя, поговорим. Я ведь рано ухожу. — Она это так сказала, будто она уезжает надолго, а разговор предстоит безотлагательный.

— Ну, давай… — Он почему-то подумал, что сейчас она напомнит тот весенний вечер, когда он, оберегая устоявшийся домашний покой, не пустил Куликова. Она-то этого не забыла, хотя никогда не напоминала. Зачем же сегодня, в день его возвращения?.. А ей все равно. Она беспощадная. Он сжался под одеялом, совсем, как в детстве, когда был в чем-нибудь виноват.

— Одиночество, мой милый, вот что страшно, — проговорила Анюта с ненавистью. — Ничего хуже нет для человека. По себе знаю.

— Чего же теперь об этом, — затосковал Федор.

— Да я вовсе не об этом. Век буду помнить, да только травить себя понапрасну не хочу. А тебя и подавно. Светлана — мое спасение, да ты… — Подумав, она не очень уверенно добавила: — Ты — моя надежда. Сам знаешь, в каких мы с тобой трудах жили, а головы никогда не вешали, людям своим унынием не докучали. Сейчас жизнь в наших руках, и надо ей распорядиться со всей силой. Ну и с умом, конечно. А человек, который всего себя не отдает в жизни и в деле, тот человек — вор. Он и себя обворовывает, и общество.

— Ты прямо, как на трибуне, — отважился усмехнуться Федор.

Сестра совсем открыто рассмеялась:

— А мне все равно. Я везде одинаковая. Конечно, есть у нас такие: в жизни человек как человек, а дорвется до трибуны, он уже оратор, вождь! Ты мне скажи, какие у тебя планы? Размахивайся, Федор, пошире, а я тебе во всем — первая помощница.

— Ну, жить буду, работать…

— Скучно ты говоришь, как одеяло жуешь. Все живут, да каждый по-своему.

— Вот дом ты сохранила. Я его люблю.

— Знаю, что любишь, потому и сохранила. А нам в нем и сейчас уже стало тесно. Ну, это разговор особый. А вот как ты женишься…

— И что это ты заладила?

— Я это давно заладила. — Анюта взяла брата за плечи и крепко их сжала. — Невесту я тебе припасла. Лучше не найти. Ловкая, сообразительная, образованная. В голове, конечно, ветерок, да они, девки, все такие. Замуж выйдет — в ум войдет.

— Кто такая, если не секрет?

Немного помедлив, Анюта удивила брата:

— Катя Каруселева…

— Какая это? — не сразу понял Федор, а когда сообразил, рассмеялся: — Катька? Так я ее в детский садик… Да какая же она невеста? Катька! Ну, ты даешь! Девчонка же еще…

— А вот посмотришь, какая она нынче стала девчонка, — проговорила Анюта. — В субботу приедет. Посмотришь.

Так и не добилась Анюта определенного ответа, что же все-таки Федор собирается делать, к чему себя готовит.

6

Никаких определенных планов у Федора и в самом деле не было. За все время службы он только и думал о доме, в каждом письме просил сестру не продавать его и никуда не переезжать, хотя бы до его приезда. И теперь был очень рад, что сестра все сделала, как ему хотелось.

Утром он проснулся, когда уже никого не было. Дома! Он с удовольствием потянулся так, что раскладушка под ним заскрипела всеми своими алюминиевыми суставами. Какая домашняя, мирная тишина! И ходики на кухне как стучали, так и стучат.

Вчера он не успел всего осмотреть, прочувствовать, войти в домашний быт: приходили соседи, Анюта и Юлия Ивановна должны были всех приветить, а Федор — со всеми поговорить. Теперь ему ничто не мешало. Он встал, умылся на кухне, съел все, что ему приготовили на столе, и только тогда решил, что настало его время, которого он так долго ожидал.

Едва только Федор распахнул дверь в сени и ничего еще не успел увидеть, как уже почувствовал домовитые запахи, всегда его радующие и придающие уверенность в прочности жизни. Устойчивые, многообразные запахи царили в сенях: пряно пахло сохнущим луком, связанные пучками укроп и сельдерей распространяли нежный дух только что политого огорода на закате солнца. И над всеми запахами властвовал сытый, всеобъемлющий, королевский запах маринада.

А в доме все было совсем не так, как прежде. Комната перегорожена, за перегородкой устроена спальня для Анюты и Светланы. Федору пока что поставили раскладушку на том месте, где между окон прежде стояла его кровать. И еще новость — у перегородки пианино.