Заложники Солнца

– Не наврал.

– Мои, – неловко проговорил Капитан, – из команды… Просились к тебе?

– Просились.

– Возьмешь кого? У тебя ведь сразу двое выбыло?

– Не возьму. Мне бойцы нужны, а не матросы.

– Тоха – боец. Он не наш, казанский. Со мной недавно ходит.

– Это со шрамом поперек морды? Я его сперва за меченого принял.

Капитан невесело усмехнулся.

– Вот и казанские тоже – приняли! Чуть не прибили сгоряча. Хорошо, Назимка опознал – он ему племяш родной оказался. В дальнем поселке каком-то жил, с мамкой и сестрой. Сестру два года назад Дикие утащили, мамка с горя померла. Тоха и решил в Казань перебраться, к Назимке поближе. А мордой еще по детству, в завале ободрался. Ты не сомневайся, парень проверенный.

– Ладно, там видно будет.

Командиры замолчали.

– Я, кажется, вырублюсь… скоро, – проговорила Лара. Виновато посмотрела на Рэда. И, долгим взглядом – на Кирилла. – Вы – давайте… Ни пуха, ни пера. Дойдите!

– Дойдем, – пообещал Рэд. – Куда мы денемся. А ты – выздоравливай, слышь? Чтоб, когда вернемся, козой скакала! Слышь?

– Есть, – улыбнулась лиловыми губами Лара.

Больше до самой Перми происшествий не было. Разве что Олеся – с подачи злодея-командира, не иначе! – решила поднажать на обучение Кирилла. Все эти ночи на барже путешественник тренировался, по выражению Джека, «как в хрен ужаленный». До того уставал, что под навес заползал едва ли не на карачках. Но зато уже неплохо держался на воде и мог отжаться целых двадцать раз.

С рукопашным боем и стрельбой дело тоже потихоньку продвигалось.

Удерживать ровно тяжелый пистолет у Кирилла поначалу вовсе не получалось, язва-Джек уверял окружающих, что бункерный, конечно, непременно попадет белке в глаз – если целиться будет медведю в задницу.

Олеся отвечала на насмешки гордым молчанием и ученика приучила к тому же. Она заставляла его ежедневно, по несколько подходов, тренировать кисть – это почему-то называлось «стоять под утюгом» – и в одну прекрасную ночь Кирилл вдруг обнаружил, что выкидываемая вперед рука не дрожит. И к отдаче от стрельбы он привык, мог делать несколько выстрелов подряд, почти не промахиваясь. Ножи метал хуже, чем стрелял, но Олеся считала, что дело тут не в меткости, а в слабости рук, и третировала силовыми упражнениями нещадно.

От острых сюрекенов пальцы – вначале ужасно неловкие – покрылись множеством порезов. Зато и летали сюрекены куда лучше ножа, сейчас уже смешно было вспомнить, с какой опаской смотрел когда-то на сверкающие в руках адаптов «звездочки».

После бесчисленного множества тренировочных боев – это называлось «спарринг» – по первости только с Олесей, а потом уже и с Сашкой, и с Джеком, и даже с Люком – Кирилл с грехом пополам научился уходить от ударов. Хотя сам достать неуловимого противника кулаком или ногой пока еще не мог. Искушенные в драках адапты легко угадывали любое движение, и поймать себя не позволяли.

– Тут тебе не Бункер, – наставительно приговаривала Олеся, когда Кирилл, в очередной раз поверженный коварным приемом, поднимался на ноги. – Тут думать надо!

Впервые услышанное, это высказывание Кирилла позабавило. Но он быстро вынужден был признать, что Олеся права – думать в бою приходилось на порядок интенсивнее, чем в Бункере за столом.

Особенно наглядно адапты демонстрировали это во время собственных спаррингов. Себя они не жалели – тренировались еженощно, хотя, казалось бы, зачем? И так вон какие ловкие. «Потому и ловкие, что тренируемся, – пожала плечами Олеся. – Если бросим, мигом оплывем».

Спарринг был одним из любимых видов тренировки. Кириллу и самому нравилось наблюдать, как легкой змейкой вывинчивается из лап Сашки Олеся. Или как бьются Рэдрик и Джек – равные по мастерству соперники. Командир был сильнее и тяжелее, зато разведчик – быстрее и изобретательнее. Пластичное, гнущееся под немыслимыми углами тело Джека в драке выглядело танцующим. Проигрывая, Рэд неизменно обзывал противника «долбаным глистом».

Экипаж парохода наблюдал за тренировками с интересом, а за Кириллом – с доброжелательным сочувствием. «Умнику» старались положить побольше еды – путешественник внезапно обнаружил, что стал очень много есть, по сравнению с тем, что удавалось запихнуть в питомца Любови Леонидовне, объем увеличился втрое – а еще уступали место рядом с гитаристом.

Музыка – сейчас, когда рядом не было больше веселой бойкой Лары, – стала единственной отрадой. Благо, упрашивать гитариста не приходилось, сам в каждую свободную минуту к инструменту прилипал.

– Откуда ты столько мелодий знаешь? – спросил как-то Кирилл.

Музыкант пожал плечами. Кажется, не очень понял вопрос.

– Я песни знаю. Диски слушаю, мне ребята притаскивают. А это – так… Само играется.

Больше всего экипаж любил песню про крейсер «Аврору».

– А это – из какого фильма?

Как выяснилось еще в начале похода, вкусовые особенности Германа и Любови Леонидовны разительно отличались. Кирилл не смотрел и десятой доли сериалов и блокбастеров, на которых, стараниями Германа, выросли адапты. А те кривились при упоминании спутником кинолент, которые считала подходящими для «детского просмотра» бункерная наставница.

Ответил ему Сашка.

– Ни из какого, глушь ты дремучая! Просто, песня старинная.

Сашка считался в отряде «молодым» – был взят на замену кого-то из убитых около года назад. Он воспитывался не у Германа, вырос в Купавне. Отличала парня обостренная зоркость и насыщенный – даже по адаптским меркам – лексикон. Дома Сашка работал на лесопилке. Такой замысловатой матерщины Кирилл даже от командира не слышал.

А еще Сашку, единственного из парней, в родном поселке дожидалась девушка. При обмене товарами Лара помогала купавненскому грубияну выбирать подарки для любимой – то браслет, то сережки, то бусы. Сашка подходил к процессу выбора серьезно.

«Понравится Анюте? – вертя в руках очередной гостинец, допытывался у Лары он. – А? Как думаешь?»

Джек над «женихом» вдохновенно насмехался, тот беззлобно отругивался.

– Этой песне лет, может, сто, а то и больше, – разъяснил про «Крейсер “Аврору”» Сашка. – Дядя Юра – шкипер, у которого Капитан по детству жил, – когда молодой был, этот самый крейсер видал. Не на ходу, конечно – остов один. Стоял, говорит, в каком-то большом городе – у берега, для красоты. Лазишь по нему, а вокруг музыка играет. Шибко дяде Юре понравилась. Он и пароход потом так назвал.

Экипаж, судя по всему, симпатии покойного шкипера разделял. «Крейсером ”Авророй”» Музыкант начинал концерты, и им же заканчивал.

– Дремлет притихший северный город, – печально-сурово выводил парень. –

Низкое небо над головой…

Что тебе снится, крейсер Аврора,

В час, когда утро встает над Невой?

– Бункерный, – тихонько позвала однажды Олеся. – А что значит, «Аврора»?

– Римское имя богини Эос, – объяснил Кирилл. И тут же понял, что ничего этой фразой не объяснил. – В древней мифологии так звали богиню утренней зари. По-гречески – Эос, а по-латыни – Аврора. Древние считали, что златокудрая Аврора, поднимаясь над землей на смену ночи, разливает вокруг утренний свет.

– Круто, – решила Олеся. – Небось, боялись эту бабу древние.

– Почему?

– Ну а как? Встанет, да спалит всех на фиг! Потому и крейсер так назвали. Это ж боевой корабль, дядя Юра рассказывал.

Кирилл не стал поправлять Олесю.

Ушедший мир – таким, каким он был до того, как все случилось, – помнили в Бункере. А адапты жили сегодняшним днем. И о некоторых вещах рассуждали порой самым неожиданным образом.

Глава 15. Пермь – Екатеринбург – Талица (580 км)