Замерзшее мгновение

Мужчина средних лет, производитель мороженого, пытается завязать с ней разговор в кафетерии. Он почти сразу же спрашивает, кем она работает, и она отвечает, что безработная. Это звучит более солидно, нежели сообщение, что бросила гимназию и еще не решила, чем заняться в жизни. Он неопределенно машет рукой, словно говоря, что ей не нужно стесняться этого.

— У меня есть деньги, но не думаю, что я из-за этого лучше других. Я с удовольствием пообщаюсь и с директором, и с безработной с кольцом в носу, — говорит он.

Он покупает одну из тех маленьких и безумно дорогих бутылочек, которые продаются за стойкой, и приглашает ее присоединиться. Она не возражает. После бокала красного вина он переходит на личное и хочет поговорить о своей бывшей жене. Она скоро теряет интерес.

— Мне нужно в туалет, — говорит она и садится через два столика от него. Ложь, когда он обнаруживает ее, идя на свое место, кажется, его не смущает. Возможно, он к такому привык.

Она начинает писать письмо маме. Она пишет, что ее взросление являлось «противоположностью большого страха юнца с эдиповым комплексом». Папы никогда не было, даже на бумаге, то есть раздражающе объединенный фронт родителей не заставляет ее чувствовать себя одинокой и брошенной. Вместо этого ее боязливая и нуждающаяся в признании мама хотела носить ее, свою дочь, под сердцем. Мать мечтала, чтобы она была еще как будто нерожденной. Близкой. Партнером. «Мама. Между нами должны быть сотни километров, чтобы я смогла освободиться от тебя». Она видела картинку, как мать открывает конверт, словно это большое событие. Словно она ждала момента, когда наконец-то поймет свою дочь. Словно годами задавалась этим вопросом.

В глубине души Мю знала, что мать не задавалась вопросом, несмотря на все ссоры и договоренности. Не по-настоящему. Матери и своих проблем хватало.

В тетради она покрывала страницы прочувствованными и неловкими словами, словно бы выжженными. Это типично для подросткового возраста — фиксация собственных ощущений. Она постоянно, всем и каждому выдавала информацию о своем самочувствии, между прочим, как и ее мать, в устном и письменном виде. Целая куча потенциальных бойфрендов была напугана этим и исчезла. Она так проникновенно говорила о страхе, что куратор службы по работе с молодежью сообщил о ней психиатру. Куратор боялся, что она предрасположена к суициду. Чего в ней, если подумать, не было вовсе.

В глуши ее забирает школьный автобус у остановки на узкой асфальтированной дороге. Ясно, что автобус на станцию ездит только два раза в день, утром и вечером, и это единственный способ добраться до школы и обратно, если у тебя, как у Мю, нет ни машины, ни прав.

Сейчас конец августа, и когда солнце в зените, стоит жара, как в середине лета. Вечера же становятся прохладными перед приближающейся осенью. В ее дорожной сумке лежит пустой календарь, красноречиво свидетельствующий о начале новой жизни, самая красивая одежда и набор вещей, напоминающих о девчачьей комнате и ее прошлом. Семнадцать лет означают, что каждый шаг — это навсегда.

У нее сводит живот, и только это свидетельствует о ее нервозности. В остальном у нее каменное лицо за подведенными черным глазами и губами. На ней черные джинсы, черная майка с длинными рукавами и ботинки «Доктор Мартенс». Серьгу из носа она вытащила на станции — чтобы через десять минут надеть снова. Сложно понять, какой нужно быть, прежде чем она увидит, что собой представляют другие.

Больше всего она боится, что придется делить с кем-нибудь комнату. Именно об этом она первым делом спрашивает женщину, резко затормозившую перед ней на пустой дороге в тот самый момент, когда она думает, что микроавтобус проедет мимо. Та отвечает с загадочной, обращенной внутрь себя улыбкой — если это вообще улыбка. Укоряет Мю, что та забыла представиться. Именно там и тогда она понимает, что жизнь в другом мире сложна.

Легко являться злым и мятежным, она знает все о том, что значит быть старательной: если ты девочка, выросла в маленьком городе и ходила в среднюю школу до того, как начали вводиться программы по равноправию, значит, тебя хорошо научили готовить место для других. Стоять одной ногой в этом, а другой в том лагере, перед женщиной старше тебя на десять лет, со стрижеными волосами и в кожаной жилетке поверх испачканного краской рабочего комбинезона, с этой улыбкой, со снисходительным взглядом — это трудно. Она думала, что атрибуты должны защитить ее, это ведь их назначение, черт побери. Вместо этого она раскаивается и вдруг чувствует себя ребенком. Она хочет быть чистым листом в новой ситуации, откуда ей нет возврата.

Женщина бросает сумку Мю назад и хлопает по сиденью рядом с собой. На предплечье у нее вытатуирована бледная роза. Кажется, на верхних лепестках что-то было написано, но потом стерлось и надпись невозможно прочесть. Вдоль шеи словно извивается черная змея. На секунду Мю она кажется зловещей.

— Ты этого не хочешь? — спрашивает женщина, резко рванув машину с места и мчась на огромной скорости по извилистой дороге через лес. Мю молча качает головой. Она жаждет вернуться домой, в город, к той жизни, над которой имела контроль.

— Меня зовут Каролин. Конечно, я уже говорила по телефону. Я училась в этой школе семь лет назад. Я здесь осталась, можно сказать.

— Ты здесь работаешь?

У Мю слабый голос, но мышцы бедер начинают расслабляться. Только сейчас она понимает, что была напряжена как струна.

— Пожалуй. Занимаюсь всем понемногу. То администрированием. То развозкой. Иногда работами по дому…

— Значит, ты не учительница?

— Нет, черт возьми.

Она поворачивает и паркует машину рядом со старым ржавым «вольво-комби». У Мю горит лицо.

В стороне от главного здания на поляне разбросаны несколько маленьких домиков. Лиственные деревья возвышаются высоко над крышами. Стволы у них корявые и настолько толстые, что их, наверное, невозможно обхватить. Мю не имеет понятия, что это за деревья. Ей интересно, есть ли за домом сад: вот бы снова стать маленькой и быстро забежать за угол, чтобы посмотреть, есть там сад или нет. Может, спрятаться в густой зелени. Но она лишь стоит на гравии как вкопанная.

Она стоит там до тех пор, пока не возвращается Каролин, берет ее за руку и ведет как ребенка, первый раз идущего в школу. Через окрашенные коричневой краской двери, вверх по лестнице на чердачный этаж, где находятся жилые комнаты. Мю отключает полную картинку — как обычно в стрессовом состоянии; тихо сопоставляет детали. Пятна и царапины на блестящей поверхности ступеней, выкрашенных желтым лаком, словно шрамы, нанесенные временем. Черная змея на шее. Длинные змеи как узор шрамов, которые вьются по предплечьям Каролин к локтям.

Мю просто идет следом.

5

2006 год

Панированная треска с картофельным пюре, съеденная на бегу, вместе с бесчисленными чашками кофе из термоса и имбирным печеньем в первой половине дня оставили во рту кислый привкус. Телль как раз собирался налить еще чашечку, когда, к своей досаде, вдруг обнаружил, что кто-то убрал кофеварку из кухонного уголка. Вместо этого в коридоре установили огромный, похожий на корабль аппарат, в котором, очевидно, можно заказать бесчисленное количество напитков. Большинство названий он раньше даже не слышал.

— Ванильный маккиато. Черт, что это?

Рене Гуннарссон, одна из сотрудниц канцелярии, без которых нельзя обойтись, как раз пробегавшая мимо, слегка похлопала его по спине.

— Ты что, не в курсе, Кристиан? Ты же в городе живешь. Или ты в кафе не ходишь?

— Кажется, я ходил туда слишком давно, — пробормотал он и наудачу нажал одну из кнопок. Кофе с молоком — тут вряд ли прогадаешь. Машина начала в буквальном смысле молоть кофейные зерна и закончила процедуру долгим выдохом, когда молочная пенка шапкой накрыла пластиковую чашку.