Заметки Уходящего.
Шрифт:
Фигурантами неуставных взаимоотношений выступают две стороны: старослужащие и «салаги», к каким относятся и «годки» (военнослужащие, отслужившие один год); инициаторы и фавориты – старослужащие, а за сто дней до приказа об их увольнении, старослужащие становятся «дедами».
Суть неуставных взаимоотношений сводится к подчинению «салаг» во всём, что определяет круг обязанностей военнослужащего. Проще говоря, «старики» участвуют во всём, или точнее сказать – почти во всех армейских делах, службы и быта, но лишь в качестве надзирающих, контролирующих и карающих, а что до последнего – был бы только для этого повод. За сто дней до приказа «деды» вообще «забивают болт» на службу – готовятся к дембелю, а их место надзирающих за дисциплиной-порядком и функция наказывающих за непослушание и
Вроде, из поля зрения выпадают офицеры, на коих возложены обязанности управления подразделением, но это не так: офицеры, прапорщики и старшины осуществляют общее руководство и в частности, а «старики» – это их инструментарий в пространстве и времени. Да и среди командного состава кто-то – «салага», кто-то – «годок», а кто-то – «старик». Таким образом уставные взаимоотношения и неуставные являли и составляли общий баланс равно применяемых сил к выполнению поставленных перед подразделением задач.
Жестокость со стороны старослужащих солдат не являлась редкостью, но зверств я даже не припомню. В неуставных отношениях – больше изощрённой, как правило, дури и причуд идиотизма, да и то и другое, и третье-десятое – это устоявшаяся в методах практика радикального воздействия на молодых солдат, кто был не сговорчив и не уступчив в том, какое место в воинской иерархии и какую роль ему отводились. На моей памяти никто никому носки и портянки не стирал, если только сам не напрашивался – а были и такие, никто никого с ложечки не кормил, но старикам подшивали воротнички, стирали форму, работали вместо них и, конечно же, признание ранга «старик» должно быть видимым и публичным, а почитание осязаемым.
Именно в признании и в почтении – как кто это делал и демонстрировал, во многом раскрывалась сущность натур и характеров молодых солдат. В том числе и тех, кто побуждал их к таким действиям и демонстрациям. Большинство «салаг» и «годков» особо нигде и ни в чём не высовывались, то есть, изначально принимали своё место вторичности, оставшиеся – подхалимы и дерзкие, – по-своему уживались со «стариками». Самыми разобщёнными и слабохарактерными показали себя украинцы и русские. Среди солдат этих двух национальностей я встретил, потому и отметил-запомнил для себя, немало подхалимов, мелочных и мстительных стервецов.
Азиаты – татары, казахи, туркмены, узбеки, – ребята, как правило, с непоказным чувством собственного достоинства, они без труда переходили на русский язык общения, но между собой, обязательно, группировались и общались на родном языке. Я знал их коварными, тяжёлыми и налитыми кровью черными глазами, припиравшими без рук и слов к стене или ещё к чему-нибудь, но сдержанными в эмоциях, никогда – «не сачками» и не подлыми.
Азербайджанцы и армяне – их натуры сложнее, однако, как одни, так и другие проявляли себя исключительно в контексте, скажу так, национальных и родовых традиций. Это больше позёры и деловые люди. Я, и не только я один, называли их армейской мафией, так как все «хлебные» места не обходились без представителей их полковой диаспоры.
Особняком служили и жили грузины, осетины и абхазы. Жили я сказал потому, что они, действительно, и служили, и в какой-то мере даже проживали не совсем солдатскую жизнь. Не у одного из них я видел кинжал с ручкой из кости (понятно, что они не носили их на месте солдатского штык-ножа), только, случись чего посерьёзнее драки, такие быстрее выхватили бы из голенища кинжал, чем рванули бы в «оружейку» за пистолетом или «калашом». Эти смуглые и скуластые темпераментные ребята были крепко сплочены, в меру и не в меру гордыми, а иные офицеры (даже!) так и вовсе получали от них «звиздюлей», в честном бою, за казармой 2-го танкового батальона. Там же они частенько собирались и танцевали под барабан... Могло ли быть такое в СА? Отвечаю: сам видел и слышал. Они так же, как все, бегали по утрам кроссы, стреляли из танков и водили «Уралы», заступали в караул и т.п., да от всех других солдат их отличали взрывная натура и открытое (может, и на показ) самоуважение. Для них дорожить свободой более, чем жизнью – громко сказано, конечно, по тем, невоенным, временам, да гордость и надёжность в дружбе пульсировала в их крови
все 24 часа в сутки. При них произносить «Мать твою е…!» было весьма опрометчиво. Хотя себе они позволяли такое сказать, только звучало иначе…Пережить время «салаг» им было труднее, чем другим: переждать что-то и перетерпеть кого-то вступали в противоречие с их понятием чести и достоинства мужчины. «Старики» и им, замечу, не давали спуску, да устроить какой-либо казарменный кошмар для кого-то одного или, тем более, нескольким сразу – о, хотел бы я посмотреть, как бы это у них получилось?! Их если и «напрягали» как-то и чем-то, то не унижали и не оскорбляли при этом. Да они и не позволили бы такое с собой сделать.
С отправкой «дедов» в Союз в полку начинался период смены «власти». Первым делом «старики» проводили в ротах устрашающе-разъяснительные акции для «годков». «Салаги» и так знали своё место, а вот с «годками» «старики» до этого и сами чистили картошку до рассвета или сдавали дежурному по батальону «ночное вождение» на полах, то есть, драили их с момента «отбоя» и до «подъёма», поэтому нужно было разорвать дистанцию равности.
Чтобы достичь желаемого «старики» в первые же дни «смены власти» собрались в каптёрке – на складе ротного имущества (а я веду речь о своей танковой роте), куда по одному стали приглашать «годков» …
…Меня «старики» оставили на «десерт», хотя, полагаю, набить мне морду им хотелось, как можно раньше. Но они поступили хитро: заранее дали мне какое-то задание, чтобы я им не спутал, как говорится, карты, а когда я вернулся в казарму воспитательная беседа с элементами рукоприкладства уже была проведена. Приди я немного раньше, можно было коллективно и постоять за престиж «годков», но к тому времени «старики» ждали уже меня самого – пару раз даже за мной посылали. Моральный дух «годков» был успешно сломлен и, подозреваю, всем хотелось, чтобы всё это побыстрее закончилось именно на мне, так как моя, пусть не всегда и не во всем самостоятельность и непокорность, откровенно бесили «ротного», за что перепадало всему личному составу, а «старикам» было за что с меня спросить…
Есть люди, коих по тому, как они проявляются в жизненной материи, я называю «спящими атомами». Они не прячутся от других, но их и не видно, и не слышно. Таким был, к примеру, мой земляк – Паша Пилипенко. Казалось бы, где-где, а в воинском подразделении не затеряешься – постоянные построения, переклички, да Паша умудрился однажды проспать в каптёрке трое суток, и никто его не кинулся. Правда, на полигонных учебных стрельбах я и Миша Чегазов, по договорённости, сбили цели нашего землячка: Миша сбил «Танк», я же поразил «Пулемёт» и «Движущийся БТР» (вроде, это Паша стрелял из танка на среднем направлении, хотя от полигона он находился в 50 км.).
Таким же, «спящим атомом» был «старик» из Чувашии. Служил он механиком-водителем, и мазут и солярка его прямо-таки любили… И вот это серое мазутное пятно начинает изображать из себя бог весть что?! Как-то, подходит ко мне и своим шипящим голосом приказывает, а точнее сказать, что-то там в повелительном наклонении гундосит мне на ухо… Я лишь вспомнил о том, как это пресмыкающееся «стучало» на всех до того, как стать «стриком», и в очередной раз не сдержался: стали мы лаяться, а потом и кулаки пошли в ход. Первым попал я – разбил ему нижнюю губу, чуваш тоже попал – носком сапога мне в пах, и это меня в миг остудило. А чуваш, воспользовавшись этим, побежал к своим жаловаться. Поэтому-то, «старики» и желали набить мне морду, если не первому, то обязательно, когда в ротной каптёрке проводили устрашающую акцию для «годков».
…Увидев, что иных из моего призыва уже усмирили…, я, не теряя времени, направился во 2-ой батальон, где надеялся застать грузинскую диаспору. Рота, в которой служили грузины и их лидер – Аркадий Сабаури, по прозвищу «Како», с утра заступила в наряд «по кухне» – там, в посудомойке, мы с ним и встретились. (Судьба нас свела ещё в «учебке», со временем мы стали приятелями, а в линейном танковом полку держали некую формальную дистанцию «сам по себе». Хоть и в одном полку служили, да в разных батальонах – когда удавалось видеться вне строя, приветствовали друг друга, а перебросившись несколькими словами, расходились по своим делам).