Заметки Уходящего.
Шрифт:
Так вот, я объяснил низкорослому, но «квадратному» усачу (усы чернющие, толстые, загнутые вниз на широких скулах) сложившуюся ситуацию, на это Како только ещё выше закатил рукава гимнастёрки – пошли.
Спустившись в подвал, где находилась наша ротная каптёрка, он остался с «годками», подпирающими стены, сказав мне перед этим, чтобы я появился на глаза «стариков, но в каптёрку не заходил. Я так и сделал – навстречу мне вышел младший сержант Ковалёв из Саратова, а из каптёрки пахнуло сладким и приторным запахом немецкого «шнапса». За Ковалёвым, занимавшимся на гражданке боксом – ему-то и доверено было «начистить мне хавальник», – посунулись на коридор и другие «старики». Один поперёд другого, пьяненькие и, как им казалось, ухватившие Бога за бороду, стали засыпать меня претензиями, типа – «Почему так долго?!», «Совсем, щенок, страх потерял!»
Вот тут-то на аванс-сцене и появился Како – Аркадий Сабаури. Отделившись от «годков», он подошёл к нам лисьим шагом, в брезентовом фартуке до носков сапог, с открытыми до предплечья ручищами – ну, мясник со скотобойни, не иначе, – и со спины подтолкнул Ковалёва плечом. Старики насторожено загомонили, а младший сержант-боксёр явно такого не ожидал.
– За кого-за кого ты хочешь наказать моего друга? – прогремел его голос у самого уха моего «воспитателя». – А-а-а! …Меня накажи, слышишь, а-а-а?! Я – за него… Мамой клянусь, э-э-э…
Ковалёв обескураженный таким поворотом дел, попятившись к стене, лишь таращился на Како, а тот, похоже, только начал свою речь, подкрепляя её жестами, повторить которые сможет, разве что, Человек гор…
– Валера …«Донбасс» – хороший человек, да-а-а… Слышишь: мы его уважали! А знаешь за что, а-а-а? … Он в «учебке» помогал нам не сломаться и брал на себя вину за то, что и не делал. Э-э-э, слабым и больным, но хорошим пацанам, так всегда помогал… …Ах, какие письма писал нашим женщинам от нашего имени! Мамой клянусь, ночами не спал – мы, слышишь, спали!.. (Такого не было, что по ночам писал, а в «свободное время» заводил всех неумех писать сердечные письма в «красный уголок», они рассаживались за столами, а я им диктовал… Вписывали потом имена своих любимых – и на почту!)
Како ещё что-то говорил – уже и не вспомню, хорошо помню финал: удерживая Ковалёва за плечи и вытерев им метра два стены, он, наконец, оттолкнулся от него и предупредил:
– …Мамой клянусь – зарежу за Валеру! (Впервые мне понравилось звучание моего имени)
Старики даже не «рыпнулись» со своих мест – напор грузина сокрушил всех присутствующих.
Каким я сам был «стариком – об э том, может, как-нибудь напишу. Да и о Германии (ГДР) можно говорить - не переговорить.
Да, чуть было не забыл: Аркадий Сабаури (Како) родом из города Орджоникидзе. …Привет, Грузия и спасибо тебе за Како!
…Уже из 70-ых советские люди пытались разглядеть, где там коммунизм? Чаще об этом говорилось с иронией и приглушенным сарказмом, тем не менее, актуальной эта тема была и среди солдат СА. Лично я всё больше и больше убеждался в том, что граждане ГДР гораздо ближе к коммунизму, чем мы сами. Конечно, это были лишь юношеские воззрения и умозаключения, относительно серьёзных вещей, да параллельная с полковой бытовухой умиротворённость города буквально подталкивала меня к такому выводу. Да, сейчас «социализм», «коммунизм» даже не читаются так, как эти же слова звучали 45 лет тому назад из уст многим и во многом недовольных советских граждан, но служил я, напомню, на территории дружеской социалистической страны, оттого не мог не сравнивать, где лучше и что лучше?..
Довелось мне однажды часа два ждать своего «ротного» – у него были какие-то дела в городе. Сижу-жду – напротив одноэтажная школа. Территория школы обнесена деревянным заборчиком, точнее сказать, обозначена заборчиком высотой до полуметра. Как тут – звонок со двора, и я застыл в ожидании, естественно, с криком и гамом открывающихся входных школьных дверей. А они эти двери …ну такие – сервантные что ли, короче, на вид декоративные больше. Хана дверям, подумалось, а сам тот факт, что эти «сервантные» двери не первый день стоят на своём месте целёхонькие, мне и в голову тогда не пришёл. Когда гляжу – двери тихонечко так, аккуратно-аккуратно, открываются, одна за другой выходят на улицу, сначала, девочки, потом – мальчики. Гольфочки, юбочки, пиджачки…, мальчишки берут из прозрачных контейнеров, что по бокам школы, спортивный инвентарь, девчонки – своё: кто скакалки, кто сразу прыг-скок в «классики» на асфальте, и так минут 15-20. Но! Ни крика, ни гама,
ни даже тебе толкотни по какому-либо поводу. …Прозвенел звонок на урок – всё, чем и с чем игрались, школьники сложили туда, откуда это взяли, затем, первыми в школу вошли, опять же, девочки и лишь после них – мальчики. Я так думаю – первый и второй классы. Такая «переменка» мне показалась нудной и не естественной (ещё бы!), о чём я и сказал «ротному». Тому мои наблюдения были абсолютно «по барабану». Сочно сплюнув на брусчатку, он, вправо и влево продув ноздри, скомандовал: «Шагом марш в расположение части!», и зашагал в противоположном направлении. Но то, чему я стал свидетелем спустя какое-то время, включило, что называется, мозги.Забегая вперёд скажу, что умозаключения, сделанные мной в тот день, в буквально смысле и гораздо чаще расшибались в последующей жизни о действительность советского «буття». Только ещё и сейчас я считаю не случайностью, а символическим моментом определения немца Карла Маркса «Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание» и немца Иммануила Канта, утверждавшего, что наше сознание не пассивно, а активно…
Наверное, все же есть нечто третье, возможно, четвёртое и даже десятое, исключающее или дополняющее как «бытие - сознание», так и «сознание - бытие». И именно это «третье-десятое», не провозглашённое, предположим, в качестве догмата и позволяет немцам удерживать позиции лидерства в построении земного рая. Этим я хочу сказать, что земной рай – это не утопия, но вернёмся в некогда ГДР, в 1972 год.
…Оставшись один, я направился в часть, ротозея и радуясь моменту. Возле жилого трёхэтажного дома, сбоку от подстриженного газона, собрались немцы с бидончиками и другими ёмкостями. Остановился, закурил – интересно: другая страна, другие люди, другие порядки… Чего ждут, выстроившись один за другим?! Когда, из-за угла, подкатывает к собравшимся ухоженный маленький тракторок на резиновом ходу. Водитель, в оранжевом комбинезоне и с коричневой кожаной сумкой через плечо, выгрузил из кузовка на подмосток, у того же газона, два алюминиевых бидона, открыл их, на край одного подвесил черпак, подставил к бидонам глубокую миску – уехал. Немцы сразу же стали подходить, по одному, к подмостку, из бидона зачерпывали себе в ёмкость молока столько, сколько было нужно, клали в миску деньги, марки и пфенниги, отходили, уступая место следующему. И так – 25 раз! Последний из очереди прикрыл крышку второго бидона, перед этим подвесив черпак во внутрь емкости, позаботился и о том, чтобы «марки» не разлетелись от ветра – тоже ушёл.
Рядом, в метре, куда-то спешили и не спешили, явно прогуливаясь, немцы, взрослые и дети, но никто даже не глядел в сторону подмостка. Я же таращился в оба изумлённых глаза, и мне казалось, что всё это – сон яви. Подобное не укладывалось просто в голове. «Так это ж коммунизм!» – бормотал я про себя, и на большее меня, честно, не хватало. …Подошли ещё три немца (все подростки), но и они – зачерпнули…, оплатили…, ушли, а последняя девчушка с ромашкой-заколкой в светлых волосах при этом не забыла тоже прикрыть бидон крышкой.
И все же я не верил даже в очевидное. Во мне что-то спорилось, хотя мне, комсомольцу, гвардейцу и отличнику боевой подготовки честность и порядочность, пусть и отдельно взятых немцев, не казались недостатком. Скорее, зверства фашистов во вторую мировую блокировали во мне способность – вот так сразу, – осознать и признать увиденное в качестве нормальности «камрадов».
Я думал-тужил даже, да подкатил тот же тракторок – водитель ссыпал деньги в свою кожаную сумку и погрузил бидоны…
…Свой трудовой путь я начал на глубине 860 м. – рабочем «горизонте» одной из угольных шахт. Поэтому до призыва в СА, прочувствовав на себе тяжесть и опасность профессии «шахтёр», а призвавшись и не умолкая об этом ни на минуту, за мной и закрепилось прозвище «Донбасс».
Публицистика «Судьбой в повелительном наклонении!» начинается с абзаца: «Когда я служил в армии в Группе Советских войск в Германии, а было это ещё в 70-ых годах прошлого столетия, один немец мне как-то сказал: «Вы русские (тогда всех советских людей так называли на бытовом уровне общения) живете для того, чтобы работать, а мы, немцы, работаем для того, чтобы жить!». Ещё он сказал, что мы диверсанты на собственной земле, а если что-либо и умеем делать хорошо, так это пить водку (то есть, напиваться – авт.). На это я банально съехидничал: но мы вас во вторую-то мировую побили!? …«А сколько своих положили?!» – услышал в ответ».