Замок из стекла

Морин исполнилось четыре года, и она очень боялась привидений. Ей часто снилось, как люди в масках для Хэллоуина крадутся внутрь нашего дома. Однажды, когда мне было почти десять лет, я проснулась от того, что кто-то щупает руками меня между ног. Я не могла взять в толк, что происходит. Дело в том, что мы спали в одной кровати с Лори, и я подумала, что это она как-то неловко повернулась во сне. В полусне я оттолкнула чью-то руку.

«Я просто хочу с тобой немного поиграть», – услышала я мужской голос.

Я моментально узнала этот голос. Это был немытый человек со впалыми щеками, который недавно появился на нашей улице. Он уже несколько раз порывался довести нас до школы и успел всучить Брайану комикс под названием «Дети на ферме», где все мальчики и девочки были изображены только в трусах.

«Извращенец!» – громко закричала я и пнула его ногой. В нашу комнату вбежал Брайан с мачете, которое стояло у него около кровати, и визитер мгновенно ретировался через открытую входную дверь. Папы в ту ночь не было, а когда мама спала, то ее и пушкой было невозможно разбудить, поэтому мы с Брайаном бросились вслед за извращенцем. Мы выскочили на освещенный фонарями тротуар и увидели, как наш незваный гость исчез за углом. Мы некоторое время его искали, и Брайан с досады порубил своим мачете кусты, но тот скрылся без следа. По дороге домой мы били друг друга по плечу и хлопали ладонями в приветствии хай-файв, словно бейсболисты во время матча. Мы решили, что у нас была охота на извращенцев, которая сродни охоте за Чертенком с той лишь разницей, что извращенцы отнюдь не плод нашего воображения, а реальные живые люди.

Когда на следующее утро мы рассказали папе о том, что произошло, он заявил, что уроет этого сукиного сына. Втроем мы вышли на охоту за извращенцами, но не нашли вчерашнего гостя. После этого случая я попросила родителей закрывать на ночь входную дверь и окна, чтобы мы могли спать спокойно, но родители меня не послушались. Они говорили, что им необходим свежий воздух и мы не должны поддаваться страху.

Так что ночью окна продолжали быть открытыми. Морин продолжали сниться кошмары о людях в масках для Хэллоуина. А я с бейсбольной битой и Брайан, вооруженный мачете, время от времени выходили на охоту за извращенцами.

Мама с папой всегда учили нас тому, что никогда не надо бояться быть таким, какой ты есть, и никогда не надо слушать тех, кто, основываясь на собственных представлениях и предрассудках, говорит окружающим, как им надо жить. Папа учил нас, что мы должны просто игнорировать мракобесов и невежд. Однажды мама пошла с нами в главную библиотеку. Погода была очень жаркой, и она предложила нам окунуться в фонтане перед зданием. Уровень воды в водоеме фонтана был слишком низким для того, чтобы плавать, поэтому мы просто бултыхались или передвигались, перебирая по дну руками. Вскоре вокруг нас собралась небольшая толпа зевак, и некоторые делали маме замечание: мол, в фонтане купаться запрещено.

«Не суйтесь в чужие дела», – ответила мама. Я устыдилась своего поведения и стала вылезать из фонтана. «Не обращай на них внимания!» – приказала мне мама, которая всегда учила нас игнорировать мнение посторонних людей. После этого мама сама залезла к нам в воду, отчего волна воды перелилась через край фонтана.

Мама даже в церкви никогда не обращала внимания на осуждающие и косые взгляды окружающих. Она считала, что монахини убивают всю радость церковной духовности, и не следовала большинству религиозных правил и предписаний. Можно сказать, что мама воспринимала десять заповедей как десять рекомендаций. Впрочем, это нисколько не мешало ей считать себя набожной католичкой и ходить с нами в церковь практически каждое воскресенье. Мы посещали службу в соборе Св. Марии, который был самым большим и красивым храмом города. Это было песочного цвета здание с двумя огромными колокольнями, величественными витражами и двумя изогнутыми, засиженными голубями лестницами, которые вели к массивной входной двери. Все остальные матери надевали на службу свою лучшую одежду. Они появлялись в черных кружевных мантильях на голове и с зелеными, красными или желтыми дамскими сумочками, цвет которых обязательно сочетался с расцветкой обуви. Мама считала, что не имеет никакого значения, как ты выглядишь в церкви. Она говорила, что Богу все равно, во что ты одет, поэтому спокойно приходила на службу в порванной и испачканной красками одежде. Мама считала, что главное – не внешний вид, а твой дух и вера. Когда все начинали петь, она демонстрировала свой дух всем присутствующим, начиная петь так громко, что на нас оборачивались.

Когда к нам присоединялся папа, посещения церкви становились еще более конфликтными. Все в семье папы были баптистами, хотя сам он вырос атеистом. По его словам, он верил в науку и здравый смысл, а не в «суеверия и вуду». Однако мама в свое время отказалась рожать детей, если папа не согласится с тем, что они должны быть воспитаны как настоящие католики, а сам папа будет в праздники посещать церковь вместе с ними.

Во время проповеди папа внутренне негодовал и ерзал на церковной скамье. Он сдерживался, пока священник разглагольствовал о том, как Иисус воскресил Лазаря. Потом прихожане выстраивались в очередь, чтобы причаститься. Тут папа обычно не выдерживал. «Йо, падре!» – по-свойски кричал он, чтобы привлечь внимание священника. В голосе папы не было ни грамма враждебности, но священник всеми силами старался его игнорировать. Папа начинал говорить о том, что с научной точки зрения чудеса, о которых священник рассказывал, совершенно невозможны. Священник продолжал игнорировать папу, который уже начинал злиться. Поскольку священник продолжал игнорировать папу, тот окончательно терял терпение и начинал громко говорить о незаконнорожденных детях папы Александра VI, неслыханном гедонизме папы Льва X, симонии [31] во времена папы Николая III или об убийствах во имя церкви во времена испанской инквизиции. Что можно было ожидать, заканчивал папа свой монолог, от учреждения, где управляют мужчины в юбках, обязанные придерживаться целибата, по крайней мере, в теории?

31

Продажа и покупка церковных должностей или духовного сана в Средние века. – Прим. перев.

«Не волнуйтесь, дети, – успокаивала нас мама. – Папа – это наш крест, который мы обязаны нести».

Папе не нравилась городская жизнь. «Я начинаю чувствовать себя, как белка в колесе», – жаловался он мне. Ему претило организованное городское существование: необходимость вовремя приходить на работу, банковские и телефонные счета, парковочные автоматы, будильник и профсоюзные собрания. Он не выносил людей, которые живут с постоянно закрытыми окнами с кондиционерами в домах и в машинах, ненавидел работу с девяти до пяти в кондиционированных офисных зданиях, которые, по его мнению, были самой настоящей тюрьмой. Даже вид людей, спешащих на работу, вызывал в нем зуд раздражения. Он начал жаловаться на то, что мы размякли, привыкли к комфорту и теряем связь с природой и истинными ценностями.

Папа скучал по дикой природе. Он хотел жить под открытым небом с далекой линией горизонта и бродить среди диких животных. Он считал, что для души человека полезно находиться среди койотов, ящериц и змей. Мы созданы жить в гармонии с дикой природой, как индейцы. Вместо этого человечество стремится срубить все деревья на планете и убить всех животных, которых не может приручить.

Однажды по радио мы услышали новость о том, что женщина в пригородах Финикса увидела за своим домом горного льва [32] и вызвала полицию, которая застрелила животное. Папа так расстроился, что ударом кулака проломил стену. «Этот горный лев имел точно такое же право на жизнь, как та дура! Нельзя убивать животных лишь потому, что они дикие».

32

Пума.

Потягивая пиво, папа некоторое время пребывал в мрачных раздумьях, после чего приказал нам всем сесть в машину.

«Куда мы едем?» – поинтересовалась я. С тех пор как мы переехали в Финикс, мы ни разу не выбирались на дикую природу.

«Сейчас я вам покажу, – сказал папа, – что даже самое большое и дикое животное совершенно безопасно, если ты, конечно, знаешь, как с ним себя вести».

Мы уселись в автомобиль. Папа вел машину, потягивая пиво из банки и вполголоса матерясь по поводу убитой пумы и той дуры из пригородов. Мы остановились около городского зоопарка. Никто из нас раньше никогда не был в зоопарке, так что я даже не совсем понимала, что это такое. Лори считала, что все зоопарки надо запретить. Мама, держа в одной руке Морин, а в другой блокнот для рисования, заявила, что в зоопарке животные взамен свободы получают уверенность в завтрашнем дне. Она сказала, что когда она смотрит на животных в зоопарке, то пытается представить, что те не сидят в клетках.

На входе папа купил билеты, бормоча себе под нос то, что платить деньги за то, чтобы посмотреть на животных, – это верх идиотизма, после чего твердым шагом повел нас вперед. В большинстве вольеров за решетками трава была вытоптана и превратилась в грязь. В клетках сидели грустные гориллы, раздраженные макаки, боязливые газели и беспокойные медведи. Многие стоящие около клеток дети кидали в животных арахисовыми орехами и смеялись. При виде этих несчастных зверей у меня в горле появился комок.

«Было бы неплохо прийти сюда ночью и выпустить этих бедняг», – заметил папа.

«Я готова помочь!» – тут же вызвалась я.

Он взъерошил мне волосы. «Мы с тобой, Горный Козленок, поможем животным вырваться из плена».

Мы остановились на мосту. Под нами аллигаторы грелись на камнях вокруг пруда. «Идиотка, которая убила пуму, совершенно не понимала психологии животных. Если ты даешь животному понять, что ты его не боишься, оно тебя не тронет», – сказал папа.

Он показал пальцем на самого крупного аллигатора. «Вот мы сейчас узнаем, кто кого «переглядит», – сообщил папа и начал пристально смотреть на аллигатора. Сперва казалось, что рептилия спит, но потом она моргнула и посмотрела вверх на папу. Нахмурив брови, папа продолжал пристально глядеть на аллигатора. Через минуту животное отвернулось и быстро залезло в воду. «Вот видишь, так надо показывать, кто здесь главный», – сказал папа.