Замок Шамбла

После этих слов, произнесенных с неимоверным хладнокровием, величественная старуха села на свое место и опять облокотилась на стол, опустив голову на руки.

– Она сделает то, что говорит, — прошептал Пьер Гра Жаку Сулону.

– Знаю, — подтвердил тот, — мамаша Бессон шутить не любит.

– Притом, — добавил Пьер Гра, — мы знаем, сколь богаты дамы, к тому же они скоро вернутся в Шамбла, да и знатные какие… А Марселанжи фамилия ничтожная, и мы их больше не увидим. Нет, кто как, а я решительно беру сторону дам.

– И я тоже. Что уж тут сомневаться-то, буду работать в замке и… и притом я не хочу связываться с братьями Бессон.

– И с Мари Будон тоже, — сказал тихо Пьер Гра, искоса посматривая на служанку.

Собравшиеся шепотом вовсю обсуждали обещанные им деньги и сулимые после возвращения дам в Шамбла блага, видя в этом важном и ужасном деле только подкуп голосов двумя враждующими семействами. Только один человек угрюмо сидел в углу и ни с кем не говорил. Это был Андре Арзак. Глубоко погруженный в свои мысли, он даже забыл, где находится и кто его окружает. Вдруг чья-то рука хлопнула его по плечу, и он аж подскочил от неожиданности. Арзак поднял голову и вздрогнул, увидев Мари Будон, которая пристально смотрела на него.

– Арзак, — сказала она, понизив голос, чтобы только он один мог ее слышать, — ты помнишь, как однажды вечером в Шамбла господин Марселанж занемог, поев яичницы?

– Но, — прошептал пастух, — я не знаю… не думаю…

– А помнишь еще, — невозмутимо продолжала Мари Будон, — как за три дня до этого я поручила человеку, который был тогда пастухом в Шамбла, купить в Пюи белый порошок, о назначении которого он прекрасно знал? О! Не притворяйся невинной овечкой, ты прекрасно все это помнишь, знаешь и человека, о котором я говорю… ты знаешь его лучше всех на свете. Ну а если этот человек не поведет себя перед судьями должным образом, если из-за него осудят Жака или станут подозревать дам, знаешь, что тогда случится? О! Нечто очень любопытное, ручаюсь тебе! Я донесу сама на себя и на пастуха из Шамбла. Причина — попытка отравить господина Марселанжа.

Арзак побледнел, но попытался возразить с притворной улыбкой:

– Да ладно, никто сам добровольно судьям не сдастся.

– О! Ты же знаешь, что мысль о смерти не остановит меня.

– Знаю.

– И потом, — продолжала Мари Будон, — кто мне помешает уехать далеко отсюда, оставить Францию и оттуда написать судьям всю правду?

Арзак промолчал, по его лицу было видно, что он нервничает.

– Зачем вы мне это все говорите? — вдруг спросил он.

– Затем, что я догадалась, о чем ты так задумался.

– Вы догадались?! — вскрикнул Арзак, оторопев.

– Ты прикидывал, что для тебя выгодней: принять сторону дам или судей с Марселанжами, а потом решил — я это прочла в твоих глазах, пылавших алчностью, — не будем торопиться, подождем.

Увидев на лице пастуха испуг, Мари Будон поняла, что слово в слово передала ему его мысли.

– О! Не надо так удивляться, — сказала спокойно Мари Будон. — Я знаю тебя как облупленного, сегодня я в который раз убедилась, что ты хитрее лисы. Но если ты дорожишь своей шкурой, не старайся перехитрить Мари Будон, это может плохо для тебя кончиться.

Она отошла от пастуха, напоследок бросив на него взгляд, от которого тот затрепетал. Потом, обратившись ко всем присутствующим, она сказала:

– Ах, дети мои, известно ли вам, что судьи, то есть Марселанжи, дадут вам за то, что вы пришли издалека и потеряли целый день, от силы два-три франка? К счастью, дамы об этом узнали. Они пришли в негодование и поручили мне дать каждому из вас по луидору. — И, положив на стол пригоршню золота, она добавила: — Вас здесь двадцать, вот двадцать луидоров, пусть каждый возьмет по одному.

Крестьяне бросились за деньгами, и Арзак в том числе. В конце концов из двадцати луидоров на столе остался только один.

– Кто не взял своей монеты? — спросила Мари Будон, очень удивленная подобным поведением.

– Клодина Бессон, — ответил Пьер Гра.

– Возьмите, это ваше, — произнесла Мари Будон, пододвинув монету к старухе Бессон.

Та оттолкнула ее и пристально посмотрела на Мари.

– Нет, — сказала она с важным видом, — мне этого не нужно, я не хочу брать денег от дам.

– Почему? — удивленно спросила Мари Будон.

– Потому что не хочу ничего принимать от них, пока все это не кончится. Кто знает? Вполне возможно, им придется платить по страшным счетам.

После этих слов она встала и медленно вышла. Все оставшиеся очень удивились, а Мари Будон не на шутку встревожилась.

XX

Мари Будон, деятельная, зоркая и предусмотрительная, следила за всем, спала вполглаза, всюду успевала, извлекала пользу из всего, что могло пойти во благо дамам, и старалась уничтожить все, что могло им навредить. Она смогла заставить замолчать четырех человек, чьи показания стали бы для Жака Бессона смертным приговором, но при этом ставила под удар своих хозяек.

Матье Рейно, Этьен Гра, Клод Рейно и Изабо Делень, напуганные угрозами братьев Бессон и из страха перед Мари Будон, бормотали какие-то бессвязные фразы, когда их вызвали к судебному следователю, и так и не назвали имени Жака Бессона. Принимая во внимание настойчивые доводы госпожи Тарад и весьма красноречивое содержание письма Луи де Марселанжа, блюститель закона приказал провести тайное расследование, в результате которого он убедился, что Жака Бессона, за день до преступления лежавшего в постели, первого сентября видели около дома графинь де Шамбла. Он был слаб, бледен и еле тащил ноги.

Врача, лечившего Жака, также вызвали на допрос, где тот засвидетельствовал, что ноги больного были в таком состоянии, что он не смог бы пройти и полмили, не содрав коросты с язв и не вызвав кровотечения. Результаты этих не зависимых друг от друга расследований показались следователю убедительными, и, несмотря на науськивания госпожи Тарад «искать преступника у графинь де Шамбла и где-то рядом с ними», ему пришлось оставить попытки найти его там и начать искать преступника в другом месте.

В этом отношении план Мари Будон увенчался полным успехом, в чем она скоро убедилась воочию. Месяц спустя после ее встречи с братьями Бессон и с двадцатью «новообращенными» свидетелями она находилась в гостиной, где дамы играли в вист с аббатами Карталем и Друэ, а Жак, все еще слабый после болезни, сидел у камина. Графиня знаком велела подавать чай, как вдруг в дверь постучали.

– Войдите, — изумленно сказала графиня. В это время никто обычно не приходил.

Дверь открылась, и вошла Мариона Ру, которая еще с порога с волнением закричала: