Замуж по принуждению

— Как дела с Куратовым? — спрашивает Ира, подливая мне порцию апельсинового сока.

Опускаю взгляд в тарелку, чтобы не смотреть ей в глаза, и крепко, до побелевших костяшек, сжимаю в руках стакан.

— Все хорошо, — знаю, что ответ дурацкий, но по-другому рассказать ей не получается.

— Не хочешь говорить о нем? — не останавливается сестра.

— Я просто не знаю, что тебе сказать, — виновато пожимаю плечами и всё же поднимаю свой взгляд на Иру.

Каждый наш разговор о Руслане вызывает у неё взвинченность и нервозность. Она продолжает люто его ненавидеть и винить в смерти отца, а я… я похоже давно перестала за что порой презираю саму себя.

— Только не говори мне, что ты по-настоящему в него влюбилась? — качает головой сестра.

Я молчу и ничего не отвечаю, но каждая клеточка моего тела как-то особенно живо реагирует на его имя даже из уст Ирины.

— Глупая ты, — вспыхивает она. — Просто юная и глупая дурочка. Впрочем, и я была такой же шесть лет назад.

У меня моментально спирает дыхание от шока. Пожалуйста, лишь бы мне послышалось, показалось, причудилось…

— Не понимаю тебя, — шепчу одними губами.

— Что ты так смотришь, Ева? — Ира с силой бьет ладонями по кухонной столешнице. — У нас были отношения с Русланом шесть лет назад, поэтому я понимаю тебя как никто другой.

Не знаю, как выгляжу со стороны, но внутри меня творится настоящий хаос — сердце будто зажали в тиски, а в легкие больше не попадает воздух. Ира была в отношениях с Куратовым. Неважно, когда и как долго. Она любила его, а он… любил ли он её?

Сквозь колючие иглы, которые одновременно вонзаются в моё сердце, я пытаюсь сделать вдох. Пытаюсь наладить сбившееся сердцебиение и нервно растираю пальцы, которые почему-то окоченели, хотя в доме совершенно не холодно.

Дыши, Ева, дыши. Нет ничего такого из-за чего сейчас впору терять сознание. Неожиданная догадка приходит мне в голову так резко, что я щурюсь от острой боли и прижимаю пальцами виски, не желая мириться с реальностью происходящего.

— Ваня… Ваня от него? — только и могу вымолвить пересохшими губами.

Ира болезненно кривится и смотрит мне в глаза непривычно долго.

— Нет, не от него.

Глава 33

* * *

— Ваня… Ваня от него? — только и могу вымолвить пересохшими губами.

— Нет, не от него.

Я думала, что после этой фразы мне станет значительно легче. Стало? Нет, абсолютно.

Смотрю на сестру и не понимаю, как я раньше об этом не догадалась? Шесть лет назад она была такого возраста как я. Молодая, красивая, яркая, умная. Так почему мне даже в голову не взбрело, что она могла встречаться с моим Русланом? Моим Русланом…

Я повторяю это ещё и ещё раз. Успокаиваю себя тем, что сейчас он определенно точно мой и ничей больше. Он не отец Вани, сейчас их с Ириной ничего не связывает, но почему тогда меня так сильно лихорадит, а на глаза то и дело наворачиваются слёзы?

— Я родила Ваню не от него, Ева, — ещё раз повторяет Ира, замечая мою растерянность.

Она всегда видела меня насквозь. Скрывать эмоции я умела плохо, а если и пыталась, то сестра тут же раскусывала меня. Наверное, сейчас в моих глазах она явно читает удивление и беспомощность. Вопросы один за другим возникают в моей голове. Любила ли Ира Руслана? Как долго это продолжалось? Но я никак не могу определиться, готова ли я услышать правду на эти вопросы.

— Мы были знакомы давно. Ты тогда совсем мелкая была, — произносит Ира, не давая мне возможности опомниться. — Познакомились на одном мероприятии, стали встречаться.

— Не надо, — прошу её дрожащим голосом.

— Малыш, я хочу уберечь тебя от моих ошибок. Не больше, — как-то особенно грустно улыбается Ира.

Я сдаюсь и киваю, но каждое её произнесенное слово ранит меня с каждой секундой сильнее.

— Я влюбилась в него с первого взгляда. Руслан всегда был красивым и таким недосягаемым… Можно сказать, что я сама его соблазнила, когда была готова и уверена в себе и собственной неотразимости.

Они занимались сексом… Он не устоял…

Смотреть в глаза сестре невыносимо, поэтому я смотрю куда угодно, но только не на неё.

— Куратов всегда любил деньги, риск и красивых женщин. И он, конечно же, проворачивал незаконные дела. Это сейчас он, должно быть, остепенился и решил перейти на путь добра, набив свои карманы деньгами до отказа. Тогда он был другим, и я была другой. Он стал для меня всем. И я растворялась в нем слепо, точно, как и ты сейчас. Закрывала глаза на его мутные игры, многое прощала, только бы он не бросал меня.

Делаю вдох-выдох, пытаюсь сконцентрироваться, но сделать это сложнее чем я думала. Меня мучит жгучая ревность к тому, что у Иры тоже всё это было. Я-то думала, что все его девушки были на одну ночь, но похоже, что не с моей сестрой.

— Он не клялся мне в верности, не обещал ровным счётом ничего, что посягнуло бы на его свободу. Уж её Куратов ценил больше всего на свете. И я, дура романтичная, ничем и никогда его не попрекала. Таскалась за ним как собачонка на привязи, радуясь малейшему оказанному знаку внимания. А потом… потом у него были непонятки с одним криминальным авторитетом по имени Марат. Не поделили деньги или товар, а попала под раздачу я.

Я поднимаю свой взгляд на сестру, потому что понимаю — она начинает плакать. Тянется рукой к пачке сигарет, достает оттуда одну и, вставив в губы, чиркает зажигалкой.

— Я шла домой после работы. К нему. Меня подловили, сунули в машину и велели молчать, — Ира выдыхает сигаретный дым и вытирает кончиками пальцев выступившие слёзы. — Привезли в заброшенный дом и измывались как могли до тех пор, пока Куратов и этот Марат ничего не решили. Я потеряла счёт времени, не знала сколько это продолжалось, но так страшно мне ещё никогда не было.

Сердце глухо бьется в груди, и я делаю то, что должна — пересиливаю себя и собственную ревность, поднимаясь с места. Ноги подгибаются, пока я преодолеваю короткую дистанцию между мной и сестрой. Несмотря на то, что мне сложно быть непредвзятой сейчас, я раскрываю свои объятия и прижимаю её подрагивающее тело к себе.

— Они звери, Ева. Они все там звери и властелины мира сего, которым не писан закон, — шепчет сестра, опустив голову на моё плечо.

Теперь я понимаю, что хотела донести до меня Ира. Ей это удается, потому что меня саму пробивает дрожь. И боль, которую описывает мой родной человек передается и мне. Мы стоим так несколько минут. Я глажу её волнистые волосы, спину, пытаюсь успокоить, хотя не на шутку взволновалась и сама, а потом я отступаю, потому что моя футболка пропитана её слезами и моральных сил на большую сестринскую поддержку у меня уже не осталось.