Замужем за облаком. Полное собрание рассказов

Паническая рука

Я только что прожил такой период жизни, когда один день мучительно перетекает в другой, все дурно пахнет, ничто не работает, ничто не улыбается, ничто не подходит одно к другому. Даже мои ноги по какой-то таинственной причине немного выросли, и мне пришлось купить три пары новых туфлей. Представьте такое. Может быть, мое тело, как змея, пыталось вырваться из своей старой, неудачливой шкуры и сформировать новую.

Посреди этой черной вакханалии я познакомился с Селин Девенант. Она жила в Мюнхене, в пяти часах легкой езды на поезде от Вены. Своим мягким бодрым голоском Селин читала новости на тамошней англоязычной радиостанции.

В пятницу вечером после работы я спешил на вокзал Вестбанхоф и рейсом «Розенкавалира» ехал в Мюнхен. Поезд и правда так назывался.

Иногда Селин сама приезжала в Вену, но не скрывала, что недолюбливает этот город. Я говорил ей, что для меня поездка на поезде – одно удовольствие и я жду не дождусь прокатиться. Так что мы пришли к молчаливому соглашению на время оставить все как есть: она будет встречать поезд в Мюнхене на вокзале Хауптбанхоф в одиннадцать тридцать вечера, и наш уик-энд будет начинаться там, среди встревоженных голубей, толкотни пассажиров и гудков поездов.

При первой моей волнующей поездке на Запад я совершил ошибку, купив билет в первый класс. Но даже там купе было забито уезжавшими на выходные людьми с кучей багажа. И на будущее я решил, что лучше покупать сидячее место во втором классе, приходить пораньше и прямиком направляться в вагон-ресторан. Если просидеть там до городка Аттнанг-Пухгейм, где поезд несколько освобождался, то, пробираясь обратно в свой второй класс, я мог выбрать себе место получше.

Все складывалось неплохо еще и потому, что на железной дороге очень недурно кормили. Как хорошо сидеть у широкого окна и есть, глядя, как мимо проплывают австрийские проселки. Перхтольдсдорф, Санкт-Пёльтен, Линц… Начальники станций в красных фуражках, машущие рукой. Фермеры с ничего не выражающими лицами в старых пикапах. Замершие столбами люди на полустанках в сельской глуши, глядящие, как мы громыхаем мимо. Беззвучно лающие собаки. Частенько я видел пасущихся оленей. В чистом поле зигзагами метались кролики.

Это уносило меня из моей жизни и приближало к Селин.

* * *

Как называется эта бело-розовая лилия с сильным запахом перца и пряностей? Не помню, но это один из моих любимых цветков. Первое, на что я обратил внимание, когда в тот вечер они вошли в вагон-ресторан, был именно он. У обеих в волосах было по этому чудесному цветку. А может быть, это было второе, на что я обратил внимание: было трудно не вытаращиться на их уникально разную красоту.

Высокая, роскошная женщина выглядела так, будто раньше была актрисой или, по крайней мере, красовалась на рекламном проспекте, с безукоризненным хрустальным бокалом шампанского в руке любуясь из высокого окна видом Манхэттена или Парижа. Теперь, на исходе четвертого десятка или только-только разменяв пятый, она начала новый тайм сильно и неодолимо. Если на ее лице и были морщинки, то они лишь придавали ей более соблазнительный, опытный вид. Цветок за ее ухом говорил о чувстве юмора, о способности улыбаться миру. Цветок за ухом дочери говорил о внимательной матери, довольной своей дочерью. Редкое сочетание.

У девочки были такие же рыжеватые волосы и большие круглые глаза, как и у матери. По крайней мере, я принял ее за мать. Они были слишком похожи – старшая и младшая версии одного и того же великолепного лица. Такого, каким станет лицо девочки лет через двадцать, если ей повезет.

Изрядную часть каждого дня я проводил в мыслях о Селин и о том, как между нами все сложится. Я хотел, чтобы сложилось, и надеялся, что она хочет того же. Мы не строили долгосрочных планов, потому что такого рода разговоры начинаются лишь после того, как обследуешь новые земли ваших отношений и хорошенько подумаешь, куда же направиться по застолбленному участку. У нас было много общих склонностей, мы не могли насытиться друг другом в постели, но самое лучшее – мы всегда знали, что нам есть о чем поговорить. Когда мы были вместе, мы очень редко замолкали, да и то лишь затем, чтобы в тишине удовлетворенно помурлыкать, и это мурлыканье – настоящее электричество любви.

Если я начинал думать о Селин, почти ничто не могло отвлечь меня от моих мыслей. А когда в вагон-ресторан вошли мать и дочь, я думал о ней. И был потрясен, осознав, что все мои мысли о Селин испарились при виде того, как две эти изумительные красавицы направились через весь вагон… к моему столику.

– Не возражаете, если мы присядем здесь?

Вагон был заполнен примерно на треть, и свободных столиков хватало. Почему им захотелось сесть именно здесь? Я привлекательный мужчина и, вообще-то, женщинам нравлюсь, но не настолько, чтобы кидаться ко мне через все помещение. Особенно если сами они выглядят как эти.

– Пожалуйста. – Я привстал и жестом указал на пустые стулья.

От волос обеих исходил цветочный аромат. Девочка, улыбаясь и покраснев от смущения, не смотрела на меня. Выдвинув стул так резко, что чуть его не опрокинула, она в последний момент подхватила его двумя руками.

Ее мать рассмеялась и приложила руки к щекам.

– Бедная Хайди. Она так хотела произвести на вас впечатление. Увидев, как вы идете по перрону на вокзале, она прямо выскочила из поезда, чтобы посмотреть, в какой вагон вы сядете. А потом специально выжидала, чтобы не выдать своего нетерпения.

Девочка бросила на мать кинжальный взгляд: та выболтала ее тайны и выставила их на смех. Мне не показалось это смешным, и с дружелюбной улыбкой, чуть пожав плечами, я попытался сказать ей об этом. Вся красная, словно обгорела на солнце, она исподтишка бросила на меня лишь один взгляд, а потом больше не смотрела.

Мать покачала головой, по-прежнему улыбаясь, и протянула свою изящную руку.

– Франческа Полд. Это моя дочь Хайди. А вы?..

Я представился и пожал теплую руку женщины. Она задержала ее на несколько секунд. Я заглянул ей в глаза, не говорит ли она мне что-то этим, но увидел в них лишь: «Интересно, да?» Франческа широко улыбнулась и села.

Гм-м-м-м.

– Что вы читаете? Албанские сказки? Звучит интересно. – Без спроса она взяла книгу, открыла и начала читать вслух – «Хотите верьте, хотите нет. Да снизойдут все блага на того, кто слушает!»

Обе, мать и дочь, рассмеялись. Смех был совершенно одинаковый, разве что у одной звучал выше и моложе, а у другой глубже и опытнее. Это было очаровательно.

– Какой забавный способ начинать рассказ! Это волшебные сказки? – Она положила книжку на стол, и ее тут же взяла девочка.

– Да. Люблю читать сказки. Это мое хобби.

Женщина кивнула. Ее лицо выразило полное одобрение. Я набирал очки.

– А чем вы зарабатываете на жизнь?

– Продаю компьютеры в страны Восточного блока.

– Продаете компьютеры и читаете сказки? Разносторонний человек.

– Вы очень любезны, но это, вероятно, просто тяжелый случай задержки в развитии.

Мои слова вызвали смешок и еще одну одобрительную улыбку.

Женщина подняла руку, привлекая официанта, и тот, как ястреб, подлетел к нашему столику. Мир делится на тех, кто умеет привлечь внимание официанта, и тех, кто не умеет.

Тем, кто умеет, достаточно лениво или устало приподнять палец, и официанты тут же вскидывают голову, словно на их тайной частоте прозвучал какой-то секретный радиосигнал. И подходят через несколько секунд.

А те, кто не умеет, могут сколько угодно щелкать пальцами, да хоть из кожи вылезать, но все бесполезно. Их не слышат и не видят, хоть умри. Франческа Полд умела подозвать официанта. Что и неудивительно.

Мои спутницы сделали заказ, и наша беседа продолжилась. Девочка притворилась, что углубилась в мою книжку сказок, но я замечал, что она то и дело отвлекалась, и ее глаза – внимательные и любопытные – следили за мной. Прекрасные глаза. Большие и живые, они были как бы наполнены влагой, отчего казалось, что она вот-вот заплачет. И тем не менее это их свойство придавало им еще большее своеобразие и привлекательность.