Замужем за облаком. Полное собрание рассказов

На следующее утро я подъехал к «Кабинету доктора Калигари» купить рубашку и повидаться с Майклом.

Как только я вошел в дверь, он набросился на меня:

– Ты меня оборвал! Свинья! Как ты мог?

– Оборвал? Когда?

– Вчера вечером, во время передачи! Это я звонил Руссо. Хотел дать тебе знать, что слушаю.

– Это был ты? С этой цитатой про Бога. Почему ты не позвонил раньше? Это был единственный интересный вопрос за всю передачу. Я и не знал, что ты такой поклонник Руссо.

Он удовлетворенно хмыкнул:

– Я собирался поймать парня этой цитатой из Хэзлитта. Насчет того, что было бы, если бы человечество захотело чего-то правильного. Я все спланировал.

– Срезать его? Но это же был просто почтальон из Аризоны.

– Это был вонючий самозванец, Инграм. Остальные психи в передаче искренне верили в то, что говорят. Кроме этого. Он, очевидно, просто прочел «Исповедь» и решил прийти на передачу… Не отговаривай меня. Терпеть не могу самозванцев. Даже тех, что приходят на твою передачу.

– Ко мне на передачу приходит много таких, Майкл. Она называется «За гранью».

Его недавний гнев вывел меня из равновесия, но он быстро успокоился – лицо приобрело прежнюю мягкость, а брови из буквы «V» опять улеглись в дуги. Через мгновение после восстановления наших отношений я уяснил, что до того никогда не видел Майкла по-настоящему рассерженным. Что случилось?

– Майкл, с тобой все в порядке? Что-то не так?

Вместо ответа он взял меня за рукав и потянул в заднюю комнату магазина, где у него была контора.

– Хочу, чтобы ты взглянул кое на что.

Его офис маленький и без излишеств. На нескольких стульях из серого гладкого металла сидеть неудобно. Единственная картина на стене – увеличенный кадр из фильма «Кабинет доктора Калигари», и эту же картинку магазин воспроизводит на своих бланках.

– Взгляни.

Майкл прошел за стол и протянул мне сложенный листок бумаги. Я взглянул. На нем жирно, красными чернилами было написано несколько слов. Очень коряво, детским почерком. Точки над «i» были скорее кружками, чем точками, и все такое.

Дорогой Майк,

прошло немало времени, верно? Что ж, ты обрадуешься, узнав, что твой старый приятель Клинтон собирается скоро тебя навестить. Так что приготовь все к вечеринке. Я выезжаю, малыш.

Я попытался отдать письмо обратно, но он не взял его, и я положил листок на край стола. Майкл с несчастным видом уставился на него.

– Приезжает Клинтон? Ну и что?

– Он уже здесь.

Повернувшись, Майкл отодвинул занавеску позади стола и жестом поманил меня к себе. Когда я подошел, он указал на другую сторону улицы. Его руки не могли найти покоя. Они не тряслись, но все его существо излучало какую-то нервозность, какое-то сильное тревожное напряжение. Будто мгновение назад его сильно ударило током, и теперь он не сразу мог прийти в себя.

Улица была полна машин и прохожих, дыма и шума. Толпы людей куда-то двигались, двигались.

– Что ты хотел мне показать?

Он ткнул пальцем:

– Светофор вон там. Видишь, мальчишка прислонился к столбу? В футболке с номером двадцать три?

– В красной?

– Да. Это Клинтон.

– Майкл, – усмехнулся я, – ему же лет пятнадцать.

– Знаю. – Он опустил занавеску.

В последний момент «Клинтон» посмотрел в нашу сторону, как будто почувствовав, что мы говорим о нем.

* * *

Руки могут выдать правду. По тому, как они поднимаются и падают, с безотчетной печалью или грацией, можно прочитать признание в окончательном поражении или любви, скрытое за каменным лицом или циничной улыбкой.

Мы с Майклом сидели по разные стороны стола. Сначала он пытался шутить, но его руки поднимались лишь наполовину – как птицы, не имеющие сил взлететь. И в этом не было ничего смешного.

– Знаешь, сколько у меня знакомых, Инграм? В моей записной книжке на букву «Z» исписано три страницы! Я не вру… Но знаешь, что я понял недавно? Что всегда водился не с теми. Так много мнимых друзей. Не говорю о присутствующих, но мой величайших талант – привлекать к себе людей, которые сначала кажутся великолепными, но потом – одно расстройство… И Клинтон – ярчайший пример.

Бессознательно я поднял руку, как ученик на уроке, когда не терпится задать вопрос.

– Погоди, Майкл, но после всех твоих рассказов о Клинтоне я думал, что он, как в сказке, был тебе другом и защитником… Ты сам десять раз говорил, что он спас твое детство.

– Это так. Он спас мое детство. Но сейчас речь не о том. Послушай, не говори, что знаешь человека, если только он не открыл тебе, с какими тайными молитвами обращается по ночам к своему богу или дьяволу…

Я в замешательстве помотал головой: о чем это он?

– Да, Клинтон защищал меня. Несколько лет. А потом в один прекрасный день превратился в обезьянью лапку! Третье желание, которое убивает все хорошее, все, что ты любишь.

Объяснять что-то кому-то – это вроде уборки помещения: сначала делаешь несколько широких взмахов шваброй, чтобы смести в кучу весь более или менее крупный мусор, а потом, покончив с этим, опускаешься на колени, чтобы добраться до всякой мелочи и пыли, затаившихся в углах и под мебелью. Вымести все это, и presto! [18] – в комнате порядок.

18

Быстро, скоро (ит.).

Но вместо того, чтобы навести порядок – то есть собрать все подробности о Клинтоне Дайксе вместе в одну аккуратную (доступную пониманию) кучу, – Майкл путано и сбивчиво что-то бормотал, порой совершенную бессмыслицу. От такой уборки пыль и мусор только еще больше разлетались по комнате его прошлого.

Единственное, что я сумел понять к концу того первого дня, когда на другой стороне улицы мы увидели мальчишку, было следующее: Клинтон Дайкс вернулся и ему по-прежнему было пятнадцать лет. Все то время, что Майкл знал его, ему было пятнадцать.

Больше двадцати лет.

* * *

– Я не рассказывал тебе, что случилось с Энтони Фанелли.

– Майкл, пожалуйста…

– Нет, я не собираюсь грузить тебя просто еще одной историей. Все это имеет отношение к происходящему. Тебе следует знать всю предысторию, прежде чем судить о чем-либо. Все связано.

– Ты говоришь это мне?

Несколько лет назад у меня в «За гранью» был гость – один из головорезов генерала Гальтиери в аргентинском правительстве. Работа моего гостя заключалась в том, чтобы пытать людей. При всей его отвратительности, этот низкий тип, гордившийся своими делами и довольный, что все сошло ему с рук, сказал в передаче нечто такое, что запало мне в душу. У большинства людей в голове не хватает пространства, чтобы учиться чему-либо и набираться мудрости, и этот тип был один из таких. В основном он был вполне предсказуем, но часто ли мы имеем возможность послушать зло из собственных уст зла? Или ощутить дыхание монстра, слушая, как он рассуждает о своем ремесле?