Занавес приподнят
Шрифт:
— Так-так… Любопытная ситуация!.. Сначала сочинили какую-то неисправность в машине. Потом наврали, будто заболели. Теперь тоже продолжаете фантазировать! Придумали какую-то типографию рабочих и «честных интеллигентов»!.. Словом, пытаетесь высокими идеями прикрыть низменные дела… М-да. Не выйдет! — неожиданно резко крикнул Букур, опять входя в раж. — Вы пойманы с поличным, сударь! Да. Сочувствую вам, однако же я, господин шофер, не такой олух, чтобы вновь поверить вам на слово! Да-с!
— Как угодно… — грустно ответил Аурел. — Хотя, — спохватился он, — вы уже были в гараже и
— Шарить в чужом добре, если даже оно, как вы изволили сказать, народное, — не мое призвание! Запомните это!
— В таком случае, — развел руками Морару, — остается только пригласить вас в гараж. Моим словам не верите, своим глазам поверите… если это очень необходимо, конечно, и не составляет для вас большого труда…
Аурел рассчитывал, что профессор не снизойдет до проверки. Зачем ему? С большим успехом за него это сделает полиция… Сказал же он все это хозяину потому, что несносно стало слушать его резкие и бесконечные попреки за действительный и мнимый обман.
А старик на минуту притих, заложил руки за спину и обошел вокруг понурившего голову шофера, слева и справа заглянул ему в лицо, наконец остановился и, глядя в упор хитро сощуренными глазами, с мальчишеским задором сказал:
— А вот представьте, я принимаю ваше «любезное» приглашение! Да-с… К вашим услугам… В гараж так в гараж! — И, заметив, что шофер несколько растерялся, торжествующе произнес: — Ага! Попались, сударь. Не вздумайте на попятную, не выйдет! Нет, не выйдет!..
— Почему же? С удовольствием! — твердо ответил Аурел.
Желание профессора лично убедиться в том, что в гараже спрятана подпольная типография, вместо того чтобы вызвать полицию, нотки лукавой игривости и добродушного торжества в его последних словах — все это действительно привело Аурела Морару в некоторое замешательство, породило у него пока еще смутную надежду на благополучный исход всей этой истории. Побуждаемый искренним желанием помочь старику, он схватил с кушетки пальто и предложил профессору одеться.
Букур протестующе вырвал из рук шофера пальто и стал одеваться, возмущенно проговорив:
— Нет, сударь! Покорнейше благодарю…
Морару стоял с вытянутыми руками, сконфуженный и обескураженный. Не проронив ни слова, он грустно наблюдал, как взволнованный старик сует руку мимо рукава пальто, как задом наперед напяливает шляпу и небрежно накидывает поверх воротника кашне.
В гараже Морару сразу же развязал шнур, снял с «американки» одеяло и, отступив на шаг от дверки автомашины, жестом пригласил Букура подойти ближе.
— Как видите, это типографский станок, а не бормашина…
Букур тотчас же просунул руку, торопливо ощупал холодный металл и недовольно буркнул:
— Предположим, типографский… Дальше!
— А это касса со шрифтом… В ящиках тоже шрифт, — продолжал Морару, извлекая из ящика несколько свинцовых букв. — Видите?
— Вижу, вижу… Все вижу. Но это не убедительно! — нетерпеливо произнес Букур. — На таких станках можно печатать канцелярские формы и бланки, бутылочные этикетки и прочую дребедень!.. Газеты! Где ваши газеты, сударь?
— Минуточку, — спокойно ответил Морару и бережно достал из большой
пачки газету. Профессор порывисто взял ее, сунул себе под нос и стал обнюхивать.— Совсем свежая! Люблю этот запах, — сказал он неожиданно миролюбиво и, надев очки, медленно, как бы вдумываясь в каждое слово, вполголоса прочел:
— Пролетарии… всех… стран… гм-мы-м…
Вдруг он оторвался от газеты, обернулся к Морару и заговорщицким тоном прошептал:
— Вы, между прочим, хорошо заперли калитку? Проверьте!
— На внутренний засов, господин профессор. Не беспокойтесь…
Букур приподнял очки..
— Не торгуйтесь! Проверьте…
Морару покорно направился к воротам. Засов был задвинут до отказа. Развернув газету, Букур пробежал глазами по броским, совершенно необычным для легальной прессы заголовкам:
«Нищенский уровень жизни шахтеров Лупень», «Союз Советских Социалистических Республик — бастион мира и демократии», «Борьба румынских коммунистов за воссоединение Бессарабии с Родиной-матерью Советской Россией!», «Финансовые тресты — новая кабала!»
Профессор углубился в чтение, иногда чуть заметно кивал головой, как бы подтверждая прочитанное, иной раз хмурился, наклонял голову набок, словно удивлялся чему-то. Читал внимательно, безотрывно. Казалось, он нашел в этом небольшого формата листе шероховатой оберточной бумаги, не содержащем сенсационных сообщений и интригующих фотографий, что-то чрезвычайно важное и нужное.
С умилением Морару наблюдал за стариком, и чем дальше, тем больше ослабевала тревога за судьбу доверенной ему товарищами типографии. Профессор читал стоя, переминаясь с ноги на ногу. Аурел спохватился, взял в углу табуретку, тихо и осторожно подставил ее старику.
— Присядьте, господин профессор. — И добавил шепотом: — Мои карты раскрыты…
— Скажите, пожалуйста… А я тем не менее не намерен прощать вам!
Аурел снова встревожился.
Букур положил газету на верстак, снял очки и, нервно передергиваясь, сурово повторил:
— Такое не прощается! Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю…
— Не совсем… — выдавил Морару. И это была правда. Мысли подпольщика напряженно работали в одном направлении: только бы избежать провала!
— Вот как?! — в свою очередь удивился профессор. — Разве не вы, сударь, предложили мне, профессору Букуру, вызвать полицию и пророчили за это какую-то бляху?! Наговорили черт знает чего, а теперь прикидываетесь непонимающим?!
Аурел с облегчением глубоко вздохнул, словно лопнул обруч, сжимавший его грудь… «Ну и старик!» — с восхищением подумал он.
— Скажите-ка, сколько лет вы работаете у меня?
— Шестой год.
— Позор! Пять лет! Ну пусть четыре и даже три… — быстро заговорил Букур. — Почему же в таком случае у вас сложилось такое отвратительное мнение обо мне?!
— Господин профессор! Дорогой вы человек! — в который раз пытался Морару объясниться. — Я же обязан соблюдать…
— Это меня не касается! — снова оборвал его Букур. — Не хочу знать, что вы там обязаны или не обязаны соблюдать. Я спрашиваю, как у вас повернулся язык предложить мне вызвать полицию?!