Занавес

– Руки. Суставы рук сбиты, на них есть ссадины, как если бы он незадолго перед гибелью дрался.

– Вот, дрался. А дверь заперта изнутри. Я говорю, что здесь все не просто. Не просто поскользнулся, не просто упал... И не очнулся. И, что странно, в квартире нет телефона. Нет стационарного, это ладно, бывает, многие сейчас отказываются за ненадобностью. Но и мобильного телефона товарища артиста тоже пока не нашли. А это уже не странно, это подозрительно, потому что такой человек без телефона остаться просто не может. Ведь он знаменит, он всем нужен, да и у него самого всевозможные дела, обязанности, связи... Значит, либо потерял где, либо прихватил кто. Забрал и унес с собой.

– Кто?

– Очень хороший вопрос. Я думаю, что тот, кого здесь не было. Как бы не было, пока мы не докажем обратное.

– Товарищ майор!
– из дальней от входной двери комнаты, спальни, выглянул проводивший там осмотр оперативник.
– Мы тут телефон нашли. Весь в крови и разряжен, скорей всего, это телефон потерпевшего.

– Ну-ка, ну-ка!
– живо заинтересовался Журов и замахал рукой, приглашая оперативника приблизиться. Тот подошел, держа на вытянутой руке двумя пальцами за угол целлулоидный пакет, в котором матово блестел мертвым экраном телефон. Аппарат весь был измазан превратившейся в корку и похожей на пластмассу засохшей уже черной кровью.

Журов с любопытством оглядел телефон со всех сторон.

– Где нашли?

– Под кроватью, в самом углу был, поэтому заметили не сразу.

– Что, совсем разряжен?
– спросил майор оперативника.

– Совсем, - подтвердил тот.

– А как думаешь, сможем мы узнать последние звонки? Вход - выход?

– Думаю, сможем, - пожал плечами оперативник.
– Аппарат не поврежден... Должны.

– Вот, еще вопрос, - сказал Иван Иванович, обращаясь в Флюмо.
– Каким образом телефон пострадавшего оказался в той дальней комнате, если сам он здесь, на кухне? При этом, мы видим на корпусе гаджета следы крови, в то же время, следов крови в той комнате ни на полу, ни где-нибудь еще нет. То есть, можно утверждать, что в то время, когда господин Гранин уже получил ранение и истекал кровью, он в спальню не заходил. Тем не менее, телефон его находится там, и состояние телефона говорит нам, что потерпевший держал его в руках, уже будучи раненым, или травмированным. Как это расценить? Загадка...

– Вот вам, Журов, и головоломка на ближайшие сутки, - сказала Флюмо, - потому что, сдается мне, спать вам сегодня не придется. Происшествие резонансное, начальство будет теребить, и требовать результата. Ну, уверена, что вы отлично справитесь. А нам пора возвращаться в управление и садиться за составление отчетов.

– Да я и в эту, ну, предыдущую ночь отлично выспался, так что не извольте беспокоиться, - успокоил Татьяну Рудольфовну Журов. Он бережно прикоснулся к протянутой ему руке Флюмо.
– До свидания, - сказал.
– Всегда приятно с вами, так сказать, пересекаться.

Миндалевидные, слегка раскосые глаза Флюмо потеплели.

– Вы тоже здесь, не усердствуйте чрезмерно. Меру знайте, - сказала она перед тем, как удалиться.

– Мера есть категория неопределенности...
– пробормотал Журов тихо, задумчиво глядя вослед уходящей Флюмо.
– Ибо у каждого она своя...

Тремя днями раньше, в пятницу, около полудня, заслуженный артист республики Андрей Гранин вошел в подъезд своего дома и, остановившись у двери лифта, нажал кнопку вызова. Мужчина был одет в светлые брюки и светлую свободную рубашку с открытым воротом, через плечо его была перекинута, судя по всему, достаточно увесистая дорожная сумка, может быть поэтому он шел тяжело, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, словно моряк на палубе. Пока лифт неторопливо спускался с верхнего этажа, Гранин скучающим взглядом окинул небольшой холл. Заметив под потолком камеру видеонаблюдения, он по привычке подмигнул в мутный зрачок объектива и, как приветствие, поднял вверх два пальца. Виктория! Победа всегда и во всем.

Как впоследствии выяснилось, это была последняя, хоть и не профессиональная, съемка артиста.

Поднявшись в квартиру и войдя в прихожую, он с наслаждением сбросил сумку с плеча на пол. В сумке что-то глухо звякнуло.

– Тихо, тихо, - успокоительно произнес Гранин.

Скинув туфли, он с наслаждением нырнул горящими ступнями в растоптанные домашние тапки, словно ступил в прохладный ручей, по гудящей истоме ног ощутив в полной мере, насколько же он устал.

Подхватив с пола сумку, он прошел с ней на кухню. Поставив там сумку на стол, он извлек из нее две бутылки вина и пакеты со снедью. Продукты убрал в холодильник, бутылки оставил на столе, а сумку отнес обратно в прихожую и сунул под вешалку. Вернувшись на кухню, остановился у стола. "Десертное или сухое?" - пронеслось в голове. Колебания было недолгими. "Десертное, - решил он, - чтобы слаще спалось".

Достав из ящика штопор, который, как ему и полагалось, лежал на своем, определенном для него месте, он откупорил бутылку и налил себе темного, как гречишный мед, и почти такого же густого и сладкого вина в чашку, которую взял с сушки над раковиной. "Может, все же лучше было купить мадеры или хереса?" - подумал он мимолетом, но не стал дальше углубляться в тему выбора и мучить себя сомнениями. Сомнений и без того хватало. Не присаживаясь, одним махом выпил все, что было налито, сосредоточившись именно на процессе питья, а не на анализе связанных с ним вкусовых ощущений, поставил чашку на стол, налил еще в нее, где-то на треть, и так же стремительно выпил. После чего отправился прямиком в спальню.

В спальне, самой дальней от кухни небольшой комнате, были задернуты шторы и царил полумрак. Не раздеваясь, как был, Андрей Владимирович бросился на кровать прямо поверх покрывала. Зарывшись лицом в подушку, словно пытаясь отсечь все внешние раздражители, прислушался к своим внутренним ощущениям. Процесс согревания, размягчения и растворения, вызванный выпитым вином, уже пошел. Рождаясь в животе, в самом центре вселенной, тепло, медленно и постепенно, почти незаметно расползаясь, уже принялось заполнять все углы и закоулки его тела. Появилось ощущение, будто это набегающая волна подхватила и закачала его на своей длинной покатой спине. В ушах даже возник шум прибоя. Обман. Обман, конечно! Прибой и море остались там, откуда он только что приехал, и куда вскоре должен вернуться обратно, вот только отлежится немного. Было бы здорово за это время избавиться от той занозы, что застряла в мозгу. Но ее так просто не вытащить, ее еще надо исхитриться как-то подцепить, а после выдрать, с корнем, с мясом, все равно как. А для начала хорошо бы понять, как она там появилась, и что она вообще такое. Да и в мозгу ли она, заноза, а, может, глубже, в душе?

Он не знал, когда это началось. Должно быть, с полгода назад. Помнится, ему как раз вручали приз на осеннем кинофестивале за лучшую роль, а он стоял на сцене, смотрел в рукоплещущий зал и думал, Господи, что я здесь делаю, зачем мне все это, для чего? Ощущение было таким, будто тащил, тащил непосильную ношу, и то ли надорвался от тяжести, то ли разочаровался, поняв, что не туда и не то тащил. И позже это ощущение ошибочности пути и ненужности самого процесса труда его уже не оставляло, а только усиливалось с каждым новым днем. Пропали ощущение свежести и радость от творчества, а с ними и удовольствие от жизни. А как же жить без удовольствия? Жить, не испытывая удовольствия от жизни нельзя, недопустимо, даже преступно, но именно так он живет в последнее время. Да ладно бы просто так, без удовольствия. Подумаешь, многие живут, не испытывая оргазма ни от жизни, ни от сопутствующих процессов, и ничего. Можно перетерпеть, наверное, пока все само каким-то образом уладится. Но нет же, он не такой. Он особенный! И словно бес какой-то вошел в него, словно подгоняет его, подстегивает, заставляя совершать все новые и новые глупости, которые лишь усугубляют ситуацию. И вот, теперь он прячется здесь, в месте, о котором мало кто знает. Он сбежал от всех, от обстоятельств, от того, что может произойти, и от той женщины, которая способна разбить его семью, и от себя. Вот, уже и семья оказалась под ударом, под вопросом. Ну, как семья? Ну, как под вопросом? Вопрос уже чисто риторический. К сожалению. Но он еще поборется, поборется... Жив будет... Даст Бог...

Проснулся Гранин лишь к концу дня, часа в четыре пополудни. Сон был глубокий, но тяжелый, ватный какой-то, как обморок, как беспамятство. Но, быть может, такой сон ему и был нужен. Что-то снилось ему, или мнилось, какие-то темные массивы и формы возникали из сумрака сознания, наплывали, медленно вращаясь и перемешиваясь, наваливались своей ошеломительной громадой, но в последний момент раздавались в стороны и там исчезали за гранью видимого и определенного, чтобы тут же быть замененными другими, подобными. Порождения тьмы. Впечатление от сна осталось тяжелое, но не слишком гнетущее. Наверное, потому, что, как не без оснований думал Гранин, все мы сами суть порождения тьмы, и поэтому умеем мириться с ее неизбежным существованием и постоянным присутствием где-то рядом, даже всего лишь на расстоянии вытянутой руки.

Перевернувшись на спину, Гранин довольно долго еще продолжал лежать на кровати, до тех пор, пока не определил окончательно, что над его головой и перед глазами реальный потолок комнаты, а не сумрачный и тяжелый эгрегор его сна. Утро, как он помнил, было солнечным, солнечные блики на потолке указывали на то, что вечер, очевидно, будет ему под стать. Это обстоятельство позволило мысленно связать воедино цепочку дня, преодолев провал длиной в сон. Самое время теперь было решить, чем заняться в те свободные пару дней, которые были у него в запасе. Неожиданно Гранин почувствовал, что что-то неудобное и настырно неприятное острым углом врезалось куда-то в пах. Он вспомнил, что оставил в кармане телефон, и теперь, после нескольких переворотов в кровати, аппарат занял там явно нелояльную по отношению к владельцу, а по сути, к своему господину, позицию. Кряхтя, извлек телефон из кармана и включил, проверяя наличие пропущенных вызовов. Мигнув зеленым пузырем глаза, телефон сообщил, что таковых на сегодня нет. "Странно, никто мне не звонит, никто меня не хочет", - пробормотал заслуженный артист. Неожиданно ему сделалось обидно, что вот так сразу о нем все забыли, а следом, откуда ни возьмись, на него свалилось одиночество, такое острое, что похолодели руки. Прерывая этот психологический беспредел на корню и в зародыше, Гранин вскочил с кровати.