Занавес
Шрифт:
– Да нет, я не против!
– сообщил М свое отношение.
– Я только за. Вы, кстати, не замечаете здесь сходства? А по-моему, аналогия с вашим случаем очевидная. Вы тоже хотели, и были готовы отдаться кому угодно, лишь бы получить то, чего всегда желали добиться. Чего же вы хотели? А хотели вы получать удовлетворение от жизни. А так же славу, признание и народную любовь. Внимание, успех! Ну, и деньги, конечно, какое же без них семейное счастье. Все это вы получили. Все, что причиталось вам по договору, в полной мере.
– И все это я получил заслуженно!
– возразил Гранин.
– И не получил, а заработал, свои горбом! Да я пахал, как вол, круглосуточно и без выходных! У меня, как ни странно, есть свой, личный талант,
– Талант у вас, бесспорно, есть, кто же с этим спорит. Не будь у вас таланта, я с вами не стал бы и связываться, это, как говорится, однозначно. Но, с другой стороны, талант это всего лишь половина дела. Меньше, много меньше половины. Мало ли талантов заканчивают свои дни под забором? Да полно! И все потому, что их жизни сложились не так, как надо было для того, чтобы их талант был реализован. А вот в том, что у вас все сложилось, как надо, уже целиком моя заслуга. Уж поверьте мне. До тридцати пяти лет вы были полный ноль, полный, а потом словно в вашу сторону повернули рог изобилия, и все посыпалось на вас. Все, конечно, хорошее. Рог изобилия в вашу сторону развернул я. Да вы и сами, если немного напряжете свою память, сможете припомнить не один и не два момента, когда стечение тех или иных обстоятельств вам казалось счастливой случайность. Так вот, официально вам говорю, никаких счастливых случайностей не было. Их вообще не бывает. Все моя работа. Все. В соответствии с буквой нашего договора.
– Ну, не знаю, не знаю, - в ответ с сомнением протянул Гранин.
Он надолго задумался. Все, что приходило ему в этот момент в голову, не доставляло ему ни малейшей радости. После того, что рассказал М, он ощущал себя марионеткой в чужих руках, а, между тем, марионеткой он никогда не был и не собирался быть.
– Ну, хорошо, хорошо, допустим, что все было именно так, как ты мне описал, - сказал он, наконец.
– Допустим, что таковыми на самом деле были мои мысли и мои желания. Допустим! Но тебе-то это все зачем, объясни? Ты-то зачем в меня...входил? Или вселялся, не знаю.
– Нет-нет, я в вас только входил, - уточнил М с тонкой улыбкой на губах.
– Мог бы вселиться, но я предпочитал входить. Этот процесс, вхождения, он чем-то напоминает по ощущениям, я думаю, то, что чувствуют женщины, когда в них входите вы. Мне очень нравится это ощущение.
– Ну, ты, поосторожней на поворотах!
– вскипел Гранин.
– Я не из этих! И совсем не толерантен в задней полусфере. И не испытываю никакого удовольствия от вхождения в меня, даже теоретически, потому что это противоестественно. Усекаешь? А женщины испытывают. В них природа заложила такое свойство, испытывать удовольствие от... Ну, ты понял, от чего. У меня даже фантазий таких никогда не было, я нормальный. И в этом разница. А вообще, что ты зациклился на сексе? Есть же и другие удовольствия. Ощущения другие, чувства...
– Есть, конечно. Но я не всеяден, как вы, быть может, подумали. Не все ваши излишества мне по нраву. Я, например, не люблю, когда много выпивки и тяжелое опьянение, от которого теряешь рассудок. Рассудок терять нельзя, дорогой Андрей Владимирович, никогда, это нехорошо и может печально закончиться... А вот легкое опьянение от бокала вина, да во время хорошего обеда, это здорово. Люблю хорошо поесть. С вашей, конечно, помощью, но для этого вы мне и нужны.
– Ты любишь поесть, а у меня живот растет, - возразил Гранин.
– Надо мной уже смеются!
– Ничего, это не страшно. Пусть их смеются. Вы можешь заняться упражнениями, бег там, йога. Йогу, кстати, я тоже люблю. Но больше всего - женщин. Женщин и, простите, секс. Нет ничего прекрасней того чувства, когда входишь в женщину.
– Тут я, пожалуй, соглашусь, - как бы нехотя кивнул, соглашаясь, Гранин. И полюбопытствовал: - А когда ты в меня это, входил, ты то же чувство испытывал?
– Возможно, - М задумался.
– Нет, не думаю. Здесь
– А я от твоего... присоединения вовсе никакого кайфа не ощущал. Ни разу, - сообщил Гранин.
– Зато теперь понимаю, отчего мне порой бывало так хреново, что хоть волком вой, хоть на стенку лезь. А это все ты, со своим грязным... естеством. Неужели и женщины так же страдают, и терпят все только от неизвестной нам, но известной им причины?
– Меня ваши агрессивные выпады в мой адрес не задевают, хотя я все же и порекомендовал бы вам от них воздерживаться. Мало ли, могу ведь и вспылить, - ледяно улыбаясь сказал М.
– А что до женщин... Ну, скажем честно, не все они испытывали радость и удовольствие от вашего в них... проникновения. Хотя, многие что-то такое действительно ощущали. Но вы-то точно были довольны всегда! А вместе с вами и я. И это было здорово! Но на самом деле, у женщин есть множество разных причин, которые побуждают их заниматься сексом, и удовольствие не последняя из них. Правда, не каждый может им его доставлять. Вы можете.
– Спасибо, - Гранин церемонно поклонился.
– В этом, кстати, и заключалась основная цель, - продолжал М, - ради достижения которой я пошел на договор с вами. Все дело в человеческих чувствах и физических ощущениях, которые мы, ангелы, испытывать не можем. А мне всегда так этого хотелось!
– Чем же ты теперь недоволен?
– спросил Гранин?
– Ты получил, что хотел, был, присутствовал везде и всегда, все чувствовал и воспринимал. Что теперь не так, что изменилось?
– Ну, например, вы стали избегать интимных отношений с супругой.
– Я, знаешь ли, не любитель секса втроем. Тем более с женой. А уж тем более со своей женой!
– Но это и есть нарушение нашего договора!
– Твою мать!
– Не знаю, о чем вы... Но мне нравится ход ваших мыслей. Но! Вы стали сторониться прежнего образа жизни. Вы стали избегать своих подружек. В чем дело, можете мне сказать? Ваше поведение существенно ущемляет мои права, которыми я обладаю в соответствии с нашим с вами договором. Я-то продолжаю его исполнять.
– Как же ты достал меня с этим договором!
– вспылил Гранин. Выслушивая речи М, он все подливал себе из бутылки и выпивал, не закусывая и не обращая на это внимания, хотя давно уже следовало бы поесть. В результате, он пропитывался и пропитывался хмелем, как тюфяк влагой, и хмель был таким же тяжелым и неподъемным. Но ему показалось мало. Он вылил в чашку остатки вина и допил его одним глотком, потом сходил на кухню за второй бутылкой, снова налил и снова выпил. Хмель накатился плотным валом, пришлось пережидать, пока эта волны пойдет на убыль.
– А я-то думаю, отчего мне в последнее время так паршиво, - сказал он, когда смог это сделать. Опьянение больше не приносило ему радости и облегчения, вместо этого он стал наливаться злостью, от которой до неконтролируемой злобы оставался всего один шаг.
– Вот хреново мне, и все, и хоть тресни, а в чем дело - понять не могу! А это договор. Договор! С большой буквы. Заключенный с кем-то на большую букву М! Может, М - значит мудак? Но настоящий мудак - это, конечно, я, раз вляпался в эту кабалу. Так вот что я тебе скажу, М. Мне уже тошно от такой жизни. Я тебе что, Казанова? Все эти мимолетные интрижки, все эти случки на бегу... Ведь это ты их устраивал, признайся? Ты же это можешь, да?
– Могу, - скромно согласился М.
Он взболтал жидкость в своем бокале и посмотрел ее на свет. Жидкость была алой, как кровь.
– Но все бы еще ничего, - продолжал Гранин, - и супруга моя, хоть и знала все, хоть и страдала от этой грязи, но относилась ко всему, как к неизбежному, сопутствующему профессии злу, которое пусть и осложняет семейную жизнь, но не может ее разрушить. Так мне, по крайней мере, казалось. Но теперь!
– Что же теперь случилось особенного?
– невинным голоском осведомился М.