Занимательные истории
Шрифт:
Как-то он заявил: «Я недавно продул с такой-то восемнадцать денье: она — два лиара, а я — целое су». Еще он сказал однажды, что из всех женщин Парижа лучше всего проводит время жена Канцлера, ибо после смерти покойного Короля муж ее всегда наготове.
Поскольку Маршал обладал прекрасным здоровьем и всегда говорил что не знает, где у него желудок, он был крайне невоздержан: поедал множество скверных дынь и персиков, которые в Париже никогда не вызревают. Затем он отправился в Танлэ, где предавался невероятному обжорству; по возвращении оттуда он десять дней лежал больным в Поне у г-жи Бутийе, которая не желала его отпускать, пока он совсем не поправится; но Ивлен, врач, направленный Королевой, у которого были дела в Париже, поторопил его вернуться в столицу. Маршал умер в Правене, ночью, во сне, и умер так спокойно, что его застали в той же позе, в которой он обычно спал, положив руку на подушку под голову и слегка согнув ноги в коленях. Он даже их не вытянул. Его грузное, толстое тело везли осенью по тряской дороге до Шайо, где при осмотре обнаружили, что в пути оно разложилось.
Марион де Лорм
Марион де Лорм была дочерью довольно состоятельного человека, и, пожелай она выйти замуж,
Она рассказывала, что кардинал де Ришелье подарил ей однажды трость ценою в шестьдесят пистолей, которую получил от г-жи д'Эгийон. «Я почитала это, — говорила она, — за трофей». Она пришла к нему переодетая пажом. Марион де Лорм немного завидовала Нинон.
Маленький Кийе, который был знаком с Марион весьма коротко, утверждает, что у нее было самое прекрасное тело, какое он когда-либо видел. Он сотни раз целовал ей известное место, но на этом все и кончалось. Он говорил ей: «Приходит же иной раз, когда объешься, охота съесть какую-нибудь гадость; вот и на меня у вас может появиться аппетит». Это был невзрачный прыщеватый человечек.
Марион де Лорм умерла тридцати девяти лет, но и в эти годы она была даже прекраснее, чем когда-либо. Если бы не частые беременности, она была бы хороша и до шестидесяти лет. Будучи сластолюбива, как я уже говорил, она легко беременела. Незадолго до болезни, дабы вытравить плод, она приняла большую дозу антимония, это-то ее и убило. У нее нашли различных пожитков на двадцать тысяч экю; перчаток ей хватало не больше чем на три часа. Она никогда не брала деньгами, а только вещами. Чаще всего уговор заключался на серебряную посуду той или иной стоимости.
Собственная расточительность и запутанные дела ее семьи принудили Марион заложить колье, подаренное неким д'Эммери. Об этом толстяке она говорила, что он приятный собеседник, чистоплотен и хорош в постели. Он препоручал ей кое-какие дела, (И это колье было дано не бескорыстно; оно в какой-то мере явилось вознаграждением за коммерческие услуги.) но ничего не сделал для ее братьев.
Уссе, казначей по делам побочных доходов, ныне интендант финансов, выкупил это колье и оставил у себя; он был влюблен в Марион де Лорм, однако не отважился потратить ради нее такую сумму.
Когда она умерла, пришлось обратиться к Президенту палаты косвенных сборов. Немногим раньше Лаферте-Сенетерр, в ту пору маршал Франции, пользуясь бедственным положением, в котором она обреталась, вознамерился увезти ее в Лотарингию; но Марион это отсоветовали, ибо Маршал поместил бы ее в бордель. К Шеври она прибегала лишь на худой конец, когда никого другого у нее под рукой не было.
Когда она обратилась к покойному президенту де Мэму с ходатайством об освобождении своего брата Бэ (Название одного из поместий ее отца.) из тюрьмы, куда он попал за долги, Президент сказал ей: «Да может ли статься, мадемуазель, что я прожил до нынешнего дня и ни разу не видел вас?». Он проводил ее до подъезда, посадил в карету и выполнил ее просьбу в тот же день. Подумайте только! Другая, занимаясь тем, чем занималась Марион, обесчестила бы свою семью, к ней ее возлюбленные относились с уважением. Стоило ей умереть, как все позабыли о ее родственниках и оказывали им кое-какую помощь лишь в память о ней. При жизни она избавляла от расходов почти всех своих родных.
Она десять раз исповедалась во время болезни, от которой умерла, хотя проболела всего два-три дня: всякий раз ей хотелось покаяться в чем-то еще. После смерти она лежала сутки на своей постели с венком из флердоранжа на голове. Но потом кюре церкви Сен-Жерве заявил, что это нелепо.
У Марион было три сестры, все три красивые. Младшая была девицей и останется ею навсегда — на манер своей сестры; лицо у нее попорчено оспой, но это не мешает ей обладать пылкой страстностью. Г-жа де Ла-Монтань, старшая из сестер, имела однажды глупость сказать, как говорится в пословице: «Мы хоть бедны, зато честны». Тем не менее г-н де Море едва не сломал себе шею, влезая по веревочной лестнице на четвертый этаж, где она ему назначила свидание. Другая старшая сестра была замужем за Можру, который занимал какую-то должность в Артиллерийском ведомстве (Он — казначей Артиллерийского ведомства.) и жил в то время в Арсенале. Генерал-инспектор артиллерии, ныне маршал де Ламейре, в пору своего вдовства влюбился в нее. Говорят, будто он одолжил ей бриллиантовые серьги, а назавтра, когда она захотела их вернуть, упросил ее оставить их себе как подарок, после чего начал сильно к ней приставать; ничего не добившись, он дал ей пощечину и стал попрекать, что, мол, его деньги не хуже денег де Реца; (Старшего брата Кардинала.) насчет последнего сильно злословили. Генерал-инспектору артиллерии этого было мало: он прогнал ее мужа из Арсенала и всячески вредил их семье.
Маршал де Лопиталь
Он второй сын г-на де Витри, (Старший брат — это маршал де Витри.) который первым отошел от Лиги, после чего находился в добрых отношениях с Генрихом IV, будучи капитаном его Гвардии; своим сыновьям он дал имена Франсуа и Никола, и Король так запросто их и называл.
После того как отец на старости лет удалился на покой, Никола, поскольку речь идет о нем, оказался настолько безрассуден, что покинул аббатство Святой Женевьевы, коим он ведал, а также отказался от должности попечителя епископства Mo (говорят, будто у него могло быть там сто двадцать тысяч ливров в церковных угодьях, и притом в Париже или предместьях Парижа) и удовольствовался наследственным доходом — самое большее в четыре тысячи ливров; но его влекло к военной службе. Укрепившись в своем намерении, он, поскольку во Франции в ту пору
царил мир, стал просить у отца разрешения постранствовать по свету в ожидании случая попасть на войну по милости судьбы, полагая, что время, таким образом, пройдет для него с пользой. «Я начну, — добавил он, — с Испании, ежели вы не возражаете». Отец на это согласился, однако же предупредил сына, чтобы тот поостерегся, дабы его не узнали. «Тебе известно, — сказал он, — что я дал когда-то в Париже в присутствии хромуши Монпансье пощечину одному испанскому сеньору за то, что он обвинил меня, будто я нестоек в своих убеждениях. Судя по его возрасту, этот сеньор, должно быть, еще жив и, по-видимому, бывает при Дворе». В Мадриде Сеньор узнал дворянина, капитана Шампаня, который находился там вместе с г-ном дю Аллье (так в ту пору звали Маршала). Он встречал этого капитана с г-ном де Витри еще во времена Лиги [300] . Испанец обласкал Шампаня и осведомился, где живет его начальник. Капитан сказал ему это, полагая, что невозможно угадать в г-не дю Аллье сына г-на де Витри, но Испанец это легко разгадал и на следующий день навестил г-на дю Аллье, наговорил ему столько любезностей и выразил такую готовность к услугам, что тот, отдавая ему визит, не смог больше перед ним таиться, назвал свое имя и объявил ему, что через восемь или десять дней намеревается тронуться в путь, дабы посетить все прекрасные города Испании. Сеньор отменно угостил дю Аллье, а в день его отъезда, принеся ему извинения за то, что не может его сопровождать, ибо обязан находиться в свите Короля, передал ему пакет с королевскими письмами к губернаторам тех мест, которые лежали на пути следования нашего путешественника. Повсюду ему оказывали множество почестей, так что в конце концов он был вынужден продолжать путешествие под чужим именем.300
Речь идет о так называемой Священной Лиге, созданной во Франции в 1576 г. герцогом Генрихом де Гизом как оплот католицизма в его борьбе с протестантами. Возникшая на почве непримиримых религиозных разногласий, Лига вскоре сделалась могущественной политической партией, которая поставила себе целью низложить короля Генриха III и возвести при поддержке Испании на французский престол Генриха де Гиза, привлекшего на свою сторону многих приверженцев. Опасаясь его возрастающего влияния, Генрих III приказал убить герцога (1588). После смерти своего вождя Лига, которая к тому же дискредитировала себя тайным союзом с Испанией, быстро утратила свое былое могущество и окончательно распалась в 1593 г., в начале царствования Генриха IV.
Я уже говорил, что именно он убил маршала д'Анкра. Лозьер, младший из де Теминов, говоря о маршале де Витри, заявил во всеуслышание: «Неужто мне никогда не дадут подло и коварно убить кого-нибудь, дабы сделать меня затем маршалом Франции?».
Своим преуспеянием оба брата обязаны сему прекрасному поступку; не говоря уже о старшем из них, г-н де Лопиталь добился от Двора пенсии в сорок тысяч экю. Правда, и у жены его было кое-какое состояние. Он занимал несколько должностей, был губернатором в Брессе, а затем в Лотарингии и командовал небольшими армиями, прежде чем стать маршалом Франции, Это человек кроткого нрава, суровый к тем, кто много о себе воображает; стоя у власти, он умел предотвращать беспорядок. Собеседник он посредственный и простодушно рассказывает о том, что он видел и что с ним случалось; так, он говорит, например, что рыжие — к каковым в молодости относился и он, — старея, только выигрывают. Это старик с недурной внешностью, которая, однако, никогда не была примечательной; за что бы он ни брался, чувствуется, что это человек недалекий, а по части любви он просто жалок.
Он был но уши влюблен в некую г-жу де Вилен [301] , мерзкую не только до фамилии, но и по своей натуре; достаточно сказать, что, когда трое или четверо юношей из придворных по дурости поспорили, кто из них, приняв надлежащих снадобий, наиболее отличится ночью в любовных схватках, она, говорят, послужила им предметом упражнений. Двое из них, кажется, умерли, а другие серьезно хворали.
Маршал был вроде как помолвлен с сестрой нынешнего маршала д'Омона, вдовою г-на де Со-Потье, государственного секретаря, женщиной красивой, молодой, у которой было состояние в сто тысяч экю и вдовья пенсия восемь тысяч ливров в год. Г-ну де Лопиталю оставалось только подписать брачный контракт; он затем и шел, когда по дороге повстречал г-жу де Вилен, которая, назвав его «неверным Бироном» [302] , заставила вернуться домой и послать невесте извинения. Вдова де Со-Потье вышла впоследствии замуж за графа де Ланнуа, а их дочь стала первой женой нынешнего г-на д'Эльбефа, княгиней д'Аркур.
301
Французское слово vilain означает «дрянной», «гадкий», «мерзкий», «скверный» и т. д.
302
Неверный Бирен упоминается в песенке тех времен, навеянной эпизодом из поэмы Ариосто «Неистовый Роланд».
Г-жа де Вилен властвовала над г-ном де Лопиталем еще три года. Эта женщина во время ссылки своего мужа, который был отправлен в Рагузу, (Отправляясь в Рагузу, в качестве провожатого она взяла с собой итальянца по имени Беналья, служащего г-на Люманя. Этот малый, который уже двадцать пять лет не видел ни своего отца, ни своей матери, проехал мимо ворот их города и не наведался к ним, заявив, что он, мол, не для того приехал в Италию. Про него рассказывают, что, когда его вывозили на два месяца в деревню, он снашивал по шестьдесят пар мягких туфель и поступал так же в отношении других вещей. Два года он молчал; затем внезапно отлично заговорил по-французски, — все этому немало удивились. «Дело в том, — ответил он, — что я не хотел говорить до тех пор, пока не буду хорошо знать язык».) забеременела. Дабы сокрыть это, она отправилась в путешествие и вернулась только после разрешения от бремени. О законности ее сына не спорили: это тот самый безумец, маркиз де Вилен, которого мы всюду встречаем. Это не подлинный Вилен из округи Мен, они горожане, но древнего рода: отец его был замешан в каком-то заговоре.