Заново

На больничном долго не сижу, выхожу уже через неделю, а то начальница и так зуб давно на меня точит. А я что, виновата, что ли? Когда ногу сломала – велосипедист не туда повернул. Надколенник треснул, между прочим, прямо на работе – кинулась ловить цветок, который ветром с подоконника сбило. Поймала. Так эффектно на колени тогда села. М-м-м, загляденье. С сотрясом тоже два месяца провалялась – это зима все с ее сосульками проклятыми. С глазом в прошлом месяце ладно уж, моя вина. Сама расчесала, инфекцию занесла. Случается.

Сижу теперь, осторожно пью кофе – обварила язык сразу, теперь большими глотками пить больно – стараюсь ни о чем не думать. Но получается плохо. Очень плохо. Мама все детство говорила: «Ну, с кем не бывает». Типа того, что мелочи, заживет. До свадьбы. Оно, может быть, до свадьбы все и зажило. Но после нее ведь ничего не кончилось… Да и правда вот, у какой невесты еще загорелось бы платье, а? На выпускном кто со сцены падал? На вручении диплома хлопушкой кому выбивали зуб? Все мне, мне и мне. Верю, конечно, что все это случайности. Но с парашютом прыгать ни за что не стала бы. Нутром чую, что, зараза, не раскроется.

На бумажке рисую звездочку, а потом еще и еще одну. Эй, Вселенная, Мироздание, или как тебя там. Господи. Отдохни от меня хоть немножечко, ну. Отпусти, хватит. Устала. Замучилась.

Тут вдруг ворона в стекло: «Бам!». Не в мое стекло. В соседкино. Улыбаюсь. Может и услышали.

Домой иду легко, расслабленно, как будто уже совсем лето, и я в одной рубашке. Кожей воздух чувствую, носом тянусь к зелени. Солнце ленивое, сонное, но есть, и на том спасибо. Еще не темно даже, небо синее. Пару звездочек увидела и месяц тоненький, серпушком. Ляпота. Красота. Сказочность.

Птица наутро молчит. Орать отказывается. Жива ли хоть, дура? Надеюсь, что жива. Без ее крика как-то не по себе. То ли ругаться с ней уже так привыкла, то ли еще чего.

Толком от дома еще не отошла – звонок. Мама в больнице. Сердце. Мчусь на метро, жарко, муторно. Доктор хороший, ласковый, с мягкими глазами. Говорит, спасем, не переживайте. Уже спасли вообще-то, стент поставили. Теперь время только нужно. Все наладится. Реву ему прямо в халат, благодарю, посвистываю. Домой плетусь горькая, тяжелая, испуганная.

Звонят опять. Дочке волейбольным мячом нос сломали. Легчаю от тревоги, бегу. Хорошо, что два квартала всего. Девочка моя милая, сама знаю, как больно, самой ломали, большим, баскетбольным. Тогда затылком еще о стену приложилась – голова так и осталась чуднОй, чуть плоской.

Мужу звоню, а он уже матерится. О дочке не знает, просто машину грохнул. Грохнул сильно, даже заикается немного. «Сам-то цел?!» – кричу, холодею от ужаса. – «Сам как?!»

Сам целый. Но еще чуть-чуть… Вечером за столом сидим, цикорий отхлебываем, жмемся друг к другу, как пингвины на льдине.

– Что ж происходит, а? – шепчет непонимающе, косится на дверь дочкиной комнаты. – Как будто разом весь мир чокнулся.

Кошусь на пальцы свои – все в порезах, царапинах, старых шрамах. Пусть и больше будет, ничего, привыкла уже, правда-правда. Пусть такое лучше, телесное, мелкое, проходящее. Слышишь, звездочка, эй, Вселенная, слышишь, кто-нибудь? Рви снаружи, как было. Внутри только не калечь, сердце не уродуй, пожалуйста.

Конец ознакомительного фрагмента.