Западня

– Вы чувствуете себя одинокой? – спрашивает он.

– Я бы не назвала себя одинокой. Я много общаюсь, сегодня ведь для этого не обязательно ходить в гости, в нашем распоряжении достаточно возможностей для общения, так сказать, на расстоянии.

Ленцену трудно противостоять. Он прекрасно умеет слушать. Он смотрит на меня, а я невольно спрашиваю себя, как выгляжу в его глазах. Его взгляд останавливается на моих глазах, губах, шее. Сердце начинает биться быстрее – от страха и еще бог знает от чего.

– Можете рассказать о самых главных людях в вашей жизни? – спрашивает он наконец, и в голове у меня раздается пронзительный сигнал тревоги.

Было бы чертовски глупо демонстрировать перед убийцей уязвимые места. Можно, конечно, соврать, но решаю, что разумнее встать в позу застегнутой на все пуговицы знаменитости.

– Послушайте, мы как-то незаметно переходим границу. Думаю, будет лучше, если мы, как и было заранее оговорено, сосредоточимся на вопросах о моей новой книге.

Внутренне собираюсь. Надо постепенно повернуть разговор так, чтобы Ленцен не только задавал свои вопросы, но и отвечал на мои.

– Простите, – говорит он. – Я не хотел вторгаться в ваше личное пространство.

– Хорошо, – отвечаю я.

– А у вас сейчас кто-то есть? – спрашивает Ленцен, и я хмурюсь, не в силах сдержать раздраженного удивления.

Он тотчас безропотно меняет тему.

– Как получилось, что вы после стольких лет решили дать интервью?

Как будто сам не знает, почему он здесь.

– Меня попросило об этом издательство, – лгу я, не моргнув глазом.

На губах Ленцена появляется усмешка.

– Все-таки хочу спросить, – обостряет он ситуацию. – У вас сейчас кто-то есть?

– Разве не вы только что говорили, что не хотите вторгаться в личное пространство? – отвечаю я вопросом на вопрос.

– О, простите, я не думал, что вопрос о партнере может показаться слишком личным, – говорит он.

Делает вид, что крайне расстроен, но в глазах вспыхивают лукавые огоньки.

– Ну, хорошо, вернемся к книге, – говорит он. – Главная героиня, Софи, раздавлена смертью сестры. Мне очень понравились те места, где мы погружаемся в мир переживаний Софи. Как вам удалось так достоверно передать состояние души сломленной, к концу книги доходящей почти до полного саморазрушения героини?

Внезапный и неожиданный удар ниже пояса. Софи, сломленная героиня, в конце концов, ведь это я сама. В горле у меня пересохло. Говорю себе: вот оно, то, что начинается сейчас, и есть те самые прения, которые ты должна провести. Как обвинитель, и присяжный заседатель, и судья. Процесс, представление доказательств, приговор.

Ну ладно.

– Я всегда считала своей сильной стороной умение полностью вживаться в своих персонажей, – довольно туманно отвечаю я. – На мой взгляд, Софи ничуть не сломлена. Из-за смерти сестры она едва не погибла, это правда. Но потом она сумела взять себя в руки, чтобы найти убийцу сестры, и в конце концов ей это удалось.

Точно так же, как удастся и мне, – таков был подтекст того, что я сказала, и Виктор Ленцен прекрасно это понял. Но стойко выдержал удар.

– Другой, на мой взгляд, удачный персонаж в книге – это комиссар. У него есть реальный прототип?

– Нет, – вру я. – Должна вас разочаровать, нет.

– Работая над книгой, вы не общались с настоящими полицейскими?

– Нет, – говорю я. – Хотя ценю коллег-писателей, которые дают себе такой труд и педантично собирают материал. Мне прежде всего важны отношения между героями книги. Меня больше интересует психология, а не технические тонкости.

– В процессе чтения у меня сложилось ощущение, что главная героиня и женатый комиссар становятся все ближе и ближе, намечается роман между ними, – говорит Ленцен.

– Серьезно?

– Да. Между строк читается, что между ними что-то может произойти.

– Вы знаете больше, чем автор, – отвечаю я. – Они, конечно, симпатизируют друг другу – это важно для сюжета. Но это обычные человеческие отношения. Не более того.

– То есть, вы сознательно избегали любовной истории в вашем романе? – спрашивает Ленцен.

Не понимаю, куда он клонит.

– Честно говоря, я об этом вообще не думала.

– А как вы считаете, если бы вы вели нормальный образ жизни, ваши книги были бы иными?

– Я считаю, что все наши поступки и переживания отражаются на произведениях искусства, которые мы создаем, – отвечаю я.

– А если бы у вас самой кто-то был, тогда бы ваша героиня и комиссар, возможно, в конце поженились?

С трудом сдерживаю раздражение. Он что, меня дурой считает? Но это хорошо, что он опять завел разговор на «личные темы», мне приходит в голову одна идея.

– Такой финал я не рассматривала. И, как уже говорила, не хочу обсуждать свою личную жизнь.

Надеюсь, на этот раз он так просто не сдастся. Скорее всего, он получил задание редакции газеты вытащить из меня как можно больше о личной жизни. Новая книга – это, конечно, интересно. Но куда важнее – заглянуть в душу таинственной знаменитости Линды Конраде.

– Порой очень трудно отделить творца от его творения, – глубокомысленно замечает Ленцен.

Согласно киваю.

– Но вы должны понять, что мне неприятно обсуждать личную жизнь с незнакомым человеком, – говорю я.

– Окей, – говорит он и делает паузу – похоже, обдумывает, как быть дальше.

– А знаете что, – начинаю я и в свою очередь умолкаю, потому что мне вдруг приходит в голову одна идея. – Я готова отвечать на ваши вопросы, если вы позволите мне задавать свои.

Он растерянно смотрит на меня, но быстро спохватывается и изображает на лице веселое удивление.

– Вы хотите меня о чем-то спрашивать?

Молча киваю. В глазах его загораются огоньки. Он понимает, что разведка боем заканчивается. Похоже, я начинаю основные действия.

– Звучит заманчиво, – говорит он.

– Ну, тогда – спрашивайте, – говорю я.

– Расскажите о самых важных людях в вашей жизни, – быстро произносит он.

Я сразу думаю о Шарлотте, которая по-прежнему находится в моем доме и не подозревает, что только что сидела рядом с убийцей, возможно, даже психопатом. О Норберте, который сейчас неизвестно где и, наверное, опять сердится на меня. О родителях. О сестре. Которая давно мертва и которая после смерти стала самым главным человеком в моей жизни. Навязчивой идеей, от которой невозможно избавиться.