Западный край. Рассказы. Сказки

Однако, друзья мои, я немного отвлекся… Итак, перед нами возник молодой Няйбен. Он подпрыгнул, приземлился прямо перед нашим носом, моргнул и сказал:

— Великий государь Земноводной державы, Ком Единственный, требует вас!

Мы отправились следом за гонцом, дошли до куста Марси-лии, свернули в низкий и душный проход под ее побегами и вскоре увидели Лягушку Ком или, как пышно именовала ее квакша, Кома Единственного. Он восседал на кирпиче, служившем ему троном и ложем. Поза его была исполнена величия и торжественности. В выпученных глазах его я не уловил отблесков разума; да и откуда у Лягушки блеск мысли! Руки его покоились на брюхе, ноги поджаты крест-накрест. Грудь и брюхо отливали белым глянцем — ни дать ни взять одеянье, которое в старину носили законоведы. Они вздувались, опадали, вздувались снова и снова, как будто Ком вот-вот изречет какие-то очень важные и нужные слова. Но он молчал. На затылке у него, на вороте и на спине зеленели пупырышки, точь-в-точь расплющенные поджаристые зерна молодого клейкого риса; по названью этого блюда и нарекли Лягушку — Ком.

Пожалуй, в этом царстве голода Ком Единственный был самым толстым. II я бы не удивился, узнав, что он именно поэтому захватил власть и объявил себя Великим государем. Только нам с Чуи было все равно — «великий» он там или не «великий», да и вообще безразлично, кто у них «государь». Я сразу понял: толстый Ком тоже из тех свихнувшихся книжников, которые сотрясают воздух пустыми словесами. Бахвальства и спеси у Лягушек (если это возможно) побольше еще, чем у Жаб. И стало быть, они чуть-чуть поближе к Небу. Ну а Ком Единственный вообще слушал только самого себя и не слышал никого другого. Я даже сперва пожалел его, думая, может, на него случайно наступила Корова и он повредился в уме. Но, оказалось, Корова здесь ни при чем.

Когда мы приблизились к кирпичу, Ком спросил (а может быть, наоборот, сообщил нам):

— Вы — торговцы жемчугом и направляетесь в Черепаший край, к подножью горы…

— Позвольте, — ответил я, — мы…

— Мы знаем… Мы все знаем… Вы доберетесь до Черепашьего края к следующему базарному дню, то есть через неделю… Когда-то Мы сами…

Чуи, прервав его, крикнул:

— Да нет же, нет! Мы вовсе не собираемся в Черепаший край.

— Мы знаем… все знаем. Когда-то Мы сами бывали в Черепашьем краю, у подножья гор… Да-а, когда-то Мы сами… бывали… Когда-то…

От него только и можно было услышать: «Мы знаем» и «Когда-то Мы сами» — хоть сам он ровным счетом ничего не знал и нигде никогда не был. Ох уж мне эти всеведущие невежды! Я лишь теперь до конца понял смысл старинного присловья: «Лягушка судить обо всем берется, сидя на дне колодца…»

Не знаю, найдется ли в целом свете кто-нибудь способный долго выносить общество такого спесивца и тупицы. Ну а Чуи, как известно, нравом горяч и вспыльчив. Потеряв терпение, он начал перебивать Кома, возражать ему и перечить. Все напрасно!

— Эй, вы! — крикнул он в исступленье. — Если уж спрашиваете, дайте хоть нам с братом ответить! Нечего за других расписываться! А то заладили: «Мы знаем, мы знаем»… Ничего вы не знаете! Вы и есть та самая Лягушка, что сидит на дне колодца. Это я, Кузнечик, вам говорю. Запомните: «Лягушка на дне колодца!» Видите крохотный кружочек неба, а толкуете обо всей вселенной. Ну и потеха! Ха-ха-ха!.. Лягушка на дне колодца! Смотрите на нее, смотрите! Только не лопните от смеха.

Ком ужасно разгневался, затрясся, закричал и стал гнать Чуи прочь. А Чуй хладнокровно замахнулся на него лапой. Ком, конечно, не посмел прибегнуть к насилию. Мы же с братом, не унижая себя дальнейшими объяснениями, повернулись к Лягушке спиной и с достоинством удалились. Понятно, подобные выходки до добра не доводят, но тогда мы были очень довольны собою.

Ком Единственный тотчас созвал всех своих подданных на Совет. И они начали думать, как лучше нас покарать. Мы с Чуи чуть животы не надорвали от смеха: Совет у них был Чрезвычайный и Тайный, но вопили и спорили они так, что нам — а мы находились довольно далеко — было слышно все слово в слово. Каждый твердил свое, стараясь перекричать остальных. Они клялись в лютой ненависти к нам и обещали бить нас смертным боем всюду, где ни увидят. Мы, мол, оба проходимцы, явились невесть откуда, и вид у нас разбойный и вороватый, а потому надо нас проучить, чтоб неповадно было впредь соваться в Земноводную Державу.

Выслушав их, Великий государь Ком Единственный велел выступить против нас Эньыонгу и Тяутянгу. Но они отказались, сославшись на давнюю болезнь живота, а она-де могла подвести их в бою.

Тогда Ком вызвал ученую Жабу. Казалось бы, ей первой надлежало сразиться с нами. Но она отвечала, что прежде всех вступила с нами в общение, и потому меж нами и ею уж существуют Узы Вежливости; да и потом она как человек ученый и книжный более привычна к тушечнице с кистью, а знание боевых приемов — это, мол, удел особ заурядного ума.

Потом подошел черед Няйбена. Потянувшись до хруста в костях, отчего ужасающая худоба его стала еще более явственной, он возопил, что, мол, слишком тощ да и легковесен и любой, дунув посильнее, свалит его наземь, а неприятелей как-никак двое.

Змееныш Маунг начал доказывать, что он только на днях сменил кожу и его кости и мышцы не достигли еще толщины и мощи, позволяющей надеяться на Победу.

Наконец, все как один — и Жаба с Эньыонгом, и Няйбен, и Тяутянг, и змееныш Маунг — предложили Великому государю Кому Единственному покинуть на время трон, хотя и настало уже время зимней спячки, и выйти на поле боя. Сами же они поклялись идти на врагов за его спиной. Но Ком раздул свое брюхо, выпятил губы, вытаращил глаза и воскликнул:

— Нам, ли, Великому государю, взысканному добродетелями и славой, биться со столь ничтожными врагами?!

Так они и разошлись ни с чем. Каждый занялся своим привычным делом. Жабы с Маунгом отправились подстерегать Комаров. Няйбен залез на дерево. Тяутянг затянул какую-то слезливую песню. Ну и прочие снова начали сетовать и браниться, чтобы хоть как-то убить время. А Великий государь Ком Единственный остался восседать без движенья и без дела на квадратном своем кирпиче; ему полагалось сидеть и сидеть вот так всю зиму.

Мы не хотели затевать с ними войну и вовсе не собирались задерживаться здесь, на этой невеселой и скудной земле. Если Просвещенный Мир и вспомнит о ней когда-нибудь, то я уверен, лишь в связи с тем, что мы с Чуи, пристав к здешнему берегу, спаслись от неминуемой гибели…

Ну а пока мы, ни о чем не думая, устремили свои стопы туда, где за стеной Дурнишника с желтыми цветами поблескивала на солнце Протока. Оттуда намечали мы переправиться на материк. А заодно надеялись найти там траву получше, подкрепить свои силы и отдохнуть день-другой.

Едва мы вышли на берег, Чуи тотчас кинулся в воду и поплыл. Плавал он, надо сказать, весьма недурно и вдруг ушел под воду; даже усы скрылись в пучине, словно кто-то внезапно дернул его под водой за ноги, Вскоре он вынырнул на поверхность, в ужасе озираясь назад и оглашая криками всю заводь. Я пригляделся и увидал, что за ним по пятам мчатся какие-то белые буруны. Из пены торчали лишь пятицветные хвостовые плавники. О ужас, за ним стаей гнались рыбы Шаншат! Это они едва не уволокли Чуи под воду. Насилу ему удалось от них отбиться.