Западный край. Рассказы. Сказки

Я снова спросил: «Что, если и мы с братом пожелаем взглянуть на Великий Турнир?» И они отвечали любезно: «Пожалуйста».

Итак, мы следом за Стрекозами отправились на Турнир. Только они летели по небу, а мы шагали по земле. Время от времени и я расправлял крылья и тоже взлетал — просто для собственного удовольствия ну и, сами понимаете, на радость всем окружающим. По дороге нам встретилось несчетное множество народу, все торопились на Турнир. Всюду царило веселье. Даже водяные жуки Ниенгииенг, которые круглый год невылазно торчат под листьями Лотосов, и те, почистив свои блестящие черные платья, выбрались на праздник.

История Великого Турнира такова:

В тех краях каждый год, едва раскроются белые и серебристые цветы Май, наступает Всеобщее Торжество. Но в прошлом году правивший этим краем старый мудрый Богомол отошел к праотцам. И потому решено было нынешнее Всеобщее Торжество сочетать с воинским ристалищем, дабы, определив сильнейшего и достойнейшего, вручить ему всенародно Бразды Правления. Таков древний обычай.

И вот меж багряными стволами Май, под сверкающими белизной соцветиями, была сооружена величественная Арена — высокая, вся из отборного Тростника цвета слоновой кости и старого золота. Она стояла на краю Большого Луга, и отовсюду ее было прекрасно видно: нарядный крепкий помост, кресло Судьи, тенистый навес из благоуханной Медовой травы, качавшиеся на ветру гирлянды желтых цветов Дурнишника.

В первые дни проходили Отборочные состязания. Не счесть, сколько совсем еще зеленых саранчуков Тяутяу взошло на Арену. Про таких говорят: «Жеребенок лягает ветер…» Они ведь и в силу еще не вошли: замахнутся разок-другой и уже еле дышат; ударят врага, а сами с ног долой. Конечно, юнцы эти мнили себя заправскими бойцами, но зрители, глядя на них, зевали, рискуя вывихнуть челюсти. Они предпочитали этой зеленой скуке праздничное гулянье.

Но прошло еще два-три дня, и Турнир привлек к себе всеобщее внимание: слабые бойцы сброшены с Арены, в Финал вышли двое Рыцарей — Жук Муом и Богомол, первейшие воины и храбрецы здешних мест.

Поутру, прежде чем отправиться на Турнир, я пошел прогуляться и поглядеть на народ, кишевший на Лугу, точно полова вокруг ступы.

Юные саранчихи Каокао, забывшие на время ради Турнира тишайшие сельские будни, в изящных красных и синих платьях смиренно и скромно выступали шажком, и были они очень хороши собой.

Малорослые саранчуки Тяутяума в коричневой одежде, изобразив на своих туповатых лицах любезность, останавливали хорошеньких Каокао и приглашали их зайти развлечься в заросли свежей травы, заменявшие здесь придорожные харчевни.

Почувствовав в желудке голодную истому, я тоже свернул в харчевню и позавтракал сочною травкой. Там было полно посетителей: Тяутяу, Каокао, Муомы, Богомолы то и дело входили и выходили, пили чай и закусывали.

Вдруг несколько саранчуков Тяутяума, которые увивались вокруг хорошеньких Каокао, пуская им пыль в глаза, торопливо отошли в сторонку. В заведении смолкли разговоры и шум. И я увидал вошедшего с превеликой важность молодого Богомола. В общем-то, не было в нем ничего особенного — обычный болван и дубина. Но манерами своими и повадками смахивал он на тупого служаку и солдафона. Ходил он, высоко задирая ноги, не сгибая колен и вытягивая носок — сущий фашист. Шею вытягивал так, будто намеревался головой прошибить небо. Лоб у него был узкий, подбородок квадратный. А глазами он вращал с таким видом, словно у окружающих только и было дела, что на него любоваться. Оба меча с зубчатыми, как у пилы, лезвиями он держал наизготовку — выставив вперед у самой груди, как бывалый воин, всегда готовый к нападению и защите.

Все это, может, и производило сильное впечатление, но только не на меня. Я-то знаю таких хвастунов: на вид — герой хоть куда, а как дойдет до дела — не знает, куда бы поскорее спрятаться. Небось этот самовлюбленный Богомол вызубрил с грехом пополам азы Воинского Искусства и теперь раздулся от важности. Да стоит ли он вообще моего внимания? К чему мне это сбежавшее с шеста огородное пугало! Я остался стоять у дверей харчевни, словно не замечая входившего Богомола. Разумеется, ему и в голову не пришло посторониться, и он бесцеремонно стукнул меня мечом по темени. Боль, признаюсь, была довольно сильна.

Я ловко отскочил влево и произвел свой знаменитый сдвоенный пинок — обеими ногами. Но негодяй успел уклониться от удара и снова занес свои мечи.

При виде начавшейся драки посетители харчевни разбежались кто куда. Молоденькие Каокао так торопились, что иные порвали даже свои яркие платья. Но хуже всех пришлось почтенному пожилому Жуку Канькатю: большой и дородный, он зацепился за что-то полою своего мешковатого длинного одеянья и рухнул наземь, неловко подвернув ноги и смяв крылья, громко взывая о помощи к небесам и земле.

Богомол, однако, не стал продолжать боя. Он только наставил на меня мечи и сказал:

— Если ты такой смелый, поднимись-ка попозже на Арену!

— Почту за удовольствие, — отвечал я с подчеркнутой вежливостью.

Богомол злобно ухмыльнулся и удалился, все так же печатая гусиный шаг. Едва он вышел, посетители начали возвращаться, и вскоре харчевня снова была полна. Теперь все обступили меня, а дядюшка Канькать — он успел уже подняться — задрал свой острый нос и тяжело вздохнул.

— Эх, братец! — сказал он. — Что же ты начудил? Ты небось явился сюда издалека и не знаешь сам, с кем связался? Это ведь Рыцарь Богомол, законный племянник Его Высочества Старого Богомола, покойного правителя государства. Здесь у нас никто не смеет тронуть даже пушинку на его ноге. Сегодня он должен одержать победу на Великом Турнире, и тогда к нему перейдут Титул и Власть покойного деда. Теперь, когда ты все узнал, мой тебе совет — уноси поскорее отсюда ноги, и как можно дальше.

— Благодарю вас, — был мой ответ. — Но я никогда еще в жизни не отступал перед угрозами, не отступлю и сегодня.

Долго еще дядюшка Канькать сетовал на мое упрямство, приговаривая: «Эх, братец, не жилец ты теперь на этом свете…» Я вышел из харчевни. Невмоготу мне было слушать столь малодушные речи. Я удалился в Рощу взглянуть на цветы Май, трепещущие под ветром. Зрелище это меня успокоило.

Когда я вернулся, на Арене уже заканчивались приготовления к Турниру.

Какого же, представьте, было мое удивление при виде брата Чуи, готовящегося к Поединку с Жуком Муомом! Значит, Чуи питал еще в своем сердце ненависть к этому роду и не мог позабыть ту смертельную схватку с жуками! Должно быть, при виде здешнего вовсе ему незнакомого Муома в сердце у храброго Чуи вновь проснулась былая вражда, и он тотчас вскочил на Арену.

Рыцарь Муом победил перед тем в поединках нескольких противников и был в упоении от собственной славы. Нет, этот Муом отнюдь не был легким соперником. И рост его, и стать говорили о мощи и силе. На руках его и ногах перекатывались мышцы. За плечами высился твердый как камень горб: зеленые надкрылья железным панцирем прикрывали все тело вплоть до самого хвоста, где торчало грозное изогнутое лезвие меча. Надо лбом качались белоснежные усы, а под ними вращались выпученные, как у рыбы, глаза. Черные челюсти Муо-ма были необычайно остры. Если б не Чуи, Муому пришлось бы в Финальном Поединке сразиться со спесивым Богомолом, оспаривая звание Победителя и Титул Главы государства.