Запах цветущего кедра

— Отставить! — выдавил он и сунул руку под мышку. — Брось полено!

И вдруг из камеры послышался отчаянный возглас Сашеньки:

— Вячеслав! Не поддавайтесь на провокации! Они вас убьют!

Оказывается, она всё слышала!

— Пусть попробуют! — громко отозвался Колюжный. — Одного так точно успею с собой прихватить!

Палач поднял руки.

— Не будем обострять, — сказал он вдруг дипломатично. — Отдай полено. Всего один вопрос — и пойдёшь в камеру.

Что происходит в коридоре, Бурнашов видеть не мог, но оставаться безучастным тоже, и попытался отвлечь гнев на себя.

— Тебя завтра самого полечат! — заорал он. — У тебя на роже написано — псих ублюдочный! Думаешь, управы на тебя нет?!

Бородавчатый на вопли внимания не обратил, достал из кармана снимок.

— Это кто?

На фотографии была Евдокия Сысоева крупным планом — золотые, огненные волосы по плечам и чуть раскосый, цепенящий взор кошки. Та самая фотография, что была уворована Вячеславом на даче генерала ЦК и хранилась в отнятом бумажнике.

— Не знаю, — буркнул Колюжный, не выпуская полена.

— Зато я знаю: Евдокия Сысоева по кличке Матёрая. То есть вы знакомы.

— Не знакомы.

— Откуда портрет?

— От верблюда.

— Значит, разговаривать не хотим? А знаешь, что девица эта — международная террористка? Интерпол разыскивает. У тебя в кармане — фотография. Такой прокол! Уже этого достаточно, чтоб схлопотать лет семь.

— Пошёл ты в задницу!

Его реплику услышал Бурнашов и заорал:

— И не просто в задницу — в ж.. .у! Мы тебе сейчас рога обломаем! Ты знаешь, кого в клетку засадил?!

— В камеру его! — распорядился палач.

Вячеслав отшвырнул полено, неторопливо скрутил и взял под мышки брошенные в коридоре матрасы. Бородавчатый сам отомкнул замок и впустил его в камеру. И как только оказался в относительной безопасности, поквитался.

— Видал я вас, масквачей поганых! — и выматерился. — Ещё права качают! Вся страна на вас пашет, упыри!

Таким образом выразил какую-то застарелую обиду на москвичей, но буйствовать и угрожать больше не стал, загремел ступенями лестницы.

— Зачем вы их злите? — зашептала Сашенька. — С ними нужно как с дикими животными! Кирилл, что вы делаете?.. Мне так страшно!

— Не бойтесь. — Вячеслав расстелил матрац. — Мы вас в обиду не дадим. Первый раунд выиграли — можно отдохнуть.

— Чего бородавчатый пристал? — поинтересовался Бурнашов.

— Связь с террористами шьёт.

— Даже так?.. На основании чего?

— Фотографию нашёл в бумажнике.

— Чью?

— Евдокии Сысоевой.

— У тебя что, и в самом деле её фотография?

— Ну, была...

— Откуда?

— У генерала из ЦК спёр!

— У меня впечатление: сижу в камере с конченными уголовниками, — испуганно пролепетала Сашенька, ничего не понимая. — О чём вы говорите?!

— И вообще, совет бывалого узника, — Колюжный с удовольствием улёгся на нары: — в тюрьме надо больше спать — скорее время проходит. Когда спишь, ни о чём не думаешь. Правда, тут не английская тюрьма — там можно целый день валяться на белых простынках.

Сашенька вскочила, растерянно отступила за спину мужа.

— Вы сидели в английской? За что? Мне показалось: такой воспитанный, благородный молодой человек...

— С афроангличанином подрался, то есть с негром, — с удовольствием признался Колюжный. — Кирилл Петрович, поскольку мы в тюрьме русской... Нет, даже советской, то нам надо выбрать пахана. По возрасту вы подходите.

— В английской паханы есть? — деловито спросил Бурнашов.

— Нет, у них демократия. Зато стукачей навалом.

— Тогда паханом будешь ты, — предложил Сатир. — У тебя два высших. Одно — заграничное. Ты уже срок тянул, а я нет.

— А вы зато доктор и профессор! И старше. Надо вам погоняло придумать зековское.

— У меня есть кликуха — Сатир. Мне нравится! Только сейчас не смешно. А как тебя будем звать?

— В школе и универе звали — Бульдозер.

— Ничего, звучит! — одобрил Бурнашов. — Только это же погоняло твоего бати?

— Наше фамильное!

— Тогда и паханом будешь.

— Прекратите сейчас же! — с истеричным ужасом воскликнула Сашенька. — Как вы смеете?!. Вас, взрослых, заслуженных людей, бросили в эту темницу! Над вами творят беззаконие! А вы так дурно шутите!

— Да мы и не шутим, — серьёзно сказал Сатир. — Не мы же тюремные порядки придумали. Сейчас будем обучать тебя фене — это базар на сленге. Кстати, а в английской тюрьме на жаргоне говорят? По фене ботают?

— Сам английский феня! — засмеялся Колюжный. — От немецкого. Немцы так в своих зонах разговаривают.

Сашенька сжалась в комок, руки затряслись.

— Замолчите немедленно! Как вам не стыдно?!

Почему-то заботливый и чуткий муж больше не утешал скорбящую, впадающую в истерику жену. И даже перестал спасать от репьёв её волосы.

— А зачем ты фотографию этой террористки в бумажнике хранил? — спросил он между прочим.

Вячеслав потянулся и изготовился к откровению.

— Она прежде всего женщина... И скажу тебе: очаровательная! Есть что-то такое, чего в других нет. Мама определила скрытую агрессию. Возможно, и в самом деле террористка.

— И ты это на снимке рассмотрел?

— Конечно, лучше бы вживую глянуть... На снимке ласковая кошка.

— Значит, мама твоя права, — вздохнул Бурнашов и покосился на жену. — Впрочем, тебе нравится экстрим.

Закончить монолог он не успел, потому как опять загремела лестница и привели Галицына-младшего. Недавно ещё занозистый, горячий парень как-то быстро сломался, сник, даже разговаривать не захотел, возможно, был в шоке. Лёг сразу на нары, долго не откликался, потом сел и сказал будто самому себе:

— Машину ошмонали. Нашли патроны от автомата...

Бритый наголо, он спас голову от репьёв, зато одежда его превратилась в шуршащую, колючую шубу.

— Хорошо — не труп, — отозвался Вячеслав, глядя в потолок. — И не героин. Патроны — мелочь, можно условным отделаться.